Так я думал еще с утра. Мозолистая рука реальности сдернула флер заблуждений, обнажив неприятную истину. Передо мной тот самый краткий момент истории, когда беспощадный диктатор благодаря послушным газетам и радио****** кажется согражданам милее и дороже всей остальной политической говорильни. Но при этом - важный момент - он еще не успел в полной мере раскрыть свои "великие" таланты экономиста, палача и главнокомандующего. Как это вышло? Догадаться не сложно. Пост генсека чрезвычайно удобен - его обладатель в формальной государственной иерархии конкретно ни за что не отвечает. Всегда на стороне недовольного начальством большинства, товарищ Сталин с удовольствием прислушивался к чужому мнению. С заманчивой деревенской простотой позировал фотографу в толпе участников съезда, последовательно выступал за внутрипартийную открытость и даже, местами, демократию. Отвечал на письма, защищал трудящихся от рвачей, непачей, спекулянтов, всех напастей сложного мира. Частенько и по делу критиковал нерадивых бояр-функционеров. Но спокойно, без жестокостей и перегибов - даже с главным идеологическим противником, леваком Троцким, несколько лет великодушничал. Ни дать, ни взять - добрый царь. Как можно не видеть в таком генсеке единственную и неповторимую надежду и опору, спасителя отечества? Все правда. Только невдомек рабочим и крестьянам, что не вождь так хорош и умен, а напротив - управляемое "секретарями" кадровое антисито методично и аккуратно вытрясло из аппарата все, что имеет хоть какой-то ум, совесть, смелость и достоинство. Физически не осталось тех, кто способен указать ослепленному властью капитану на буруны по курсу. Петля удушья, совсем как вчера, сперла дыхание. В панике я метнулся прочь с вокзала. Каждый шаг мимо множества глаз. Сегодня у них нет единой цели. Завтра каждая пара займется выискиванием примет убийц - наши рисованные портреты "украсят" столбы, газеты, плакаты. Недостаток сходства компенсирует энтузиазм добровольных помощников, в них не будет недостатка. Кроме системы, той что с большой буквы, против нас расстараются пионеры, старики, домохозяйки, дорожные рабочие, крестьяне и машинисты паровозов, бывшие царские чиновники и недобитые непачи - нас будет искать "каждый утюг". \\\*Имеются в виду деревни-мануфактуры Нижние и Верхние котлы. Вошли в состав Москвы в 1932 году.\\\ \\\**Незначительно измененная цитата из речи Вышинского на Бухаринском процессе.\\\ \\\***Затолока - внутренний свиной жир.\\\ \\\****Перронный сбор ввели на железной дороге в 1908 и отменили в 1960 году.\\\ \\\*****Кризис с чеканкой серебряной монеты остро встал в феврале 1930 г. Нарком финансов предлагал либо купить импортное серебр, либо перейти на деньги из никеля. И.В. Сталин лично настоял на репрессивных методах возвращения серебряных монет в оборот. Меры ОГПУ результатов не имели - с 1931 года СССР чеканит монеты из никеля.\\\ \\\******В день 50-ти летия И. Сталина, 21 декабря, газеты отдали "под генсека" едва ли не половину места.\\\ Способность адекватно воспринимать действительность вернулись ко мне только при виде мальчишки-газетчика, который радостно приплясывал неподалеку от бурлящей бывшими и будущими пассажирами трамвайной остановки: - Наш-ли! Наш-ли! Наш-ли! - Держи, - броском пяточка я сбил дьявольский ритм. Искать повод радости маленького паршивца долго не пришлось - Блюмкинская харя и правда красовалась на первом развороте "Правды", прямо под набранным огромным кеглем заголовком "Убийца найден". - В-в-ыжил?! - голос заглянувшей в газету Саши предательски дрогнул. В ответ я скороговоркой пробормотал первую ухваченную фразу: - Подлые и трусливые убийцы надеялись уйти от справедливого возмездия. Но враги народа как всегда просчитались. Наши чекисты днем и ночью на страже мирного труда советских людей... Дальше читали вместе. Если слить мутную воду площадной брани, славословия и обещаний безжалостно покарать извергов, то в сухом остатке