Едва они вошли в маленький ресторан в Мазерансе, Антония уже поняла, что ужин с Саймоном был ошибкой. Это была не его вина. Он был таким же, как всегда: умным, забавным, ненадежным и нетерпимым. Но это, кажется, был именно тот случай, когда плохая компания хуже, чем отсутствие таковой. Ей было неудобно, что он сидел за рулем всю дорогу от Бордо, и она удвоила свои старания казаться милой. Но когда она увидела, как он свысока обращается к официанту, она спросила себя: что она в нем находила? Он был красив и обожал ее. И это все. Люди, видевшие Саймона впервые, часто бывали поражены его сходством с Винсентом Ван Гогом, хотя тут же признавали, что Саймон выглядит симпатичнее. У него были светлые, глубоко посаженные глаза, окаймленные рыжеватыми ресницами, сурово сжатый рот и орлиный нос. Подчеркивая сходство с художником (которым он втайне гордился), он так зачесывал свои рыжие волосы, что по форме это напоминало щетку и одновременно маскировало их редкость на макушке. Чтобы подчеркнуть свой рост и лицо фанатика, он даже вечером носил черную рубашку, черные джинсы и черные ботинки для верховой езды. Если бы в моде были монашеские одеяния, он носил бы и их. Двенадцать лет назад Патрик дал ему прозвище Великий Инквизитор. Кличка все еще не утратила актуальности. — Ну, — сказал он, когда вино прибыло, было отослано назад и заменено, к его удовлетворению, — с кем ты встречалась, с тех пор как мы расстались? Она бросила на него взгляд. — Немного прямолинейно, ты не находишь? Он пожал плечами: — Ты же меня знаешь. Это мой стиль. Она отпила вина. После трех недель походной жизни его вкус показался необыкновенным, и она сделала еще один глоток. — Вообще-то, — сказала она, — я ни с кем не встречаюсь. Он выглядел довольным. — Все три года? Господи Иисусе! Я буду преступником, если продолжу, или нет? Ее губы сложились в улыбку. Пусть думает что хочет. Он нагнулся вперед. — Это твоя собственная вина, ты знаешь. Просто ты такой человек, который не желает брать на себя обязательства. Она подняла бокал в молчаливом тосте. Потом спросила его о работе. Он рассказал ей о своем последнем проекте: новая концепция документального кино, потрясающая все основы, которую он пытался сбыть «Таймскейп». Что-то вроде смеси Тарантино и Horizon — но он не будет больше говорить о своих планах, поскольку это «пока секрет». Потом он перешел на изоляцию британского телевидения и на другие сугубо профессиональные темы. Наконец он спросил об ее успехах с Кассиевой загадкой. Проклятый длинный язык Кейт, подумала Антония. Но она не видела причин не рассказать ему. Она кратко объяснила, что, по ее мнению, ключ к разгадке — в смерти поэта. Он поднял бровь. — Я не уверен, что ты на верном пути. Я слышал, он был пойман за руку с полковой кассой. Антония постаралась не показать ему своего раздражения. — Боюсь, — сказала она, — что этот слушок был дискредитирован еще в двадцатые годы. Его пустил один алкоголик, избивавший жену, который изображал из себя профессора Гейдельбергского университета, хотя на самом деле, он даже не знал латыни и имел смутное представление о том, кем был Кассий. Это прозвучало более резко, чем ей хотелось, и его глаза вспыхнули. Черт… Вино подействовало на нее сильнее, чем она ожидала. Саймон сказал: — Я знаю эту историю, но все же: разве это не потрясающая основа для создания сенсационного материала? Разоблачение священных коров дает фантастические результаты на телевидении. — Он не священная корова. Он — поэт. — Ну и что? Я думаю, это перспективно. Может, я займусь обработкой? Увидишь, как это у меня получится. — Вперед! — усмехнулась она, принимаясь за горячее. — Боже, как легко тебя вывести из себя, Тони! И так было всегда. Он потянулся и погладил ее руку. Его пальцы были теплыми, и она не сразу отняла руку. «А что, — подумала она, расслабленная вином, — это и вправду неплохо». Она не могла припомнить, когда же в последний раз мужчина ласкал ее руку. Или любую другую часть ее тела, если на то пошло. Она немного поиграла с мыслью оставить Саймона на ночь. Это внесло бы разнообразие: иметь в постели кого-нибудь, кроме бутылки с горячей водой. Le contact d'un epiderme sur un autre epiderme. Кажется, так кто-то определил секс? Вольтер или Паскаль, или кто-то еще из головокружительно циничных французов. Она смотрела в тарелку. Контакт одной кожи с другой? И это все, что есть? Следующий бокал вина оказался как нельзя кстати, поскольку Саймон спокойно, без тени сомнений обвинял всех, кроме себя, в вялом развитии собственной карьеры. Он обвинял родителей — за то, что они произвели его на свет в Эвиле: «Эвил! Господи Боже!». Он обвинял бывшую жену — за то, что, будучи успешным поверенным, она совсем заморочила ему голову. Он обвинял Четвертый канал — за то, что там не смогли оценить его потенциал и дать ему подходящую работу. Антония подумала о Патрике, который всегда винил только себя, даже если его вины не было. Внезапно она пожалела, что напротив нее сидит не Патрик. Она одернула себя. «Нет, ты хочешь не этого, — сказала она себе. — Ты хочешь, чтобы это был Патрик двенадцать лет назад. Сегодняшний Патрик — адвокат и собирается жениться на Нериссе». — Кстати, — сказал Саймон. — Я слышал, что Патрик МакМаллан вернулся в твою жизнь? Она едва не подавилась, пытаясь прожевать стручок фасоли-флажоле. Когда она снова смогла дышать нормально, она произнесла: — Патрик не вернулся в мою жизнь, я не видела его и не говорила с ним более трех недель. Саймон усмехнулся. — Должен тебе сказать, что ты жадна до наказаний. — Что ты имеешь в виду? — раздраженно спросила она. Он развел руками: — Это же очевидно! Парень помолвлен с Нериссой. — Спасибо, я это знаю. — Разумеется, — продолжал он. — Он всегда хотел ее, даже когда Нерисса была со мной. Так что, я догадываюсь, постоянство, наконец, вознаграждено. Она потянулась за бокалом. — Иной раз я вижу ее в Лондоне. Все так же великолепна, как всегда. Что он сделал, чтобы заполучить такую женщину? — Здесь очень жарко, — сказала она. — Может, пойдем? Он снова усмехнулся: — Почему бы и нет? * * * — Я получил удовольствие от вечера, — сказал Саймон, когда они стояли у его машины в Ля Бастид. — Прекрасно, — ответила Антония. — Так… Решающий момент… Я могу остаться? Она взглянула на него. Лунный свет очень шел к серьезным чертам его лица. А на мельнице должно быть холодно… Le contact d'un epiderme sur un autre epiderme. — Не думаю, что это удачная мысль, — сказала она. Его губы скривились: