45. – Я тебя помню, – заявил Петр Андреевич Басаргин по прозвищу Мозгоправ. Он пригласил их на кухню и усадил там за большой обеденный стол, едва вписывающийся в скромные размеры комнаты. Жена с внуками все лето жили на даче, и он всласть холостяковал в мегаполисе. Свежий воздух его не манил, а грядки просто приводили в ужас. – И что вы обо мне помните? – спросил Виктор. – Давай сначала уточним цель твоего визита и что ты сам помнишь, – уклончиво ответил доктор. Внешне он походил скорее на хирурга, какими их часто изображают, чем на психолога. Абсолютно лысая голова, кустистые брови, широкие, несколько костлявые плечи, длинные мощные руки с крупными ладонями, густо покрытые курчавыми волосами, многие из которых поседели. – Не помню практически ничего, – пожал плечами Виктор. – А цель – хочу вспомнить. Басаргин с сомнением на него посмотрел. – Это очень щекотливая тема. Я должен понять, что происходит. Расскажи все, что ты знаешь. Минут двадцать Макаров выкладывал все, что смог откопать за последние дни. О проекте, о себе. Он не стал говорить, что случилось в старом карьере, ни к чему напрягать старика. Хотя Макаров почувствовал легкие угрызения совести, что использует старика втемную, но Виктор легко преодолел эту преграду. – Во мне сейчас будто три человека живут, – пожаловался он. – Голоса? – Нет. Я не знаю, как это объяснить. Я читал литературу – это не раздвоение личности. Мои словно одновременно во мне находятся. Они разные, и я не знаю, кто это. Вернее, знаю одного, того, который я сам. А еще двое появились. Как дядя Семен… как отец сказал – из-за кривой инициации. – И кто они – ты не в курсе. – Я же сказал. Не в курсе. Один только мешает, но он хороший. А второй… Он опасный. У него нет сердца. И он сильный. Он все чаще перехватывает управление, и его все труднее отогнать от руля. Если он победит окончательно… Я не хочу! Я хочу, чтобы вы починили мои мозги. – А кто сейчас со мной говорит? Макаров запнулся, задумался. – Это говорю я, следователь по особо важным делам Виктор Макаров. – Уверен? Виктор снова ответил не сразу. – Да. Но тот, второй, стоит рядом. – И не пытается отнять руль? Ведь ты сейчас, по сути, предложил его убить. Макаров с удивлением пожал плечами. – Кажется, нет. – Не догадываешься, почему? – Нет. – Потому что он – знания и умения. А следователь Макаров – опыт. Знания без опыта бесполезны. Если он победит окончательно, он не станет убивать в себе следователя Макарова, потому что тогда превратится в блестящего студента без малейшей практики. Представляешь – в твои-то годы? Макаров ошеломленно молчал. – Ты давно с ними живешь? – Не очень, пару недель. – Но ты понимаешь, что ты приобрел невероятные способности? – Да. – И ты привык к ним. Привык быть всемогущим. И если убить этого второго, то ты снова станешь обычным. Это можно сравнить с неудачной операцией на глазах слепого. Он никогда не видел мир и вдруг прозрел, он потрясен его многообразием и красками. А потом раз – и снова темнота. Он много лет в ней жил и не страдал. Но после прозрения… Среди таких пациентов количество самоубийств зашкаливает за все известные рамки. Макаров был подавлен перспективами, он не задумывался об этом аспекте. Виктор внутри насмешливо хихикнул. – А как это работает? Басаргин внимательно посмотрел на Ольгу. Та сидела за столом молча, пустым взглядом уставившись в стенку, и не двигалась, словно ее выключили на время. – Ты же не ждешь от меня научных выкладок? – Нет, – успокоил Виктор. – Да я их и не пойму. – Ладно, попробую популярно. Басаргин тяжело вздохнул, чем напомнил профессора Романова. Тот так же уныло вздыхал, пытаясь сформулировать в своих ученых мозгах сложнейшие понятия так, чтобы их понял совершенно не владеющий темой человек. – В процессе работы над созданием метода интенсивного обучения и прививания необходимых навыков мы столкнулись с одной проблемой. Не все обучаемые оказались в состоянии нормально принять и объем информации, и методы мощного воздействия на их психику для того, чтобы эти объемы могли быть усвоены в необходимые сроки. То, на что у детей в элитных спецшколах уходил год, мы вбивали в ваши головы за пару недель. Причем, в отличие от тех, гражданских вундеркиндов, вы усвоенное никогда не забывали. Оно могло уйти с поверхности и не отсвечивать, но при первой же необходимости извлекалось мозгом из своих глубин и использовалось по назначению. – Да, – кивнул Макаров. – Было такое. Я в жизни не интересовался пауками, но вдруг выяснилось, что я знаю про них все. – В общем, самым неприятным образом выяснилось, что некоторые подопытные – прости за термин – просто съезжают с катушек от таких нагрузок. Мозг у них недостаточно эластичен. Встала контрзадача – как, грубо говоря, отменить последнее действие. Стереть излишне вложенную информацию. Выяснилось – никак. Но в процессе решения