Правители фейри привязаны к стране. Они – источник ее жизненной силы, ее живое, бьющееся сердце в некоем мистическом, не до конца понятном смысле. Но Кардан определенно не таков. Его призвание – оставаться бездельником, а не заниматься реальными делами управления. Обязанности его по большей части состоят в том, что он позволяет подданным лобызать свои унизанные кольцами руки и выслушивает ходатайства народа. Уверена, это то, что ему и нравится: знаки внимания, поклоны, расшаркивания. И, естественно, вино. Он то и дело требует, чтобы его инкрустированный кабошонами кубок наполнили бледно-зеленым ликером. У меня от одного только запаха кружится голова. В минуту затишья Кардан смотрит на меня снизу вверх, вскинув черную бровь. – Наслаждаешься? – В меньшей степени, чем ты, – отвечаю я. Как бы он ни третировал меня в школе, то чувство – чахнущий огонек оплывшей свечи по сравнению с обжигающей ненавистью, которую он испытывает ко мне сейчас. Губы кривятся в улыбке. В глазах загораются злобные огоньки. – Посмотри на них всех, на своих подданных. Какая досада, что они не знают, кто правит ими на самом деле. От этих слов у меня вспыхивает лицо. Кардан обладает даром – нанести оскорбление, замаскировав под комплимент; оно ранит тем больнее, чем сильнее искушение принять его за чистую монету. На скольких празднествах я побывала, оставаясь незамеченной! Теперь меня видят все – озаренную пламенем свечей, в одном из трех почти одинаковых черных камзолов, которые я надеваю по вечерам, с мечом по имени Закат на боку. Они кружатся в танце, распевают свои песни, пьют золотистое вино, отгадывают загадки и сыплют проклятиями, а я смотрю на них с высоты королевского трона. Они прекрасны и ужасны, они могут презирать меня как смертную, насмехаться надо мной, но здесь, наверху, – я, а не они. Наверно, это мало чем отличается от игры в прятки. Прятаться ведь можно и на виду у всех, на открытом месте. Но не могу отрицать, что испытываю удовольствие и даже получаю дозу наслаждения всякий раз, когда думаю о своей власти. Хотелось бы только, чтобы Кардан не догадывался об этом. Где-то там, если присмотреться получше, моя сестричка-близняшка Тарин танцует с Локком, своим нареченным. С тем самым Локком, который, как мне думалось, может быть, любил меня. С тем самым Локком, которого, как мне думалось, и я могла бы полюбить. Хотя не хватает мне именно Тарин. В такие, как сегодня, вечера я часто представляю, как спрыгиваю с возвышения, иду к ней и пытаюсь объяснить свой выбор. До ее свадьбы всего три недели, а мы до сих пор не поговорили. Твержу себе, что она должна первая ко мне прийти. Она ведь обманула меня с Локком. До сих пор чувствую себя дурой, стоит только взглянуть на них двоих. Если не захочет извиняться, то пусть по крайней мере сделает вид, что извиняться не за что. Я бы даже это приняла. Но ни за что не подойду к ней первая. Не стану просить. Она танцует, а я слежу за ней глазами. Поисками Мадока я себя не утруждаю. Его любовь – часть той цены, которую мне пришлось заплатить за свое нынешнее положение. Низенький высохший фейри с облаком серебряных волос на голове и в алом плаще преклоняет колени перед тронным возвышением и ждет, пока его признают. Манжеты расшиты каменьями, а у заколки в форме мотылька, которой застегнут плащ, трепещут крылья. Несмотря на подобострастную позу, взгляд у него алчный. Рядом с ним два бледных фейри из народа холмов; у них длинные руки и ноги, а волосы развеваются за спиной, хотя ветра в зале нет. Пьяный или трезвый, но теперь Кардан – Верховный Король и должен выслушивать подданных, которые попросят его решить проблему, какой бы мелкой она ни была, и оказывать благодеяния. Не представляю, что кто-то решится вручить ему свою судьбу, но фейри полны причуд. К счастью, я рядом и могу нашептывать ему советы, как и любой сенешаль. Разница в том, что меня ему приходится слушаться. А если в ответ Кардан шепнет какую-то гадость – что ж, по крайней мере он не произнесет ее в полный голос. Конечно, встает вопрос, достойна ли я такой власти. «Не буду творить мерзости и злодеяния ради собственного развлечения, – твердо