За несколько мгновений они прожили часы, осознавая, что это означает, чего они добились. Это было экстраординарно. ЭкстраОрдинарно. Эли потер большим пальцем новую кожу на ладони, но высказался первым Виктор, причем с красноречием и выразительностью, которые идеально соответствовали ситуации: – Господи, вот дерьмо! * * * Виктор уставился вверх – в то место, где край крыши их дома встречался с облачной ночью. Стоило закрыть глаза, и у него появлялось чувство, будто он падает, оказывается все ближе и ближе к кирпичам, так что он старался держать глаза открытыми, сосредоточившись на странном шве наверху. – Идешь? – спросил Эли. Он держал дверь открытой и чуть не прыгал на месте в своем нетерпении поскорее попасть в дом и найти что-то, чем можно было бы нанести себе физическую травму. В его глазах пылал радостный огонь. И хотя Виктор не то чтобы его винил, но у него не было никакого желания всю ночь сидеть и смотреть, как Эли себя ранит. Он уже насмотрелся на это по дороге домой: Эли делал попытку за попыткой, оставляя на снегу следы крови, которая успевала пролиться до того, как раны заживали. Он уже оценил способность. Эли стал ЭО в регенерирующей плоти. Виктор ощутил кое-что, когда Эли вернулся к жизни вроде бы без ЭО-способностей: облегчение. Теперь, когда в его окосевшие глаза всю дорогу домой тыкали новыми способностями Эли, облегчение превратилось в волны паники. Он скатится до роли подручного, стенографиста и стал всего лишь пробным камнем для идей Эли. Нет. – Вик, так ты идешь или нет? Виктора снедали любопытство и зависть, и единственным известным ему способом справиться с обоими этими чувствами, подавить желание лично нанести Эли травмы (или, по крайней мере, попытаться это сделать) было уйти. Он мотнул головой и резко замер: окружающий мир продолжил качаться из стороны в сторону. – Ты иди, – сказал он, изобразив улыбку, которая не достигла его глаз. – Иди, поиграй с острыми предметами. Мне надо прогуляться. Он спустился по лестнице, дважды чуть не упав за три ступеньки. – А ты в состоянии идти, Вейл? Виктор отмахнулся от него. – Я же не за руль сажусь. Просто подышу немного. И с этими словами он направился в темноту, имея перед собой две цели. Первая была простой: оказаться как можно дальше от Эли, чтобы не сделать чего-то такого, о чем он потом пожалеет. Вторая была сложнее, и все тело болело от одной только мысли о подобном, но выбора у него не было. Ему нужно было спланировать свою следующую попытку умереть. XVIII Два дня назад Отель «Эсквайр» «Я хочу верить, что есть что-то большее. Что мы можем стать чем-то большим. Черт, мы могли бы стать героями». Виктору стало трудно дышать при виде неизменившегося лица Эли на газетном снимке. Это сбивало с толку: от Эли у него остался только мысленный образ десятилетней давности – и тем не менее этот образ идеально совпадал с тем, что был на газетной полосе, словно два экземпляра одного слайда. То же самое лицо по всем физическим параметрам… и в то же время – нет. Годы отразились на Викторе более явно, сделав его жестче, но и Эли они не оставили нетронутым. Он не выглядел повзрослевшим ни на один день, однако та заносчивая улыбка, которую он частенько демонстрировал в колледже, сменилась чем-то более жестоким. Как будто маска, которую он так долго носил, наконец спала, а таилось под ней вот это. И Виктор, который так хорошо умел все разбирать на части и понимать, как они устроены… как он сам устроен… смотрел на фото и испытывал противоречивые чувства. «Ненависть» была слишком простым словом. Они с Эли были связаны – кровью, смертью, наукой. Они были похожи – сейчас больше, чем когда-либо. И ему не хватало Эли. Ему хотелось его увидеть. И хотелось увидеть, как он страдает. Увидеть глаза Эли, когда он, Виктор, зажжет в них боль. Хотелось добиться