– Да не стирала я тут носки, с чего вам так думается? – спросила Марина, отражая атаку. – Вы знаете, я на людей не наговариваю. Пошла в туалет ночью, выхожу – а ты тут в темноте дрочишься. – Понятно… – махнул Паша рукой, поняв, что оказался на собрании колхозниц. Перед тем как пройти в комнату, он услышал, что надо каждому выключать за собой свет (а не то Алевтина Эдуардовна, хозяйка этого места, выселит), и обратил внимание на график уборки квартиры – каждая комната по очереди должна делать уборку в свою неделю. Когда тем же вечером на кухне он чистил зубы, ему удалось переговорить с Мариной, ожидающей своей очереди в ванную. – Да эта дура реально не в себе, – говорила она об Ольге. – Я голову в раковине мыла, а не носки стирала. Ты только ей об этом не говори, ладно? – Если честно, тут, как я посмотрю, все не слава богу. Стирать носки в ванне, по-моему, ничуть не лучше. Так что не парься. – А вот за это спасибо. – Пожалуйста, – улыбнулся он ей, а затем принялся полоскать рот, думая о том, что первый день самостоятельной жизни «на грани добра и зла» позади. Глава 3 У человека можно отнять все, кроме одного: последней свободы человека – выбирать собственное отношение к любым обстоятельствам, выбирать собственный путь. Виктор Франкл 1 Мало-помалу Паша привыкал к своей отстойной жизни маргинальной богемы, как он в шутку себя прозвал. Собственно, все как всегда: работа – дом, только никакой личной жизни и комфорт ниже среднего. Он чувствовал себя крысой, которая находится гораздо ниже ватерлинии тонущего корабля. Но пока что выбирать не приходилось. После работы он приходил домой, ложился на кровать и плевал в потолок, думая о прошлом, которое он похерил. Так он лежал и, онемев, ныл, обвиняя себя во всех ошибках человечества. Наверное, ему нравилось страдать, считая, что он оказался в дерьме. Как бы там ни было, первую неделю Павел провел, закрывшись от всех и вся. Когда Кристина возвращалась с работы, он делал вид, что все у него хорошо, хотя она понимала: что-то у него в жизни не в порядке. Как-никак, а сюда, в этот дом попадают люди не от хорошей жизни, верно? Кристина чувствовала, что она нравится своему соседу, и искренне пыталась с ним подружиться. Но, по всей видимости, это был тот случай, когда наш герой обжегся на молоке и поэтому дул на воду. Но даже самый унылый мизантроп может заскучать от презрения к себе и к окружающим. Потихоньку он начал общаться с соседями, а уже через месяц почувствовал, что он в этой квартире – как рыба в воде. Впрочем, кроме этого, произошло еще кое-что… …Из серии: «Только привыкнешь, что жизнь прекрасна, как она повернется к тебе одним местом», чтобы ты не расслаблялся. Рано или поздно любой снимающий комнату или квартиру имеет радость познакомиться с ее хозяином. Бывает это по-разному. Но иногда все происходит крайне необычно. Так, Паша вышел на Алевтину Эдуардовну по «наводке» своего друга, который снимал у нее же комнату в коммуналке дома на «Гостином дворе»[9]. Паша помнил, как обратился к этой женщине, когда, что называется, приспичило, и она, начав с того, что место на Вознесенском проспекте хорошее, а цены приемлемые, сказала, что на данный момент все каморки заняты («Ах, как неловко»). Несолоно хлебавши Паша начал искать жилье другими путями. Но варианты, которые ему попадались, не подходили или в денежном, или в территориальном отношении. И когда он встал перед необходимостью экстренно съезжать хоть куда-то или отправляться служить Родине, руки сами набрали номер Алевтины Эдуардовны. Договорились, она вошла в его положение и показалась поначалу здравой теткой. Деньги за первый месяц проживания он отнес охранникам, которые находились в будке рядом с аркой, – сторожили ворота и следили за двором, который был утыкан камерами видеонаблюдения. Но важно не это, а то, что впервые он увидел эту женщину, занимающуюся благотворительностью, лишь спустя полтора месяца. За несколько дней до этого вся квартира переполошилась, превратившись в сумасшедший дом: сыр-бор начался после того, как стало известно: теперь жильцам нужно платить по две тысячи в месяц за электричество. Разумеется, пролетарии, и наш Паша в том числе, были не согласны с новым порядком оплаты. Паша попытался разрулить ситуацию для них с Кристиной: – Алевтина Эдуардовна, но ведь мы с вами договаривались, что семи тысяч на двоих будет достаточно. Что, если нам просто нечем платить? – Ну, Павел, вам не повезло… – Поймите, пожалуйста, когда я жил с родителями, мы за трехкомнатную квартиру платили по счетам всего четыре тысячи в месяц. А тут за свет – две. Я не спорю, комната классная, но у нас тут нет сварочного аппарата. – Тогда могу вам предложить вернуться к родителям. Вы же к этому готовы, верно? – Речь не об этом, а о том… – Паш, поймите теперь вы: то, что было раньше, это… это были каникулы… А теперь пора снова в школу. Тем более что я этот дом ремонтирую, с ребятами… Мне ваших денег не нужно. Поэтому вы их и отдаете охране. С меня ведь тоже за этот дом спрашивают, ясно вам? – Хорошо, Алевтина Эдуардовна, ясно. – Хм… Тогда, может, вот что… Может быть, я деньги за аренду попрошу у охраны обратно, чтобы они вам отдали, а вы на них купите