Казалось бы – много ли можно рассказать за те двадцать минут, что у меня были? Представьте себе – много! Невероятно много! У меня аж в ушах зазвенело от переизбытка информации. Видать, долго моя бывшая коллега в себе ее копила, вот и выплеснула сразу все запасы. Погода на улице тем временем начала портиться. Вроде в банке-то пробыл всего ничего, а на солнышко уже какая-то дымка наползла и теплый до того ветерок ощутимо похолодел. – Надо было куртку захватить, – произнес я вслух. – Как бы не простыть. И вот тут меня охватило неприятное ощущение чужого взгляда, направленного мне в спину. Причем не просто чужого, а очень, очень недоброго, если не сказать ненавидящего. В былые времена я бы списал все на синдром накопленной усталости или другие извивы психики, но сейчас другое дело. Сейчас я своим чувствам доверял, зная, что они редко меня подводят. Резко развернувшись, я скользнул взглядом по окнам банка. Нет, никто, кроме Федотовой и Юрченковой, прощально замахавших руками, на меня не смотрел, но на их счет у меня сомнений не возникло. И ведь вертикальные жалюзи нигде не дернулись. Хотя это не показатель. Интересно, кто же в этом здании меня может настолько не любить, особенно если учесть, что в нем почти не осталось моих знакомых как таковых? – Жанна, а ты в банке ничего странного не заметила? – спросил я у своей спутницы, махнув в ответ своим бывшим сослуживицам. – Необычного? – Если не считать домогательств к тебе бабули Ряжской – нет, – язвительно ответила та. – Ну, еще дизайн помещений откровенно неудачный, но ты же не о том меня спрашиваешь? – Ну да. – Я поежился под порывом ветра и еще раз глянул на окна. – Ладно, пошли. Может, на Арбате какой магазин одежды среди сувенирных лавок попадется, я куртку куплю. Или кофту. – Там дорого. – После Милана мне везде дешево. По твоей милости столько денег там оставили! И главное, зачем? Когда я залез в отдельский микроавтобус, погода совсем уж испортилась, по небу с невероятной скоростью неслись рваные серые облака. – Здорово, – поприветствовал меня Нифонтов. – Видал, как погода испортилась? Не иначе как дождь скоро ливанет. – И тогда тебе придется везти меня домой, – продолжил я его мысль. – Ты же не бросишь друга на улице, когда разверзнутся хляби небесные? – Да как нечего делать, – фыркнул оперативник. – Ты просто плохо меня знаешь. Ладно, это все лирика. Значит, так, в дурке в разговоры с персоналом не лезь, если чего спросят, кивай или отвечай односложно, ясно? Там не обычная психиатрическая клиника, а, скажем так… э-э-э… ведомственная. Туда абы кого не кладут. Надеюсь, моих полномочий для свидания с гражданкой Светланой Черемисиной хватит, по крайней мере Пал Палыч уверен в этом. Он там как-то раз бывал года два или три назад, тоже свидетельницу опрашивал. – Хорошо, – покладисто согласился я. – Мне же проще. Что клиника на самом деле непростая, мне стало понятно еще на въезде в нее, который был оборудован настолько капитально, что в какой-то момент показалось, что мы не в больницу приехали, а на секретную военную базу с кучей степеней допуска. Впрочем, когда мы миновали пропускной пункт, стало ясно, что это все же то самое место, где больные душой бедолаги снова пытаются обрести себя. Зелень газонов, аккуратно подстриженные кусты, широкие дорожки, по которым неспешно передвигались люди в одинаковой больничной одежде, некоторые сами по себе, некоторые в сопровождении медсестер или даже санитаров, – все говорило о том, что мы прибыли туда, куда надо. И главное, выражение лиц гуляющих по тропинкам людей. Оно было не таким, как у тех, кто сейчас находился по ту сторону забора. Оно было иным. У кого-то одухотворенным, у кого-то отрешенным, у кого-то вовсе непонятным. Но все равно их всех, таких разных, объединяло одно – публичное одиночество. Они были среди людей, и все же каждый из них оставался при этом один на один с собой самим. – Не люблю подобные учреждения, – вылезая из микроавтобуса, сообщил мне Нифонтов. – Не по себе мне тут. Нет, понятно, что болезни у местных обитателей не заразные, что все буйные по отдельным палатам закрыты и никто их на улицу не выпустит, но все равно как-то муторно. – Поневоле местные реалии на себя примерять начинаешь, – согласился я. – Страшное же дело. Не дай бог! – Это да, – кивнул Николай. – Ладно, нам, похоже, вон туда надо. Там главное здание. Скажу честно: это вам не вагнеровская клиника, где меня всегда и встретят, и приветят, и даже накормят. Мы с Николаем минут сорок потеряли, пока наконец дюжий молодец в идеально отглаженной форме не сопроводил нас в один из трех корпусов и не оставил в специальной комнате, предоставленной для свиданий с больными. – Если какие продукты для передачи есть, сначала предъявляете их мне, – привычно сухо сообщил он нам. – Что-либо иное передавать больному запрещено. Свидание десять минут, если закончите раньше или же пациент проявит нездоровую активность, незамедлительно жмете на вон ту кнопку. Эта больная у нас находится всего ничего, кто ее знает… Ясно? – Предельно, – подтвердил Нифонтов, которому при входе в здание пришлось сдать охране пистолет и массивный нож, что его крайне расстроило. – Ожидайте, – буркнул санитар и удалился с тем, чтобы через пару минут вернуться в сопровождении очень красивой женщины средних лет. Всем она была хороша, и только одно ее портило – страх, который, похоже, навсегда отпечатался на ее лице. – Десять минут