говорю себе. – Только если они оправданны». – Ага, – говорит Кардан, наклоняясь с трона, так что корона сползает на брови. Он делает добрый глоток вина и с улыбкой смотрит вниз, на трех просителей. – Должно быть, дело весьма серьезно, раз вы решились предстать перед Верховным Королем. – Ты, верно, обо мне предания слышал, – отвечает маленький фейри. – Я изготовил корону, что лежит на твоей голове. Меня зовут Гримсен Кузнец, и я провел много лет в изгнании вместе с Алдеркингом. Теперь его кости упокоились, и в Фейрфолде новый Алдеркинг, как и здесь новый Верховный Король. – Северин, – подсказываю я. Кузнец смотрит на меня, явно удивленный, что я посмела заговорить. Потом снова переводит взгляд на Верховного Короля: – Прошу твоего разрешения вернуться к Верховному Двору. – Так тебя тоже изгнали? Или ты сам решил уехать? Я припоминаю то немногое, что Кардан рассказывал мне про Северина. Гримсена он не упоминал. Конечно, я про него слышала. Он был кузнецом, который изготовил Кровавую корону для Мэб и вплел в нее заклятия. Говорили, он может сделать из металла что угодно, даже живых тварей – летающих птиц, ползающих и жалящих змей. Он выковал два меча-близнеца, нареченных Искателем и Заклятым; первый не знал промаха, а второй разрубал любую вещь. К сожалению, он сделал их для Алдеркинга. – Я присягнул, что буду служить ему, – объяснил Гримсен, – и когда Алдеркинг отправился в изгнание, был вынужден последовать за ним, а посему и сам впал в немилость. И хотя в Фейрфолде я делал для него только безделушки, твой отец продолжал считать меня его сторонником. Теперь, когда оба они мертвы, я молю об изволении выделить мне место здесь, при твоем дворе. Сними с меня опалу, и моя верность будет равна твоей мудрости. Всматриваясь в маленького кузнеца, внезапно понимаю, что он играет словами. Но с какой целью? Просьба вроде бы искренняя, и если его смирение таковым не выглядит, то, возможно, из-за сопутствующей старику громкой славы. – Очень хорошо, – говорит Кардан, с виду довольный, что может легко удовлетворить прошение. – Твое изгнание закончено. Принеси мне присягу, и добро пожаловать к Верховному Двору. Гримсен низко кланяется, лицо его – сцена для смятенных чувств. – Благородный король, требование твое совершенно естественно и разумно, но я, твой слуга, уже пострадавший от подобной присяги, зарекся приносить ее снова. Позволь доказать свою верность делами, но не связывай меня клятвами. Кладу ладонь на руку Кардана, собираясь предостерегающе пожать ее, но он стряхивает мои пальцы. Еще можно что-то сказать, и он, в силу данного слова, вынужден будет повиноваться, по крайней мере не противоречить мне, но я не знаю, что сказать. Заполучить кузнеца, который станет ковать для Эльфхейма, – дело немалое. Возможно, оно даже стоит присяги. И все-таки взгляд Гримсена чуть-чуть более самодовольный и самоуверенный, чем следовало бы. Подозреваю, дело нечисто, но сложить головоломку не успеваю – Кардан начинает говорить: – Принимаю твое условие, и вот тебе знак моего расположения: на окраине дворцового поместья есть старое строение с кузницей. Получишь его и столько металла, сколько тебе потребуется. Мне не терпится увидеть, что ты для нас изготовишь. Гримсен снова низко кланяется: – Твоя доброта не будет забыта. Мне это не нравится, но, может быть, я слишком осторожничаю. Вероятно, из-за того, что сам кузнец не понравился. Времени на размышления не остается, потому что почти сразу появляется следующая просительница – ведьма, старая и настолько могущественная, что из-за ее колдовской силы в воздухе словно потрескивает. Пальцы тонкие и узловатые, как прутья, волосы цвета дыма, а нос напоминает лезвие косы. Вокруг горла каменное ожерелье, на каждой бусине – манящие глаз завитушки. Тяжелые одежды при ходьбе колышутся, и я замечаю когтистые, как у хищной птицы, лапы вместо ступней. – Королек, – каркает ведьма, – Матушка Мэрроу принесла тебе подарки. – От тебя мне требуется только верность, – беспечно отвечает Кардан. – Пока. – О, конечно, я присягаю короне, – говорит старуха, лезет в один из карманов и достает кусок ткани, который