– Будет сделано, сэр! Примерные сроки готовности? – Те же, нет, давайте сдвинем их, Роберт. Пусть все будет готово… на конец марта – начало апреля. Я знаю, что погода в Северном море не благоприятствует, и раньше мая и думать нечего о такой операции, знаю… но будем ждать погодное окно в апреле. При необходимости, наших парне немного потреплет штормом, но ведь на то они солдаты и матросы Империи, чтобы стойко переносить погодные трудности! Как только план будет готов, немедленно ко мне! – Слушаюсь, сэр! Закончив небольшую записку, глава Британского флота посмотрел сводную таблицу, в которой отметил планируемые перемещения сил флота и остался доволен: на возможную эвакуацию сухопутных сил был достаточный запас тоннажа, главным было сделать так, чтобы отступление было плановым и происходило в удобный порт с развитой инфраструктурой. Оптимально Дьепп или Кале. Последний даже предпочтительней – там наименьшее расстояние и есть возможность несколько раз обернуть транспортный флот, чтобы забрать людей и вооружение. Коротко и осторожно прозвучал звонок, через мгновение в кабинет вошел секретарь Черчилля. – Виконт Горт просил передать, что будет у вас в полпятого, сэр. – Хорошо, Джон[98], скажите, обед уже подан? – Ровно через пять минут, сэр. – Великолепно! * * * Ничто так не ободряет человека, как хорошо приготовленный обед. Священнодействие сэра Уинстона Черчилля, растянутое почти до четырех часов, пополудни завершалось традиционной сигарой. Первый Лорд Адмиралтейства любил курить в послеобеденное время в полной тишине. На этот раз тишиной он смог наслаждаться не более получаса. Ровно в половину пятого в его кабинет вошел Джон Стэндиш Сёртиз Прендергаст Верекер, 6-й виконт Горт[99] – главнокомандующий английского экспедиционного корпуса во Франции, который насчитывал уже ни много, ни мало, а десять дивизий, в общем, планировалось общее количество экспедиционных сил увеличить до двенадцати дивизий, которые насчитывали бы почти четыреста тысяч человек. – Благодарю вас, сэр Джон, что вы согласились уделить мне немного вашего драгоценного времени, которого у вас и так очень мало. – Сэр Уинстон, я не мог не отозваться на ваше приглашение. Мне импонирует ваша позиция по отношению к Германии. Я до сих пор понятия не имею, что мы делаем во Франции. Планы. Планы. Планы. Мы ждем нападения Германии, чтобы ее разгромить! Большей глупости я не слышал… – Вы знаете, Джон, что я тоже только из Франции, и встречался с сэром Генри[100], вашим начальником штаба. Он излучает осторожный оптимизм. – Мы все излучаем очень острожный оптимизм, сэр. – Так вот, по поводу осторожности и оптимизма. Есть все основания считать, что нам подсунули фальшивку и кто-то очень хочет, чтобы мы поверили в план Шлиффена-2. Кофе, выпивка, сигары? – Благодарю вас, боюсь показаться невежливым, но нет времени, совершенно. Так много надо успеть… а с вашим мнением я согласен, сэр Уинстон. Но что придумают гунны, я не знаю. Данные разведки туманны. – Да, туман войны, самый сложный фактор, но есть такое мнение, у некоторых думающих джентльменов, что французы не слишком рьяно будут защищать свою бедную родину. Я бы не хотел, чтобы отход французов к Испании был прикрыт телами храбрых британских солдат. Я просил об этом сэра Генри, прошу и вас, продумайте нашу стратегию на случай мощного удара германской армии так, чтобы мы имели план отступления к какому-то порту, Кале или Дьеппу, например… – Вы ставите интересные задачи, сэр Уинстон. – Ну что вы, я не ставлю задачи, я хочу, чтобы вы просто проработали вариант, НА ДОСУГЕ… Тем более, я уверен, что вы его тоже держите в голове, сэр Джон. – Возможно, все возможно, дорогой сэр Уинстон. Глава тридцать восьмая Делу время. Всё. Без остатка Москва. Кремль. Кабинет Сталина. 11 февраля 1940 года – Товарищ Сталин… – Лаврентий! И никаких возражений! Пока я не прикажу – ты с него пылинки сдувать будешь, если я прикажу – в попу его целовать будешь! А если придет время – возьмешь его в разработку по-своему. Только тут я один могу тебе на это дать разрешение! Только я! И даже дергаться в эту сторону не смей! Больше говорить не хочу. Что у тебя еще? – Почти всю ночь работал. Проявили пленку – это он готовит план наших действий исходя из предсказанных им же событий. Очень интересные наброски: факты, как их можно предотвратить, что будет в результате воздействия. Но это только часть плана. Думаю, вступительная. А вот его предложения идут целым комплексом. Мне еще надо