Славно. Восхитительно. Мы обмениваемся выпадами, туда-сюда, нападаем и отступаем. – Скучаешь по миру смертных? – спрашивает Призрак. С радостью замечаю, что дышится ему не так уж легко. – Нет, – отвечаю. – Я его едва знала. Он снова атакует, его меч мелькает, как серебристая рыба в водах ночного моря. «Смотри на клинок, а не на воина, – много раз наставлял меня Мадок. – Сталь никогда не обманывает». Мы описываем круги, и наши мечи встречаются снова и снова. – Должна же ты что-то помнить. Я вспоминаю, как сквозь решетку в Башне мне шепнули имя матери. Призрак делает ложное движение в одну сторону, и я, отвлекшись, слишком поздно понимаю, что он делает. Меч бьет меня плашмя по плечу. Если бы в самый последний момент он не повернул клинок, то разрубил бы кожу, а так будет синяк. – Ничего страшного, – говорю я, стараясь не обращать внимания на боль. В игру на отвлечение внимания могут играть двое. – Может, у тебя память лучше, чем у меня. Что ты помнишь? Он пожимает плечами. – Как и ты, я там родился. – Призрак делает выпад, я блокирую. – Но сто лет назад, мне кажется, все было иначе. Я выгибаю брови, парирую еще один удар, отступаю за пределы досягаемости его меча. – Ты был счастливым ребенком? – Я владел магией. Как же я мог быть несчастливым? – Владел магией, – повторяю я и поворотом клинка – прием Мадока – выбиваю меч из руки Призрака. Он смотрит на меня, хлопая ресницами. Карие глаза. Рот открыт, губы кривятся. Призрак изумлен: – Ты… – Делаю успехи? – подсказываю я, слишком довольная, чтобы обращать внимание на боль в плече. Похоже на победу, но если бы мы сражались по-настоящему, то рана в плече не позволила бы мне провести финальное движение. Однако же его изумление вызывает у меня восторг не меньше, чем сама победа. – Хорошо, что Оук будет расти не так, как мы, – прерываю я молчание. – Вдали от Двора. Вдали от всего этого. Когда я в последний раз видела своего младшего брата, он сидел за столом в квартире Виви и знакомился с мультипликацией, принимая ее за игру в загадки. И ел сырные палочки. И смеялся. – Когда король вернется, – цитирует Призрак строки баллады, – его путь выстелют лепестки роз, и его шаги положат конец злобе. Но как твой Оук будет править, если у него будет столько же воспоминаний о Фейриленде, сколько у нас о мире смертных? Радость от победы меркнет. Призрак смотрит на меня с легкой улыбкой на губах, будто хочет вытащить жало, застрявшее после его слов. Я иду к ближайшему ручью, погружаю в него ладони, наслаждаясь холодной водой. Зачерпываю пригоршню и с удовольствием пью, чувствуя запах сосновых иголок и ила. Думаю о своем брате, маленьком Оуке. Совершенно нормальный ребенок фейри, без какой-то особой жестокости, но и не свободный от нее. Привык, что его балует и бережет от бед заботливая Ориана. Сейчас привыкает к сладким злаковым хлопьям, мультикам и жизни без предательства. Размышляю об ощущении триумфа после сомнительной победы над Призраком, о пьянящем чувстве власти, когда стоишь у трона, о странном удовлетворении, которое испытала, глядя на корчившегося от ужаса Вулсибера. К лучшему ли то, что Оук свободен от подобных эмоций, или без них он не сумеет править? И теперь, когда я почувствовала вкус власти, захочу ли от нее отказаться? Провожу мокрыми ладонями по лицу, отгоняя эти мысли. Есть только сейчас. Только завтрашний день и ночь, сейчас, скоро и никогда. Мы возвращаемся, шагаем рядом, а рассвет уже золотит небо. Издалека доносится рев оленя и звуки, похожие на бой барабанов. На полпути назад Призрак склоняет голову, словно признавая поражение. – Сегодня ты меня побила. Больше я такого не позволю. – Как скажешь, – отвечаю я, ухмыляясь. Когда добираюсь до дворца, солнце уже высоко, и мне ничего не хочется, только спать. Но, подойдя к своим покоям, я обнаруживаю, что