этой задачи мы неожиданно для самих себя решили другую. – Метод блокирования? – Умница. Пирожок хочешь? – Спасибо, перебьюсь. – Итак, мы нашли способ блокирования сознания на определенной ступени. Это, условно, пробка в сосуде. То, что нам не нужно, остается в нем, но не может вылиться. Стереть однажды полученную информацию из человеческого мозга невозможно. В нем фиксируется все и навсегда. Некоторыми методами, например, с помощью гипноза, можно заставить человека что-то забыть. Но это ненадежно. Все равно что банковский сейф запереть на вертушок. Наш метод решал эту проблему. Наша пробка создавалась сложным методом с использованием психологического кодирования, аудио- и визуальной стимуляции, медикаментозного фактора и отчасти гипнотических практик. Работало отлично. Единственное ограничение – блок надо ставить достаточно быстро. Если информация расползалась по мозгу, то вычистить ее становится очень сложно, а иногда и просто невозможно. Хвосты остаются. – Это как удаление программ с компьютера, – вставил Виктор. – Даже с помощью самых продвинутых методов невозможно вычистить до конца. Какие-то обрывки остаются в системном реестре, звенья кодов прописываются в другие системные файлы. И если часто переустанавливать программы, то рано или поздно эти обрывки начинают тормозить всю систему, комп становится медленным, тупым, виснет. Тогда остается только переустановить саму операционку. – Хорошая аналогия. В нашем случае, если пользоваться той же компьютерной терминологией, создавалась «точка восстановления». Если ученик не выдерживал нагрузки и шел вразнос, ему просто ставили блок на нужной точке, запирая внутри то, что ему сорвало крышу. И переводили его в группы меньшей интенсивности. То есть он продолжал учиться в нашем интернате, получал блестящее образование, и его родители были счастливы. Но из реального проекта он исключался. На самом деле, мы ведь гуманные люди и ставили перед собой самые гуманные цели. – То есть блок отменить нельзя? – напрягся Макаров. – Не спеши. Нашим методом тут же заинтересовались спецслужбы. И по их заданию мы начали разрабатывать отменяемый блок. Руководил направлением твой отец. И мы достигли определенных успехов. Представляешь, какие возможности это открывало? Едет разведчик на Запад. Его пасут, провоцируют. Могут делать, что угодно – шантажировать, пытать, колоть сыворотку правды. Бес-по-лез-но! Он не может ничего разболтать, потому что просто-напросто ничего не знает. У него стоит блок! А в нужный момент человек дает ему выпить коктейль с определенными компонентами, под нужную музыку показывает нужную фотографию и произносит нужные слова. И вуаля! В голове агента уже заранее выученная – опять же по нашим методам – информация об агентурной сети, понимание, как собрать бомбу из стирального порошка и картошки и как с ее помощью снести с лица Земли Тауэр. – Впечатляет. – Да, но… Как всегда но. Это очень серьезное вмешательство в мозг. И если блок срабатывает в девяносто девяти процентах случаев, то деблокировка снижает эту вероятность процентов до семидесяти. У остальных после нее просто едет крыша. – Семьдесят процентов – неплохой шанс, – хмыкнул Макаров. Басаргин молчал. Макаров занервничал. – Что не так? – Видишь ли… Тебе блок ставили два раза. Это понижает шансы еще сильнее. А учитывая, что тебя попытались криво разблокировать, эти шансы вообще убийственно малы. – Два раза? – переспросил Макаров. – Да. Ты был очень впечатлительным ребенком. Когда твоя мама ушла от отца к другому, Семен настоял на том, чтобы ты остался с ним. Мать согласилась. Но до того, как попасть в интернат, тебя воспитывала она. Ты был мягким, добрым, доверчивым. И ты очень страдал из-за того, что мама ушла. По просьбе Семена я поставил тебе блок. – Витя… – прошептал Макаров. – Что? – Я зову его Витей. Он добрый и честный, но он трус, слабак и нытик. – А второй? – Он как самонаводящаяся боеголовка. Идет к цели по трупам. Именно его я боюсь. – Да, это он, Злой ребенок, – вздохнул Басаргин. – Это то, что в тебя вложили за время обучения. – А потом я ушел в самоволку с девчонкой, ее убили, а я поехал головой, и мне снова поставили блок. Как тем, с не эластичным мозгом, – скривился Макаров. – Вывели из проекта и просто дали доучиться. – Да, – кивнул Басаргин, бросив на Макарова немного удивленный взгляд. – Это оказалось страшным ударом для Семена. А Захаров не был бы собой, если бы не использовал это на полную катушку. Развод, собственный сын в проекте, блок, срыв, новый блок. Это сильно подпортило репутацию Даурского. Захаров поработал с кураторами. Те надавили на Даурского. И в итоге, несмотря на огромные заслуги, Семену предложили выйти из руководства и взять себе одну лабораторию. Смешно. Даурскому – лабораторию. Он просто ушел. – Что же мне делать? – Макаров с надеждой посмотрел на Басаргина.