оставалось до смешного мало. А именно, герои с чистым сердцем и горячими руками мистически, но совершенно точно определили личность убийцы, у которого при себе оказалось не много ни мало, а приговор товарищу Сталину от имени боевой организации левых эсэров. Блюмкин еще и подписался настоящим именем. Текст послания приводился не весь, однако фотокопия фрагмента не оставляла сомнений в авторстве. - Безумие какое-то, - моя спутница потрясла головой в попытке разогнать морок. - Медицина тут бессильна, - подтвердил я. - Хотя... Перед глазами встала картина недавнего прошлого: летящая жестянка с остатками керосина, лопающаяся под ударами топоров дверь флигеля, и рядом с ней, на аккуратном деревянном колышке, извозчичий кафтан. Пропахший лошадиным потом и навозом долгополый наряд наш эстет-ренегат стаскивал при первой же возможности, а после не тащил как принято в прикроватный угол, а оставлял у выхода - как можно дальше от своего чувствительного носа. - Ворье! - я простонал короткое слово так громко, что ползущая мимо компания крестьянок шарахнулась в сторону. - Когда только успел?! - Кто? - Сосед наш! Тот торопыга, что едва меня за ногу не поймал. Ведь уже полыхало вовсю, у него сущие секунды были. Небось вытаскивать Яшку сквозь проломанные филенки и пробовать не стал, зато прихватить что плохо лежит, это святое. Инстинкт! Стаж! - Да объясни все толком! - вспылила Саша. - Украли блюмкинский кафтан из нашего флигеля, а там в кармане, я не сомневаюсь, лежало письмо-приговор. После пожара участковый на угольки пришкандыбал, вытряс из очевидцев вещдок. Или же соседушки сами бумагу нашли и сдали от греха подальше, тут нам никакой разницы нет. Дальше все просто, мент позвали чекистов, те на радостях через мелкое сито просеяли пепел, вытащили стальные челюсти, дырявый череп и силикатный кирпич, что у гада лежал заместо ума, чести и совести. С такой фактурой даже на трибуну съезда подняться не стыдно, не то что в газетке материальчик тиснуть. - Очень уж он хотел в "Правду" попасть, - задумчиво покрутила в руках лист газеты Саша. - Мечты сбываются, - проворчал я. - Прохвост так жаждал славы, что запасся прокламацией на случай ареста. Он же с ней не просто дешевый киллер, а высокоидейный борец с термидорианской контрреволюцией. Заодно старым дружкам-эсерам отомстил. Там дело наверняка до расстрелов дойдет, если еще есть кого. - Посмертное проклятье, прямо как у фараона, - нервно хихикнула моя спутница. Эсэров она любит немногим сильнее чем большевиков, зато древнюю мистику очень уважает.* Даже успела у меня поинтересоваться, не случалось ли в будущем чего-то похожего на цепочку необъяснимых смертей, преследующих расхитителей египетских гробниц. Тем более удивительно мужество - его хватает на шутки. Мое чувство юмора, и без того аховое, спряталось от проблем где-то глубоко, в норку между депрессией и паранойей. Есть с чего. Какое там путешествие в Одессу! Какая надежда на углубление романтической составляющей наших с Сашей отношений в комфорте и неге СВПС?! Впору идти сдаваться в Большой театр, на съезд. Там хоть какой-то шанс есть! Присесть бы куда-нибудь, привести в порядок мысли. Разум подсказывал - во всем городе не найти места безопаснее, чем в эпицентре привокзальной толчеи. Но всю жизнь не простоишь, да и нервы не железные. Поэтому я колебался недолго - подхватил Сашу под руку, увлекая ее в сторону самого плотного людского потока, наискосок, через усыпанную лошадиными орехам площадь. На углу обернулся: что если все же рискнуть, сесть в вагон, положиться на удачу? И тут же отбросил прочь безрассудную глупость. ЖАКТ в курсе моей работы на ЦТС, верно и обратное - без справок на приличное место в СССР трудоустроиться никак нельзя. Участвовавшие в процессе старые "одесские" документы безнадежно засвечены, поэтому уж что-что, а поезда на юг чекисты проверят не отвлекаясь на сон, колбасу и водку. Вот если бы раздобыть машину! Интересно, Ильф с Петровым "Антилопу-Гну" полностью придумали, или все же описали с натуры? Или проще купить савраску с телегой? А что? Переодеться под крестьян-бедняков, да двинуться неспешно на юг, двадцать-тридцать километров в день, так глядишь к осени до Днестра доковыляем... От мыслей оторвал голос в спину: - Лексей! Коршунов! Сперва я не обратил внимания, так отвык от своей фамилии за долгие годы. Но потом... рывком развернувшись, я широко распахнул глаза от удивления. Передо мной стоял старик-калека, из тех, про кого не сразу поймешь - торгуют чепухой, просят милостыню или подворовывают. От колена правой ноги пиратская деревяшка, пустой правый же рукав заткнут за пояс суконной рубахи. Через плечо - поникшие макаронины шнурков, из нашитого заплатой кармана торчат края плетеных из соломы стелек. А вот лицо... где же я его видел? Догадка не заставила долго себя ждать: - Гвидон! - Гляди-ка, помнишь! - в голосе предводителя шпаны послышалась скрытая гордость. Жизнь крепко потрепала матерого уркагана. Сейчас, пожалуй, он выглядел еще хуже, чем в тюремном вагоне соловецкого этапа. Смутившись, я не придумал ничего лучше, как представить собеседника спутнице: - Саша, помнишь я тебе рассказывал, как мои документы украли в Питере? Так вот... - Залил сламщику галоши, знат-ца? - перебил мой лепет Князь Гвидон. - С три короба прогнал фуфла, эсэсэрер так, да эсэсэрер эдак? Так в каком году пахан даст дуба? Полсотни третьем? А нонче у нас чо на дворе? Ась? Нехорошо, ай-ай, как нехо... Ехидная речь оборвалась на полуслове. Приторный оскал сменился изумлением. - Бл..ть! Да это ты, ты, ты его! Ах! Высоко сложил!!!** Ну и чутье! Я нащупал в кармане браунинг: сбежать или убить? - Не скипидарься, - речь старика вдруг обрела твердость. - Гвидон кореша в доску не загонит.*** - Даже не думал... - Ты мне мурку не води, - возразил Гвидон без всякой злобы. - Отчаянный! И перо не жамкай - без того моя курносая за спиной маячит. Забрали гады лягавые мою житуху, оставили едва чинарь допыжить. - Как вышло-то? - в замешательстве поинтересовался я, кивая на пустой рукав. - Вертухаю из бесов вожжа под хвост влетела, застроил нахрапом командировку. Пока фасон держал, смоленскими налили как богатому.**** Лепила лярва, поднимать не стала, так и откоптел без понту. Все еще ломает, ежели без марафету. Я понял едва ли половину, но на всякий случай состроил приличествующую моменту сострадательную мину. - Не всякому фартит! - взгляд Гвидона подозрительно задержался на Саше. - Но погодь ка, ты с кралей чисто сорвался или шпоры на хвосте висят? - Боюсь, завтра в газетах словесный портрет будет, - не стал запираться я. Предводитель шпаны отшатнулся: - Да с тобой рядом потолкаться уже весит вышак! - Никому не скажу, - неудачно пошутил я. - Рвать тебе надо. В могиле не отлежишься, за буграми не спрячешься...***** Куда идешь-то? - Э-э-э... - Не закапаю! - Хотели телегу купить, переодеться в крестьян, - решился я. И добавил, сменив на всякий случай генеральный курс драпа: - Двинем с переселенцами на восток. - Кха-кха-кха! - закашлял в кулак уцелевшей руки Гвидон. - Хоть христорадником нарядись, любой касьян слету в тебе барина срисует! - По приметам в Москве каждый пионер искать будет, - пожаловался я в ответ. - К цапле****** не суйся. В хате на отлете теряться даже не думай! Там новое мурло без шмона палят. Не поспоришь. Я вспомнил взгляды пацанов, обсиживающие изгороди в Кузьминках. Для них любой незнакомец - повод для болтовни на полдня. Мамки-бабки посудачить тоже совсем не промах. - В Москве ныкайтесь. Прикинь свою мамзель шкетом, ни один лягаш не мигнет. - О! Шикарный вариант! - обрадовался я. Расставаться с Александрой не хотелось, но ходить вместе с девушкой все равно что надсмехаться над удачей. - А мне что делать? Гвидон окинул мою тушку скептическим взглядом. - Яро! Не жукнешь.******* Хоть крученый, а залепят, тявкнуть не поспеешь. - Не ноги же себе рубить, - грубо отшутился я перед инвалидом.