Я опять остался с мыслями наедине. Глава тринадцатая На подступах к Раатской дороге Паром Хаукиперя. 9 декабря 1939 года Полковник Ялмар Сииласвуо был немного простужен. Болело горло, знобило, вот только времени болеть у него не было. Вот и спасался горячим чаем, в который расторопный адъютант периодически подливал крепкого рома. 9-я дивизия, которой Ялмар был назначен командовать, только начала формироваться, а ему уже была поставлена задача: ни много, ни мало, а остановить наступление русских и нанести им поражение. Полковник был шведом, родившимся в Финляндии и добровольно ставшим финном. Только, в отличии от маршала Маннергейма, тоже урожденного шведа, Ялмар поменял свою шведскую фамилию Стрёмберг на финскую Сииласвуо. Он был одним из лидеров финского националистического движения, в руководстве которого урожденных шведов было больше чем этнических финнов. Кому-то могло показаться, что маршал специально поставил перед полковником почти невыполнимую задачу, чтобы скомпрометировать финских националистов, которых органически недолюбливал. Бывший офицер Русского императорского генштаба опирался на группу офицеров, которые прошли подготовку в России и были более лояльны к русскому народу, хотя и смертельно ненавидели большевиков. Но сейчас Маннергейм считал необходимым использовать все силы, что имелись у его маленькой страны, чтобы сдержать агрессию могущественного соседа. Эта ситуация грозила Финляндии быстрым разгромом, а при очень неудачных раскладах и потерей независимости. А у прошедших подготовку в немецкой армии офицеров уровень командования был совсем неплох. И полковник Сииласвуо правильно понял своего маршала – его посылали не на смерть, его посылали спасать страну. У Ялмара было немного сил: дивизия только формировалась, и сейчас, кроме небольшого отряда пограничников и шюцкоровцев, которые, тем не менее, активно сдерживали продвижение 163-ей русской дивизии к Суомуссалми, он мог опираться на 27-й пехотный полк целиком и отдельные отряды, примерно до роты каждый, стягиваемые отовсюду, где только можно было сейчас наскрести резервы. На всю его группу было 2 полевых трехдюймовых орудия, да десяток 56-мм минометов, причем орудия находились в Оулу, и должны были быть подтянуты в ближайшие день-два, как только им найдут подходящую для этой мерзкой погоды тягу. Любой другой профессиональный военный сказал, что остановить русских – невыполнимая задача. Но Ялмар, прошедший горнило Мировой и Гражданской войн, считал, что ему такое по плечу. Свое военное образование он получил в Германии. Практику проходил на фронте, в составе германского 27-го финского егерского батальона, сражавшегося против русских. Ялмар участвовал в кровавых боях под Ригой, где потерял много боевых товарищей, но именно в тех боях и получил ту закалку профессионального военного, которая стала основой его жизненного пути. А вот русских с тех пор и ненавидел, и презирал. Когда Российская империя пала, а в Финляндии забрезжила возможность независимости, солдат и офицеров Финского егерского охватил энтузиазм, который сменился горечью разочарования, когда узнали о советской революции и начале Гражданской войны в Финляндии. В это время, еще не павшее правительство кайзера Вильгельма решило дать им шанс. И не просто шанс: Германия считала, что Финляндия должна стать ее государством-сателлитом. На интересы Швеции, для которой независимая Финляндия была важнейшим проектом, предпосылкой унии Финляндии и Швеции, немцам было наплевать. Когда красногвардейцы овладели почти всей территорией Финляндии, началось вторжение германских сил. Сначала егеря-финны были организованно отправлены домой, при этом добрые немецкие дяди оставили им и оружие, и снаряжение, и даже боеприпасы. Сразу же за ними в гавани Гельсинфорса стали высаживаться регулярные немецкие части, они и должны были стать силой, которая сломит Красную гвардию, одерживающую кровавую победу за победой. Торжество Революции сопровождалось террором со стороны воинов-интернационалистов и убежденных финнов-большевиков. Красный террор оставил в сознании простых финнов отметину ужаса и страха навсегда. Финский