проанализировать, что он предлагает, извините, товарищ Сталин, пока пленку проявили, не успел… – Э нет, тут даже извиняться не думай. Все равно ты этот документ сегодня на руки получишь, зачем думать заранее, глаза портить, то, что он на досуге не голых баб рисует, а пишет… опять пишет, это даже хорошо. Если хоть в чем-то он прав, знаешь, сколько ему писать придется? Ты ему побольше самописок приготовь, а то карандаш читать как-то некрасиво, да… Что тебе Ландау сказал? – Он сначала подписал, а потом выпал в осадок, извините, что так говорю. Эта хрень стоит, чтобы так секретничать? Вот так отреагировал. Сказал, что вероятность такого события ненулевая и зависит от уровня технологий. Там парадокс есть какой-то замудренный. В общем, упрощая, можно сказать так: если наш мир не мир Андрея Толоконникова, то перенос матрицы не противоречит физическим законам. Если мир тот же – вступает в действие какой-то блок, в общем, нельзя ничего никуда перенести. Свой мир изменить невозможно. Чужой – может быть можно. – Вот как. Следовательно, миры множественные, мы не уникальны. Правильно я понимаю? А можно установить, наши миры совпадают или отличаются? Что говорит Ландау? – Правильно, товарищ Сталин. А чтобы проверить, самое простое – сверить подробно хронологию, события и биографии отдельных личностей. Должны быть отличия. Один похожий факт нам удалось уже приблизительно зафиксировать. По показаниям свидетелей, комбриг Виноградов был очень удивлен тем фактом, что Вильно еще не отдали Литве. Сказал что-то про 10-е октября, но быстро заткнулся и эту тему не поднимал больше. – 10-е октября? Да. Припоминаю. Должны были подписать договор. Я тогда немного простудился. Переговоры отложили. Потом еще немного отложили. А потом как-то передумали такую область, да еще с полумиллионным населением литвинам отдавать. Один деятель так просто и сказал: «Жаба наше Политбюро задавила»! Знаешь ты этого деятеля[101], он сейчас на Украине самый-самый главный… – Так точно, надо принять меры? – Зачем? Ты же знаешь, Никитка – дурак, у него что в голове, то и на языке. Но дурак деятельный, пусть пока ходит. – А теперь результаты медицинского консилиума? – Инсульт отмели сразу. Гипноз чуть посомневавшись, но тоже отмели, там был один специалист, который гипнозом владеет, не так, как Мессинг, например, но тоже недурственно. Он категоричен: не гипноз. Сошлись, что больше всего похоже не раздвоение личности при шизофрении. Вот только при этом заболевании и старая личность не стирается совсем, они как-бы сосуществуют в постоянной борьбе. А тут полная замена психического составляющего личности. – Значит на медицинском аспекте точку ставим окончательно. – Так точно. Докторам дай волю – они начнут нашего клиента потрошить, эксперименты ставить. Время у нас заберут, это они мастера, а ответ так и не придумают. Москва. Лубянка. 11 февраля 1940 года Ровно в 14–00 я переступил порог кабинета, про который было рассказано так много, особенно в некоторых книгах историков. Обычный кабинет большого начальника, стол буквой Т, не такой уж и длинный, по-видимому, многолюдных совещаний тут не проводилось. Несколько шкафов с бумагами и книгами. Насколько я знаю, книги не были в этом кабинете предметом интерьера. Ими пользовались! И активно. Думаю, отличия от кабинетов подавляющего большинства современных чиновников заметны. На стене висел портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского. Ну, этому тут по должности положено быть. – Товарищ народный комиссар Внутренних дел, комдив Виноградов по вашему приказанию прибыл. – чётко, по-военному отрапортовал и не без удовольствия заметил гримаску на лице Лаврентия Павловича. Говорят, показушной солдатчины Берия не любил. Посмотрим. – Напоминаю: для краткости просто товарищ Берия. – тихо произнес хозяин кабинета на Лубянке. – А это что? – он взглядом указал на папку, в которой хранились исписанные листочки. – Новые предсказания для проверки и подтверждения легенды? – Никак нет, товарищ Берия. Это план действий с небольшой преамбулой: что произойдет, когда, почему и как это избежать, и нужно ли нет пытаться изменить Историю. – Вот так сразу взять и изменить? Если все идет так, как идет, то мы будем готовы к тому, что может произойти, и будем знать это и сможем повлиять в последнюю минуту. Я правильно представляю этот парадокс? Ведь если мы что-то изменим, то мы не будем знать, что и когда произойдет и события станут для нас опять загадкой с множеством неизвестных. Зачем