у вас есть, – напомнил нам санитар, выходя прочь. – Дверь не закрывать. – Я вас не знаю, – сообщила женщина, внимательно ощупав беспокойным взглядом наши лица. – Вы кто? – Капитан Нифонтов, – показал ей удостоверение Николай. – А это Александр Смолин, мой помощник. – Добрый день, – мягко произнес я, не очень хорошо понимая, как именно надо держаться с людьми, скорбными душой. Просто обычно я имею дело исключительно с теми, кто страдает телесно, а это, согласитесь, совсем другой коленкор. – Кто вы? – дернулась щека Светланы. – Зачем вы здесь? – Ваш муж, – не стал ходить вокруг да около Николай, заставив меня поморщиться. Мне кажется, зря он настолько прямолинеен. – Это он стал причиной того, что вы оказались здесь? Верно? – Нет, – мотнула рыжими кудрями красавица. – И да. – Это почему? – озадачился я. – Так разве бывает? – У живых – нет. А у мертвых – еще как! И она разразилась смехом, да таким жутким, что даже у меня, разного за последние годы повидавшего, мурашки по спине пробежали. Глава шестая – Он ко мне пришел! – задыхаясь от хохота, сообщила нам Светлана. – Он – ко мне. Мертвый. – Бывает, – мягко сообщил ей я. – Они иногда возвращаются. Во снах, например. – Не иногда, – подалась вперед женщина, резко перестав смеяться. – Это я виновата! Я! – И что же вы сделали? – уточнил Николай, заставив меня недовольно поморщиться. В таких случаях должен говорить кто-то один, и ему подобные азы должны быть известны. Его этому учили. В конце концов, кто из нас сотрудник внутренних органов? – Я его предала, – губы Светланы задрожали, она, похоже, решила без особых остановок перейти от веселья к плачу. – Господи, да в чем? – изумился я. – С его смерти уже добрых полгода прошло. Я понимаю месяца три траур поносить, цветочки на могилку по первости повозить. Но жизнь-то идет дальше. Что же вам, до конца дней верность ушедшему супругу хранить, как духовную, так и физическую? Нет, я читал про такое, даже в театре спектакль на данную тематику видел, но в жизни ни разу не встречал. Так что стоит ли себя винить в некоей мифической неверности? Вы поступили так, как остальные, вот и все. – Вы не поняли, – из глаз женщины вытекли две крупные слезинки. – Это не я решила, что предала. Это он так сказал. А потом… Потом… Нифонтов забеспокоился, глядя на Светлану, которая, судя по судорожному дыханию и подергиванию плеч, похоже, собиралась забиться в истерике с минуты на минуту. Я, заметим, его волнение разделял, поскольку прекрасно понимал, что на этом разговор будет закончен. Заберут эту бедолагу, отведут в палату и врубят ей укол. И бог весть, когда мы снова сможем с ней побеседовать. – Ну-ну-ну, – я положил свою ладонь на ее. – Мало ли кто что скажет? Я вот, например, одной своей подруге пообещал звезду с небес достать. И что вы думаете? – Что? – заинтересовалась она, всхлипывая. – Не достал, – немедленно ответил я. – Где я и где звезда? Так что ваш муж, живой ли, мертвый, может нести любую чушь. Особенно если она еще и бездоказательна. – Он прав, – мотнула головой Светлана. – Я ведь его на самом деле предала. Так и есть! – Каким образом? – снова влез в разговор Нифонтов, то и дело поглядывавший на приоткрытую дверь. – Я продала Олегу ту часть бизнеса, что мне в наследство досталась, – широко открыв глаза, объяснила нам женщина. – А это ведь была память о нем. Он всю душу свою в дело вложил, жил им, дышал им. Из-за него и умер. А я дрянь, мерзавка, тварь… Светлана вцепилась ногтями себе в щеки и, раскачиваясь из стороны в сторону, завыла, словно подстреленная волчица. – Олег – кто? – резко спросил у нее Нифонтов. – Они с Толей когда-то вместе дело начинали, – промычала Черемисина сквозь рыдания. – Они деловые партнеры. Она еще не договорила, а в помещение, где мы расположились, ввалился санитар с невероятно недовольным выражением лица. – Свидание окончено, – сообщил он нам. – Все понимаю, интересы следствия, но пациентка эмоционально нестабильна. – Он меня наказал за жадность, – взвизгнула Светлана, когда санитар прикоснулся к ней. – И Олега накажет! Но его – больше. Что примечательно, слезы снова сменились хохотом. Возникало ощущение, что у этой дамы внутри головы есть какой-то рубильник и некий чертик, поселившийся там, то и дело его переключает. На самом деле страшное дело. Лучше помереть, чем сюда попасть. – Почему его больше? – чуть задержал санитара, уводившего женщину, Николай, причем тот немедленно что-то забубнил. – Да не гундось ты, служивый. Это важно. – Я ему жена, – захлебываясь от веселья, пояснила Светлана. – А он – брат, хоть и не родной, а названый. Для мужчин такое значит куда больше. Ах-х-ха-а-а! Она зашлась в истерическом смехе и начала колотить кулачком по плечу медбрата. – В любом случае прокатились не зря, – проводив взглядом больную женщину, сообщил мне Николай. – Так сказать, совместили познавательное с поучительным. – Жалко эту милашку, – заметил я. – По сути, ее вины в случившемся как таковой нет. Вступил человек в право наследования, после подумал, подумал да и избавился от ненужного актива. Что здесь такого? – Расскажи про это призраку, – хмыкнул оперативник. – Авось он тебя послушает. Да и потом, не думаю, что она сама вот так подумала, подумала и продала. Скорее всего, компаньон мужа ее уговорил расстаться с долей. Хотел под себя все дело забрать. – Нормальный бизнес-процесс. Я бы на его месте так же действовал. Да и ты тоже. И не говори, что нет.