выглядит чернее ночного неба, настолько черным, что, кажется, поглощает весь разливающийся вокруг свет. Ткань скользит по руке ведьмы. – Но я проделала весь этот путь, чтобы сделать тебе редкий подарок. Воздушный народ не любит оказываться в долгу, поэтому предпочитает отделываться от дарителя не только словами благодарности. Дай им овсяную лепешку, и они целую комнату зерном завалят, отплатив долг с лихвой и переложив его на вас. И все же Верховный Король постоянно принимает подношения – золото, посуду, мечи с именами. Но обычно мы не называем эти вещи подарками. Или дарами. Как понимать ее? Не знаю. А ведьма продолжает, мурлыча: – Мы с дочкой соткали ее из паутины и ночных кошмаров. Наряд, пошитый из этой ткани, отразит любой острый клинок, а для кожи будет мягким, как тень. Кардан хмурится, но взгляд его снова и снова возвращается к замечательной ткани. – Соглашусь, что раньше я подобного не видел. – Значит, ты принимаешь то, что я приготовила для тебя? – спрашивает ведьма с хитрым блеском в глазах. – Я старше твоих отца с матерью. Старше, чем камни этого дворца. Я стара, как кости этой земли. Хоть ты и Верховный Король, Матушка Мэрроу услышит твое слово. Кардан щурит глаза. Ведьма ему надоела, я это вижу. В предложении ведьмы таится уловка, и на этот раз я знаю, в чем дело. Не позволяя Кардану ответить, беру слово сама: – Ты сказала, что принесла подарки, а показала нам только эту чудесную ткань. Уверена, корона рада будет получить такую вещь, если только это не налагает на нее обязательств. Взгляд ведьмы останавливается на мне, мрачный и холодный, как сама ночь. – А ты кто такая, чтобы говорить вместо Верховного Короля? – Я его сенешаль, Матушка Мэрроу. – И ты позволяешь этой смертной девчонке отвечать вместо себя? – спрашивает старуха у Кардана. Он переводит взгляд на меня и смотрит так высокомерно, так снисходительно, что у меня лицо заливается румянцем. А он все смотрит, кривя губы. – Приходится, – наконец отвечает он ведьме. – Она забавляется, охраняя меня от неприятностей. Прикусываю язык, а он обращает безмятежное, благодушное лицо к Матушке Мэрроу. – Она достаточно умна, – произносит ведьма, выплевывая слова, как ругательства. – Ну хорошо. Ткань твоя, Твое Величество. Дарю, не налагая обязательств. Дарю только это и больше ничего. Кардан наклоняется к ней, заговорщически подмигивая: – О, прошу, расскажи мне про остальное. Я так люблю обманы и ловушки. Даже те, в которые сам едва не угодил. Матушка Мэрроу перетаптывается с одной когтистой лапы на другую, впервые за всю аудиенцию выдавая свое волнение. Гнев Верховного Короля опасен даже ведьме, старой, как кости земли. – Ладно. Если бы ты принял все, что я для тебя приготовила, то оказался бы под заклятием, позволяющим тебе жениться только на ткачихе, изготовившей эту ткань, то есть на мне или моей дочери. При мысли о том, что могло случиться, меня пробирает холодная дрожь. Возможно ли принудить Верховного Короля фейри к подобной женитьбе? Наверняка есть обходные пути. Думаю о последнем Верховном Короле – он не был женат ни разу. Правители Фейриленда обычно не женятся, потому что, став однажды королем, королем и остаются – до самой смерти или отречения. Среди простонародья и джентри браки заключаются так, чтобы их можно было расторгнуть, не как у смертных – «пока смерть не разлучит нас». Фейри включают в свои брачные обеты такие оговорки, как «пока вы оба не отринете друг друга» или «на протяжении всей жизни», дальновидно не уточняя чьей. Но дело в том, что брачный союз короля или королевы разрушен быть не может. Если бы Кардан женился, мне, чтобы посадить Оука на трон, пришлось бы не только его сгонять с трона, но и избавляться от супруги. Кардан приподнимает бровь, изображая святую невинность: – Миледи, вы мне льстите. Я и подумать не мог, что вы в подобном заинтересованы. Взгляд ведьмы, передающей подарок одному из личных телохранителей Кардана, безжалостен. – Может быть, когда-нибудь дорастешь до мудрости своих советников. – Об этом многие усердно молятся, – покорно соглашается он. – Скажи мне вот что. Дочь твоя совершила путешествие вместе с тобой?