немного краски и стройматериалов и приведете всем скопом подъезд в порядок? – спросила Алевтина Эдуардовна очень сладко и вкрадчиво, как спрашивает Лиса, прежде чем заманить Колобка себе в пасть. – Вы только остальным соседям об этом не говорите, и все будет хорошо – Ох… – смекнул Павел. – Я бы рад, но времени нет, работаю пятидневку. А Кристина, сами понимаете… – Господи! Что за люди?! Вам стараешься, стараешься. Ваша квартира – одни предъявы, а как что-то попросишь, так начинаются капризы… Вы поймите, на меня повесили долги за этот дом. И их надо выплатить. Поэтому мы тут сели и посчитали. Вот и вы попробуйте сосчитайте себе в уме количество квартир и комнат в доме и разделите на шестизначную сумму. Как, нравится? Так что, Паш, ваши деньги идут не мне. Примите это во внимание. Услышав эту пламенную речь, Павлу хватило ума прекратить качание прав и угомониться. Девять тысяч на двоих – это еще не так уж и плохо, успокаивал он себя, втайне жалея, что оказался здесь. Но что сделано, то сделано. Позже Ольга попыталась обратить внимание хозяйки, что можно оплачивать свет по счетчику, на что Алевтина Эдуардовна легко и непринужденно съехала с темы, сказав, что в их квартире счетчик не работает. – Пусть не пиздит! Все работает! – в бешенстве вопила во всю ивановскую Ольга. Затем порешили обратиться в местный ЖЭК или в «Ленэнерго», но, как только дошло до дела, энтузиазма у жильцов квартиры № 25 поубавилось. Бунт был подавлен, так и не начавшись… О, и было еще кое-чего. Подкопив, Паша и Кристина решили приобрести бэушную стиральную машинку-автомат, чтобы не пользоваться советским «пропеллером». Это приобретение послужило одновременно и поводом для попытки хоть как-то узаконить отношения между съемщиками второй комнаты и хозяйкой. Телефонный звонок. Гудки. Предложение заключить договор, чтобы забрать машинку, когда придется съехать. «Какой договор?! Вы в каком мире живете? Получится полгода прожить – пожалуйста, живите! Получится год – здорово, нет проблем!» Вот и поговорили. Примерно такой же разговор состоялся между ними троими неделей позже, после того как соседи – да, даже тогда они были далеки от того, чтобы дружить – вывели клопов, найдя какого-то парнишку в газете бесплатных объявлений. Молодые люди, уважая себя, решили попросить у хозяйки тысячу рублей «за клопов» обратно. На что был получен однозначный ответ: – Клопов не было! – При этом Алевтина Эдуардовна смотрела преимущественно на Кристину как… как на таракана. «Господи, если я не люблю инвалидов, то как назвать это?» — вопрошал Павел, пытаясь охарактеризовать тот надменный, ледяной и одновременно испепеляющий взгляд, с которым смотрела на Кристину хозяйка – женщина лет пятидесяти пяти, с дорогой косметикой на лице и весьма неплохим вкусом в одежде. Так, пожалуй, смотрят на нелюбимого мужа или ненавистного приемного сына, которого не смогла полюбить бездушная мамаша. При других условиях он бы посчитал эту даму милой и воспитанной женщиной средних лет – бизнес-леди или преподавательницей. Но в тот момент она казалась ему работником Гестапо. Тем, который днем шагал выполнять свою жестокую работу, а вечером, придя домой, мог искренно плакать, слушая Моцарта, сидя за бокалом розового шнапса и ненавидя войну и себя. Казалось бы, мелочь, но две первые встречи, помноженные на неприязнь к Кристине как к инвалиду и симпатию к ней как к девушке, стали для Павла краеугольным камнем всей этой истории. И да – это только начало… 2 Чем больше Павел жил в этом старом доме с почтенной историей, тем больше ощущал, что живущие здесь находились в незримом водовороте едва уловимых парадоксов. Одним из таких для Паши явился тот факт, что алкоголик из последней комнаты взял и съехал. Странность заключалась в том, что съехал он по собственному желанию. И это притом, что выглядел он плачевно, чтобы не сказать – непотребно. Оказалось, что он приехал в Петербург из Твери не так давно, в начале лета. – В ваш город я приехал на заработки. Халтурил ей тут – крышу чинил, окна красил в подъездах дома, пока тепло было, и все такое, что мог руками делать, – рассказывал Паше спившийся двадцатилетний парень, который от портвейна «777», именуемого в народе «Три топора», выглядел старше лет на пятнадцать. – И как, платила хоть? – Ага. – Парень затянулся сигаретой и, приложившись к бутылке, схватился за пошаливающее сердце. – Ф-у-у-х… Да, платила. Первые два дня так, как договорились, а потом по пятьсот рублей в день. – И что ты сделал? – спросил Павел, полагая, что тот просто послал ее в долгое пешее путешествие. – Съехал. – Да ладно? – А что ты думал, если я пьян, то, значит, ни на что не годен? – Но а че ж ты тогда вернулся? – Понимаешь… – Парень выдохнул дым и затушил сигарету об опустевшую пачку «Честерфилда». – Это место заставляет возвращаться. Они взглянули друг на друга, и Павел, при всем своем снисхождении к алкоголической молодежи, заметил в глазах собеседника такой страх и такую… запредельную, если не сказать «загробную», мудрость, – ту, которую он бы не сумел постичь, даже если бы очень захотел, – что сразу поверил бывшему постояльцу. – Так значит… ты еще вернешься? – Бог мой! Что угодно лучше, чем это!