крестьянин взялся за оружие, ибо пользовался ветхозаветным принципом: око за око, зуб за зуб. И вокруг высадившихся финских егерей стала выкристаллизовываться Белая гвардия, а ответный белый террор не казался обывателям чем-то страшным, наоборот, он казался им торжеством справедливости. Ведь красные казнили ИХ, а белые – ТЕХ, чужих, красных. А чужих нечего жалеть. Очень быстро внешняя лояльность Российской империи слетела с независимых финнов и наверх вылез махровый национализм. Без поддержки Германии и Швеции белым ничего не светило бы, но… поддержка была. Ялмар тогда получил под командование роту шюцкора, а немецкие егеря заняли большинство командных должностей в белофинской армии. Они сумели наладить почти немецкую дисциплину и порядок. Будучи сами убежденными националистами, этой идеологией спаять ополченцев, которые стали все больше напоминать регулярную армию. Красных стали теснить по всей Финляндии. Ребята Ялмара отличились под Хельсинки и Выборгом, сам полковник с чувством гордости вспоминал парад в столице Финляндии, в котором им довелось участвовать. Вот только о той резне, которую они устроили и в Хельсинки, а особенно в Выборге, вспоминать не любил. Он считал, что ужас войны слишком обременителен, и его солдаты имеют право снять это психологическое состояние за счет мирных жителей – русских. Русские виноваты во всём, так пусть за всё отвечают! Он следил только за тем, чтобы в устроенной резне не пострадали финны, шведы и немцы. Остальные его не интересовали. Когда его шюцкоровец, кажется, Ингвар Сверинг, тоже финский швед, выволок на его глазах из дома русского офицера – уже пожилого, в расколотом пенсне и клочковатой бородой, Ялмар даже поморщился. Зачем это? Мог же прикончить его в доме, вдали от множества свидетелей. – Что делать с этим, он вопит, что бежал от революции, что лоялен нашему делу? – спросил Ингвар. Ялмар провел пальцем по шее, тут же, на его глазах и глазах жены и сына этого несчастного русся, зачем он попался им в Выборге? Ингвар резанул бородача по шее. И тут женщина закричала. Зачем она сказала эти оскорбительные слова на финском? Русские всегда отлично запоминают ругательства, но так сказать о его маме! Это было недопустимо! Совершенно спокойно Ялмар вытащил револьвер и выстрелил – дважды в женщину и дважды в мальчика, чтобы молодой волчонок не вырос и не вцепился в граждан его уже свободной Финляндии. Муки совести? Раскаянье? Нет. Он был уверен, что всё делает правильно. Во имя великой цели. Во имя независимости ЕГО Финляндии. После Гражданской войны многие сослуживцы Ялмара по 27-му финскому егерскому остались на командных должностях в армии. Они составляли основу финского прогерманского офицерства. Это была сплоченная группа, умеющая отстаивать свои интерес и не забывавшая своих верных соратников. Сейчас они почти ничем помочь одному из самых толковых своих командиров не могли: маршал обещал подкинуть подкрепления, железная дорога работала медленно, но исправно, и своими обещаниями Карл Густав никогда не разбрасывался. К полковнику подошли капитан Мяккинен, командовавший 27-м полком, и капитан Контулла, чей отряд совершенно недавно отошел от Суомуссалми. – Господа! Обратите внимание! Вот тут, дефиле между Куйвас-ярви и Куома-ярви, протекает река, вот тут есть мост. Мост взорвать, на берегу речушки организовать завалы и оборонительную позицию. Несколько завалов на пару километров до позиции. Это ваш рубеж, Контулла, вы выходите на Раатскую дорогу вместе с Мяккиненом, но он поворачивает и атакует Суомуссалми, а вы держите дорогу на Раате! Это крайне важно. Тут основной путь подвоза припасов к вражеской дивизии, по дороге могут идти подкрепления, разведка сообщает, что на границе концентрируется свежая кадровая дивизия, надеюсь, что движется по частям. Ее надо остановить, задержать, пока мы не решим вопрос с Суомуссалми. Я усилю вас, чем смогу. Так началась битва на Раатской дороге, которая в ТОЙ истории привела к самому неприятному поражению Красной армии. Глава четырнадцатая Кемска волость Кемь. 9-е декабря 1939 года Я был рад попасть в Кемь. Занюханный городок, станция, больше