кто-то стоит у двери. Моя сестра-близняшка Тарин. – У тебя на щеке будет синяк, – говорит она, и это первые за пять месяцев слова, сказанные мне сестрой. Глава 4 Волосы Тарин украшены лавровым венком, платье неяркого коричневого цвета расшито золотисто-зеленым узором и подчеркивает изгибы бедер и груди, что необычно для Фейриленда, где тела дам настолько субтильны, что кажутся изнуренными. Наряд ей идет, как и добавивший привлекательности новый изгиб плеч. Тарин – зеркало, отражающее то, чем я могла бы стать, но не стала. – Уже поздно, – бормочу я невпопад, отпирая дверь в свои комнаты. – Вот уж не думала, что кто-то еще или уже на ногах. Рассвет давно наступил. Дворец затих и будет спать до самого полудня, когда в залах появятся пажи, а на кухнях растопят печи. Придворные встанут с постелей гораздо позже, когда полностью стемнеет. Мне очень хотелось поговорить с сестрой, но теперь, когда Тарин пришла, я нервничаю. Должно быть, ей что-то нужно, раз она появилась так внезапно. – Я уже дважды приходила, – говорит Тарин, входя за мной следом. – Тебя не было. На этот раз решила дождаться, даже если придется потратить весь день. Зажигаю лампы; снаружи светло, но мои комнаты в глубине дворца, и, следовательно, окон здесь нет. – Хорошо выглядишь. Тарин отмахивается от моего неуклюжего комплимента. – Мы так и будем все время воевать? Мне хочется, чтобы ты надела венок из цветов и танцевала на нашей свадьбе. Из мира смертных приедет Вивьен. Привезет Оука. Мадок обещал не ссориться с тобой. Прошу тебя, скажи, что придешь. Виви привезет Оука? Я издаю неслышный стон и соображаю, есть ли шанс ее отговорить. Иногда она не желает воспринимать меня всерьез, быть может, оттого, что я ее младшая сестра. Присаживаюсь, утопая в мягких подушках дивана. Тарин делает то же самое. Снова ломаю голову, зачем она здесь. Должна ли я просить прощения или сделать вид, что ничего не произошло? Она явно предпочитает последнее. – Ладно, – говорю я, соглашаясь. Мне так не хватало Тарин, что я боюсь потерять ее снова. Чтобы сохранить сестру, постараюсь забыть, каково оно – целоваться с Локком. И ради себя самой забуду, что она знала про игры, которые он затеял в разгар их романа. Буду танцевать на свадьбе, хотя, боюсь, этот танец покажется мне пляской на остриях ножей. Она лезет в стоящую у ног сумку и достает мои мягкие игрушки – кота и змею. – Вот. Подумала, что ты не хотела бы с ними расставаться. Это реликвии нашей прежней жизни, талисман из мира смертных. Я беру их и прижимаю к груди, как прижимают подушку. Сейчас они кажутся намеком на мою уязвимость. Снова чувствую себя ребенком, играющим во взрослые игры. Я даже немножко ненавижу Тарин за то, что она их принесла. Они – напоминание об общем прошлом, намеренное напоминание, словно сестра не надеется, что я вспомню о нем сама. Изо всех сил стараюсь ничего не чувствовать, но нервы как будто обнажены. Я молчу, и Тарин продолжает сама: – Мадок тоже по тебе скучает. Ты всегда была его любимицей. Фыркаю в ответ: – Виви – его наследница. Его первый ребенок. Это за ней он пришел в мир смертных. Она его любимица. И еще есть ты; ты живешь в его доме и ты его не предавала. – Я не говорю, что ты до сих пор его любимица, – смеется Тарин. – Хотя Мадок даже гордился тобой, когда ты его переиграла и посадила Кардана на трон. Впрочем, все это глупо. Я думала, ты ненавидишь Кардана. Думала, мы обе его ненавидим. – Так и было, – бездумно говорю я. – Так и есть. Тарин как-то странно смотрит на меня. – Я считала, ты захочешь наказать Кардана за все, что он сделал. Думаю о его ужасе и желании, когда я, держа приставленный к горлу Кардана кинжал, прижалась ртом к его губам. Вспоминаю извращенное, едкое удовольствие от того поцелуя. Тогда мне казалось, что я наказываю его и себя одновременно.