— Да, сова, — кивнул Гай. — Какое-то время ты будешь в пути, и эта вещица понадобится тебе. Он снова порылся в мешочке и на сей раз извлек маленький бронзовый футлярчик — Титус знал, что в таких держат бумагу, чтобы она не мялась. — Здесь немного бумаги, — сказал Гай. — Перо у тебя есть? Титус нетерпеливо кивнул. — Хорошо. Тогда начинай. Он вложил чернильницу и футляр в руки Титуса и накрыл их своей рукой. В эту минуту было больно смотреть на его лицо… — Держи это всегда при себе, — сказал он тихо. — Это для записи тех мыслей, что придут тебе в голову. Иначе ты их забудешь. Поверь мне. Я знаю. Титус взглянул на него. — Ты тоже так делаешь, господин? Держишь свои мысли при себе? — Да, всегда. — Всегда, — повторил Титус с удовлетворением. — Есть секрет, как открывать чернильницу. Дай-ка я тебе покажу… Тацита наблюдала, как склонились друг к другу две головы — одна светлая, другая темная, и обе непослушные. Титус был нахмурен и тяжело дышал ртом. Его рука лежала на предплечье отца. Внезапно Гай поднял голову и встретился с ней взглядом. Его глаза блестели. — Спасибо, — прошептал он. Она ответила ему слабой улыбкой. Титус серьезно сказал: — Я читал все твои стихи, господин. У мамы всегда с собой книга. Лично я больше всех люблю одно, про Пегаса. Когда я вырасту, я напишу пьесу о Пегасе и Беллерофонте, но изменю концовку. Все говорят, что Беллерофонт потерял Пегаса навсегда, но, клянусь, это неправда, они встретились и стали лучшими друзьями. — Ты пиши так, как, по-твоему, это происходило. — сказал Гай. — Это всегда самое лучшее. За дверью кашлянул Фенио. Тацита затаила дыхание. Пора было уходить. Гай в последний раз коснулся плеча сына. Потом провел рукой по его черным взъерошенным кудрям: — Титус… — сказал он. — Да, господин. — Обещай мне, что ты напишешь эту пьесу. Титус посмотрел на него и улыбнулся. — Обещаю, господин. — Он закусил губу, а потом добавил: — Когда я это сделаю, господин, ты прочтешь ее и честно скажешь, что думаешь? Тацита зажала рукой рот. Гай стоял, глядя на сына с неутолимой тоской. Еще раз он коснулся кудрей мальчика. Потом заставил себя улыбнуться и произнес: — Я хочу этого, Титус. Очень хочу. «Я этого не вынесу», — подумала Тацита. Она подошла к Гаю и быстро сказала: — Пойдем с нами. Дождись ночи и уходи. — О да! — воскликнул Титус. — Я не могу, — ответил Кассий. — Почему же… — начала она. — Это невозможно. Ты знаешь. — Нет, не знаю! — Тацита, это навлечет опасность на всех вас. Она опустила голову. Она не могла продолжать из-за слез. Титус подошел к ней и взял за руку. — Почему ты плачешь, мама? — Потому что мне грустно. Гай положил руки ей на плечи и слегка встряхнул. — Ты не должна грустить. Все происходит так, как должно быть. — Нет, не верю. — Да. — И это означает, что мы должны оставить тебя здесь? — закричала она. — Так тоже должно быть? — Да, тоже. — Потом он добавил: — Но когда вы доберетесь до Афин, ты поднимешь за меня тост, да? Это было бы мне наградой. Лучшего вина, которое ты сможешь себе позволить. И Титусу дай тоже. — О да! — сказал Титус, прижимая к груди свои сокровища. Слезы струились по ее щекам, но она не делала попыток их вытереть. Фенио сунул голову в дверь и исчез. Руки Гая сжали ее плечи. — Так должно случиться, Тацита. Мы не рассчитывали быть вместе в этой жизни. Но у нас было время, о котором я всегда вспоминал. А теперь, спустя столько лет, я могу наконец что-то для тебя сделать. Для вас обоих. Вы дали мне эту возможность. — Он помолчал. — Однажды мы будем вместе. — Как ты можешь так говорить! — вознегодовала она. — Потому что я знаю правду. — Как? Как ты можешь знать? — Если богиня пожелает, — сказал он просто, — так оно и будет. Глава 35 Госпиталь в Мазерансе, 2 часа дня, 24 марта Патрик стоял в халате у окна, когда в палату вошла Антония. Он говорил по телефону. Лицо его было серьезно. — Да. Да… Нет… Все будет хорошо. Когда он услышал ее шаги, он неловко повернулся на своих костылях. Она послала ему краткую улыбку, на которую он не ответил. Очевидно, разговор был серьезный.