напоминающая полустанок. А я ей был рад! Я говорил, что не переношу стук вагонных колес? Не переношу, а обезболивающее тут принимают только одно – водку. Ну её! Комбриг Виноградов любил себя угостить с лишком. Но алкоголиком не был и в белой горячке с шашкой (или чем ещё) наголо не бегал! Вообще он был каким-то слишком средним, слишком серым, в этом и была его беда! Ну ничего, это мы исправим! Да, Кемь городок старинный и самым важным было то, что тут железная дорога подходила прямо к морскому порту. Соловецкий монастырь – это тоже тут. Совсем-совсем неподалеку. Сейчас это огромный лагерь, а городок Кемь богат бараками для рабочего люда. Казалось бы, пришла советская власть, чтобы улучшить жизнь трудящихся, а по городку Кемь этого не скажешь. Лесозаготовки, морской порт, вот привычные занятия местных жителей. Надо сказать, что во время Гражданской войны большая часть населения поддержала большевиков, а саамы, потерпевшие от белофиннов и прочих интервентов тоже стали на сторону революции. Они радостно приветствовали Красную армию, когда та освободила Север СССР от интервентов и белогвардейцев. Насколько я помню, саамы охотно помогали Красной армии и в Финскую. Поэтому, сразу по прибытию в Кемь я отправился в волостную (районную) парторганизацию. Первый секретарь Кемского райкома партии, примерно пятидесяти лет, старый рыбак, Полуект Маркович Паков быстро понял смысл моей просьбы и пообещал помочь. В принципе, по всем вопросам я получил от партийных товарищей содействие и понимание. Я ждал руководящих указаний и грохота кулаками от командования армии, но, на удивление, меня 9-го числа оставили в покое. Я, в принципе, знал, что происходит, но никому ничего не говорил. Недовольное ходом войны, руководство СССР издало директиву № 1 Главного Военного Совета СССР, которая ликвидировало руководство фронта и передало его в генштаб, точнее, взяло руководство боевыми действиями на себя. Несомненно, завтра придёт указание перенацелить мою дивизию в район сосредоточения 163-й дивизии, для того, чтобы помочь ей прорваться к Оулу. Закономерно, ведь 163-я дальше других продвинулась вглубь финской территории и ближе всего к Оулу располагается. Вот только усиление в виде моей дивизии – очень скоро превратится в операцию по деблокированию окруженной дивизии. Ведь именно девятого декабря под Суомуссалми начали подтягиваться прибывшие по железной дороге финские части. Пусть у них не было танков и тяжелой артиллерии, но они сражались за свою землю, а потому были максимально мотивированы победить захватчиков (нас) любой ценою. Почти под ночь 9-го я встретился с несколькими местными пограничниками, в том числе начальником погранзаставы, а также охотниками-саамами. У финнов с саамами были давние счеты. При создании Финляндии власти новой страны, сами получившие независимость от имперского народа, стали проводить в отношении к саамам политику полной и решительной ассимиляции. По идее, саамский этнос должен был раствориться в финском, к началу сороковых годов в парламенте Финляндии рассматривался вопрос о принудительной стерилизации «неполноценного» саамского населения[53]. На встрече с моей стороны присутствовал начальник штаба, комиссар дивизии и командир сводного отряда пограничников, приданных дивизии буквально перед самым отправлением. Я объяснил главную цель: нужно было некоторое количество проводников из местных, что с детства стоят на лыжах. И в авангарде, и в боковых дозорах такие проводники были крайне необходимы. Но более важным было получение нескольких проводников-добровольцев, хорошо знающих дороги к Ботническому заливу. Даже если это будут контрабандисты, какая нам разница, попросим товарищей из органов оказать нам посильную помощь, не откажут ведь, чую, что не откажут! Я предполагал создать четыре диверсионные группы, эти группы формировать из моих пограничников с привлечением местных добровольцев, с обязательным участием проводников из саамов. Сбивать эти отряды надо было срочно, времени для тренировок не было, но делать-то было нечего. По моему замыслу, эти диверсанты должны были тихо просочиться вглубь финской