его внимания. Эли был как заноза, вонзившаяся Виктору под кожу, и это было больно. Виктор способен был отключить все нервы в своем теле, но ничего не мог поделать с тем саднящим чувством, которое ощущал при мысли о Кардейле. В онемении самым неприятным было именно то, что оно устраняло все – но не это, не удушающую потребность травмировать, сломать, убить, которая обволакивала его, словно толстая пелена сиропа, так что он в панике возвращал физические ощущения обратно. Теперь, когда он подобрался так близко, заноза словно вошла глубже. Что Эли делает здесь, в Мирите? Десять лет – большой срок. Десятилетие способно сформировать человека, полностью его изменить. Оно изменило Виктора. А что насчет Эли? Кем стал он? Вик дернулся от внезапного желания сжечь снимок, разорвать в клочки – словно повреждение бумаги могло как-то отразиться на Эли… Но они, конечно, не могли. Ничто не способно ему навредить. И потому Виктор сел и отложил газету подальше, чтобы не поддаться соблазну ее испортить. В газете Эли назвали героем. Виктор захохотал на этом слове. Не только потому, что это было абсурдом, но и потому, что ставило вопрос. Если Эли действительно герой, а Виктор вознамерился его остановить, то не превращает ли это его самого в злодея? Он сделал большой глоток спиртного, откинул голову на спинку дивана и решил, что его это не смущает. XIX Десять лет назад Локлендский университет Когда на следующий день Виктор вернулся домой с лабораторной работы, то обнаружил Эли за кухонным столом – вспарывающим себе кожу. На нем были те же спортивные брюки и толстовка, в которых Виктор видел его накануне ночью, когда наконец вернулся с прогулки, немного протрезвев и составив первые наметки плана. Теперь Виктор захватил шоколадный батончик, повесил рюкзак на спинку кухонного стула и плюхнулся на него. Вскрыв обертку, он постарался не обращать внимания на то, как пропадает аппетит при виде занятия Эли. – А тебе сегодня не надо дежурить в больнице? – спросил Виктор. – Это даже не сознательный процесс, – благоговейно прошептал Эли, проводя лезвием ножа по руке: рана заживала следом за движением ножа, цветком появляющейся и исчезающей крови, словно тошнотворный цирковой трюк. – Я не могу прекратить восстановление ткани. – Бедняга! – холодно поддел его Виктор. – А теперь, извини… Он выразительно приподнял батончик. Эли оставил нож прямо в ране. – Брезгуешь? Виктор пожал плечами. – Просто легко отвлекаюсь, – ответил он. – Выглядишь ужасно. Ты спал? Ел? Эли моргнул и отложил нож. – Думал. – Организм мыслями не питается. – Думал об этой способности. О регенерации. – Глаза у него блестели. – Почему из всех возможных способностей у меня оказалась именно она? Может, все не случайно. Может, есть какая-то корреляция между личностью и получаемой способностью. Может, это – отражение психики. Я пытаюсь понять, как вот это, – он поднял окровавленную, но неповрежденную руку, – отражает меня. Почему Он решил дать мне… – Он?! – переспросил Виктор недоверчиво. Сегодня он был не в том настроении, чтобы говорить о Боге. – Согласно твоей теории, – заявил Вик, – поступление адреналина и желание выжить дали тебе этот талант. Не Бог. Тут нет высших сил, Эли. Это наука и вероятность. – Возможно, до какой-то степени. Но когда я забирался в воду, я доверил себя Ему… – Нет! – огрызнулся Виктор. – Ты доверил себя мне! Эли замолчал, но начал барабанить пальцами по столу. Через несколько секунд он объявил: – Мне нужен пистолет. Виктор, откусивший от батончика, чуть не подавился. – И зачем это? – Чтобы по-настоящему проверить скорость регенерации, конечно же! – Конечно же. – Виктор закончил перекус. Эли встал налить себе воды. – Послушай, я тут тоже думал. – О чем? – спросил Эли, приваливаясь к столу. – О моей попытке. Эли сдвинул брови: – Ты ее уже сделал.