нам что-то менять? – Не получится! – Что не получится? – Берия выглядел даже немного растерянным. – Все, что вы говорили, не получится. Если ничего не менять, результат будет ненамного хуже. Он все равно будет катастрофическим! Я согласен, что удастся что-то предотвратить, но не обольщайтесь, года с небольшим, который есть у нас в запасе – не хватит, если оставить все на тех же рельсах. – Объясни! Я не понимаю, что ты говоришь такое! Раздражение в словах товарища наркома уже перешло в злобу, опасная грань. Надо это все гасить. – Вы разрешите мне немного подробнее объяснить? – в ответ даже не слово – кивок головой. – Стратегия немецкого командования, которую вы увидите во всем блеске в ближайшее время, во время боев во Франции, немцы называют блицкригом или молниеносной войной. Идея блицкрига частично опробована в Польше. Но только частично. Суть ее такова – нанести удар по врагу полностью отмобилизованной армией, удар стремительный и мощный. При этом надо добиться разгрома передовых частей прикрытия границы, захватить большую территорию врага, сорвать мобилизацию населения и вывести из строя промышленный потенциал противника. При этом захват столицы становится целью только тогда, если это промышленный или военный объект. Это будет результатом быстрого движения танковых колонн в сопровождении мотопехоты и мобильной техники. Для достижения блицкрига нужны два компонента: подавляющее преимущество в воздухе и мобильные ударные части должны двигаться с одной скоростью вместе с танками. Тут даже конно-механизированные соединения не играют. Нужны полностью танковые и механизированные дивизии и корпуса. Возьмите план прикрытия границы. Посмотрите, какие силы там будут примерно перед войной. Их сметут в считанные дни. Пусть товарищ Шапошников спрогнозирует, примерно 200–220 немецких дивизий (вместе с союзниками) против частей прикрытия от Мурманска до Одессы. И как будут развиваться события в этом случае! Хотя я вам уже сказал, как. Враг будет стоять на Волге! И у стен Москвы! И возьмет в кольцо Ленинград! И победить его получится максимальным напряжением сил. Возьмите лучших наших генералов: Тимошенко, Жукова, Рокоссовского, Конева. Пусть проведут штабные учения, попробуют друг с другом пободаться, что у них получиться? – А что? Спросим, спросим, товарищ комдив. – И еще один важнейший момент, товарищ нарком. Мы сумеем новую технику дать армии, наклепаем и танки, и самолеты. Хорошие машины сделаем. Вот только они сырыми будут, ломаться часто. В первые месяцы войны мы значительную часть техники потеряем по техническим причинам. И люди не будут обучены воевать на новых отличных танках и самолетах. И все их преимущество – коту под хвост! Скажите, какой сейчас численный состав РККА? – На 1-е января 1940 года 3 851 700 человек. Если считать вместе с флотом. – у Лаврентия Павловича была отличная память, а эти цифры были озвучены на совещании в Кремле совсем недавно. – К началу войны будет примерно столько же, из них около двух миллионов в Западных военных округах, а в ходе войны более одиннадцати миллионов человек. Где найти командный состав на такую массу мобилизованного населения? Как их всех обучить и когда? На момент вторжения в СССР Вермахт и его союзники поставят под ружье более десяти миллионов человек (более семи миллионов – это отмобилизованный Вермахт), причем против СССР сразу бросят пять с половиной миллионов. Это вместе с Финляндией, Венгрией, Хорватией, Румынией, позже и итальянцы прибудут. И учтите, у немцев будет серьезный боевой опыт, у наших – нет. За счет технического превосходства в тех же танках, например, можно было бы добиться какого-то сдерживания ситуации, но этого не будет. Нам не хватит опыта и умения. Полтора года учебы – и будем бить немца, но эти полтора года надо будет еще продержаться! – И все-таки… – Товарищ Берия! Чтобы суметь ситуацию изменить, нельзя доводить до такого состояния, какое было на 22 июня 1941 года. А это и подразумевает проведение изменений. Так лучше сразу делать изменения такими, чтобы воевать было легче, а еще лучше оттянуть войну на года и дать нашей РККА подготовиться как следует. – Я согласен. Это аргумент. Я поговорю с военными. А вы, товарищ комдив напишите вводную для учений. Кратко. Соотношение сил. Расположение их. Пусть прокрутят ситуацию. И за нас, и за немцев. Это правильно будет. Да. И все-таки чувствую, раздражение никуда не делось. Гнев прошел. Ладно, попытка не пытка. – Разрешите вопрос, товарищ Берия?