территории, почти до самого Оулу. К эшелону я возвращался почти глубокой ночью. Одиннадцать часов – темень непроглядная! И тут, на перроне, наталкиваюсь на колонну своих солдат… в шинелях! Начинаю закипать, как электрочайник, подбегаю к колонне. – Кто такие? Ко мне подскочил молодой лейтенантик. – Первая рота 2-го батальона 305-го стрелкового полка, направляемся для получения зимнего обмундирования! Я отдал честь в ответ, немного успокоился, но вопросы к снабженцам остались. – Матвей Тимофеевич! Как понимать увиденное на перроне? – Алексей Иванович, поверьте мне, всего на один батальон не хватило обмундирования зимнего в Ленинграде, но я вывернулся, ответственные товарищи перенаправили недостающее сюда, пока эшелон прибыл, полушубки и валенки уже ждут бойцов! – А что по остальным позициям? – Всё достал, всё! – Полотно отправил? – Так точно! Обещали справится, как вы и просили, быстро и оперативно. Белое полотно для маскхалатов. Озадачил дивинтенданта еще до Ленинграда. Тут тоже нашел кому пристроить. Деньги финчасть оперативно выделила, немного напуганная моим начальственным рыком, так что часть бойцов в белые маскхалаты оденем, в первую очередь разведку и лыжников. Уснул ненадолго, да что там уснул – забылся тяжким сном, зная, что на рассвете разбудят, должен прийти эшелон с танками, надо проследить, чтобы техники их по винтику перебрали, пригодится. Глава пятнадцатая Раатская дорога Важенвара. 10 декабря 1939 года Десятого числа получил из штаба 9-й армии приказ о действии в направлении на Суомуссалми. Прибывшие в Кемь части срочно перебрасывались к Важенвара[54] – туда же я решил переместить штаб. Первыми в Важенвара прибыли разведрота и 1-й батальон 305-го стрелкового полка, ни танков, ни артиллерии еще не было. Разведчики были посланы осмотреть дорогу, но противника не заметили. Поздно вечером прибыл посыльный из штаба армии с требованием немедленно начать движение на Суомуссалми. На что ответил в письменной форме, что дивизия еще не готова к наступлению, имеется в распоряжении один батальон без средств усиления. А без танков и артиллерии наступать не намерен. Весь день десятого в Важенвара прибывали части дивизии, в том числе пулеметная рота, но только одиннадцатого утром начали прибывать танки и часть артиллерии. Боевое охранение вступило в огневой контакт с разведкой финнов, но взять языка не смогли – финны ушли, пользуясь отличным знанием местности. Я понимал, что в моем распоряжении остались считанные часы. Как только финны окружат 163-ю дивизию, на меня насядут с требованием пробиваться к ней по частям, не дожидаясь ни танков, ни артиллерии, ни черта лысого. Могут и под трибунал расписать заранее. Я был твердо намерен собрать в кулак максимум сил и использовать их предельно эффективно. В этом огромную помощь оказывал майор Чернов. Человек-компьютер. Благодаря усилиям дивинтенданта, в каждом стрелковом полку один батальон стал лыжным. На санках установили станковые пулеметы, в передовом охранении шли самые подготовленные и умелые бойцы, были сымпровизированы и ударно-штурмовые саперно-стрелковые группы. Одиннадцатого вечером вглубь финской территории ушли диверсионные группы, чьей прямой задачей было крепко насолить противнику. Ко мне подошел командир 305–го стрелкового полка, майор Легкодух. Волевое лицо, блондин с голубыми глазами, и правильными чертами лица, вот только массивный подбородок чуть портил это впечатление, но в нем чувствовалась сила воли и целеустремленность, крепость духа и живость ума. – Товарищ комбриг, разрешите обратиться! – по-уставному обратился ко мне подошедший майор. – Кузьма Степанович, я же просил, мы тут одни, так что… – Извините, Алексей Иванович! Полк к движению готов. – Это верно, полк готов. А дивизия ещё не готова. Танковый батальон не прибыл весь. Артиллерия – всего одна батарея полковушек… Сосредоточу в кулаке танки и артиллерию, тогда двинемся. Гаубицы нужны, как воздух. – Так, вроде, там укреплений у финнов нет. – В такую зиму, Кузьма Степанович, набросай горку снега, полей водой – вот перед противником непроходимый вал… Да… Думаете, я перестраховщик? – Да что-то не узнаю я вас, Алексей Иванович. Вы как-то поменялись. Тот, с которым я в Польшу ходил, приказал бы наступать немедля! А ты что-то телишься комбриг, неужто финны пострашнее ляхов будут? – А что ляхи? Их уже расколотили, мы так, пришли посмотреть. Нет, там тоже было сопротивление, пару раз стрельнули по колонне! Но финны-то готовились к войне! – И что с того? Чем им это поможет? Объясни! – А то, что по железке финны могут резервы перебрасывать туда, куда им надо, пока мы будем в снегах вязнуть. 163-ю остановить – раз плюнуть. Оборону занять в узком дефиле и все – как триста спартанцев будут держать их под замком. И Раатская дорога – ниточка, блокировать ее смогут. Много без припасов навоюешь? А наша сила в огне, потому что иначе будем финнов сбивать с дороги до зеленых веников. Поэтому, как только приходят танки и тяжелая артиллерия – выступаем. – Вот уж… да… война что с человеком делает… На маневрах ты бы уже пёр во всю прыть, а я у тебя как всегда на острие удара! – Так это война, а не манёвры. Кузьма Степанович, очень тебя прошу – передовому охранению и фланговым дозорам удели особое внимание. Ракетами знаки чтобы подавали – проследи, будь другом… – Чего ж ты боишься так, Леша? – майор Легкодух пожал плечами и направился к своим бойцам. Вообще, майор на Раатской дороге и в ТОЙ реальности показал себя смелым и инициативным командиром, воевал храбро, рассказы о массовых расстрелах и волне самоубийств в 44-й дивизии это были лишь сказки венского леса от наших недодемократов, о его расстреле даже речи не шло. В Великую Отечественную Кузьма Легкодух попал в плен, бежал, скрывался от немцев, организовал партизанский отряд, снова бил врага, дождался прихода Красной армии, воевал на фронте, прошел проверку СМЕРШа, претензий к нему не было. Дважды был ранен, прошел всю войну до последнего дня. Да уж, вот где фамилия не в тему – твердый у него был дух, необычайной большевистской закалки! Не вытерпел – с группой разведчиков отправился на рекогносцировку местности. Раатская дорога производила на меня гнетущее впечатление – скорее направление, колея, но никак не дорога. Видимо, в бывшем куске Российской империи одна беда всё-таки осталась. Дорога проходила вдоль болот, обочины покрыты густым кустарником. Кое-где чахлые рощи деревьев упирались в дорогу, а вот чуть дальше был виден мощный лес, в который это направление уходило. – Там дальше дорога по берегу озер идёт, они, конечно, замёрзшие, но проход там узкий, сдерживать нас нечего делать! – майор Щербина, командир разведбата дивизии был немногословен. Эта его тирада была практически феноменальной. – Егор Аркадьевич, думаю, завтра начнём выдвижение. Смотри карту, где бы ты поставил заслон, чтобы помешать движению? Я попытался вытащить карту, но Щербина ответил, глядя в сторону уходящей в леса дороги. – Куома-ярви. Куйвас-ярви. Я был с ним согласен. И не потому, что именно там финны перекрыли дорогу в моей реальности, а потому что удобнее места не придумать: узкое дефиле между озерами, где даже не на самых подготовленных позициях триста спартанцев могут держать всю персидскую армию. Только мы не персидская армия, а красная. И финны не чудо-спартанцы, а обычные воины, которые так же боятся смерти, как и все обычные люди. – Егор Аркадьевич, ты к этому озеру, Нуома-ярви, вышли несколько групп, самых надежных, надо чтобы они понаблюдали, что там будут делать финны. Если же они будут перекрывать нам дорогу ранее, тоже надо знать. Про антиснайперские группы ты мне докладывал, как начнем движение, они должны быть наготове. – Готово всё, группы уже выслал. Да, кто-кто, а майор Щербина на своем месте. Для меня оставалось загадкой: как так получилось, что среднее командирское звено было более-менее адекватным, а вот высший командный состав дивизии так опростоволосился? Чего мог бояться комбриг Виноградов, принимая столь неадекватные решения? Ведь опыт у него был, в Китае чего-то там делал, а не только штаны в штабе просиживал. Да, одной только личной храбрости мало, принимать решения и отдавать приказы – это не под пулями стоять, не даром у нас говориться, на миру и смерть красна, и не поспоришь.