– Вылей на них пару ведер воды. Два в одном получится: Антип остынет, Родька помоется. Все, я быстро. Глава вторая Карпыч сидел на том же месте, где я его оставил, бросал камушки в воду и задумчиво смотрел на круги, которые те оставляли на месте падения. – Ты, парень, наверное, сейчас думаешь обо мне не сильно добро, – произнес водяной, когда я подошел поближе. – За душегуба держишь, верно? Мол, захотел бессовестный старый хрыч красивую девку себе в свиту прибрать, потому глазом не моргнув ее под воду потащил. – Не прямо этими словами, но что-то такое в голове вертится, – признался я, пристраиваясь напротив него. – Что до совести – ее и впрямь у меня нет, – заверил меня Карпыч. – Я нелюдь, мне она не положена в принципе. Вам, человекам, она с рождения выдается, так же как стыд или алчность непомерная. Мы подобных роскошеств лишены, у нас все проще. – Я в Европе пару раз с вурдалаками пересекался, так что насчет алчности вы погорячились. Жаднее их вряд ли кого сыщешь в Ночи. – Вурдалаки нежить, а не нелюдь, ты не путай. Да и потом, нет в них никакой алчности, не наговаривай на это племя. Деньги им нужны постоянно, верно, но чтобы злато-серебро копить? Брось! Копеечка к копеечке – это только ваше, людское. А они все, что добыли, сразу же спускают до нитки, не считая. Очень до радостей жизни жадны становятся после того, как с ней навеки распрощаются. Как же это слово-то… Компенсируют они одно другим, вот! – Ну, может, и так, – согласился я. – А девку я хотел из-за тебя утопить, – монотонно проговорил водяной и бросил в реку еще один камушек. – Чтобы она, грешным делом, тебя же с панталыку и не сбила. Не скажу, что ты, парень, мне очень уж дорог, но мы с Ермолаем рассудили, что другого ведьмака нам здесь, под боком, пожалуй, что не нужно. Мало ли кто на твое место придет, верно? Нынче люди сильно разные попадаются, не то что прежде. Я с одним утопленником беседу на той неделе имел, он с моста навернулся и сразу камнем на дно пошел, так это же кошмар. Вроде бы вы с ним почти ровесники, а я половину сказанного этим никчемой вообще не понял. Он как иноземец какой-то, даром что вроде наш. «Ты, дед, – говорит, – не флекси. Я не утонул». Объясняю: «Нет, милок, утонул. Уж будь уверен». А этот снова: «Это пранк, не мог я рипнуться. И вообще ты, дед, токсичный какой-то». Говорю тебе: вроде он и по-нашему изъясняется, но ничего же не понять. Куда такое годится? Не повезло Карпычу, нарвался он на прожженного миллениала, который в реку наверняка сверзился потому, что хотел селфи покруче сделать, а плавать при этом не умел. Я таких еще по старым временам помню, они за хороший кадр для ленты в инсте и сотню-другую лайков к нему душу дьяволу продадут. У них инстинкт самосохранения напрочь отключен, причем вместе с той частью мозга, которая за него отвечает. Правда, не совсем ясно, кой черт этого клоуна в наши края занес, так далеко от фрешей, воркаутов и устойчивого сигнала вайфая. – И что ты с ним сделал? – Уморил до конца да под корягу запихнул. Мне он не нужен, потому станет рыбе кормом, – равнодушно ответил водяной. – Хоть какой-то прок. Нет, не Карпычу не повезло, а миллениалу. Впрочем, и черт с ним. Забыли. – Но я-то тут при чем? И моя знакомая? – Погубит она тебя, Александр, – пояснил водяной. – Не сейчас, так потом, но обязательно. А нам с Ермолаем того не надо. Говорю же: ты нам живой полезней, чем мертвый. – Да с чего ей меня губить? – немного раздраженно уточнил я. – Между нами вражды нет и не предвидится. Даже наоборот… Ну, отчасти. – Только вот с твоей стороны это «наоборот» есть, а с ее нет, – отметил Карпыч. – Верно же? – Большей частью да, – кивнул я. – Иногда мне кажется… Да, блин, это уже слишком личное! – Может, и не кажется, – бросил в реку еще один камушек водяной. – Только все равно ничего у вас не выйдет, парень. Поверь ты мне. Ну что ты глазами лупаешь? Проклятие на ней лежит. Вернее, на роде ее. Причем не теперешнее, которое развеять ничего не стоит. Нет, тут кто-то из старых и сильных постарался, руническую вязь ни с чем не спутаешь. Какая-то из ее прапрапра- и так далее бабок перешла дорогу одной из веды знающих, причем из тех, первых. Или кому-то из ближниц этих самых первых, что вероятнее. Может, молодца доброго увела, может, еще что натворила, поди теперь узнай. Вот с тех пор и тянется за родом девки этой проклятие, и нет ему переводу. Чудно, кстати, то, что он, род-то, до сих пор не прервался. По-хорошему, еще поколений десять назад должон был зачахнуть, как деревце без воды. Хотя, может, это часть начального умысла, первые ведуньи на подобные штуки были мастерицы. Мол, из века в век будете жить и мучиться, осознавая, что цепочка бед ваших никогда не прервется. – Что за проклятие? – уточнил я. – Хотелось бы конкретики. В чем оно выражается? – Поглупел ты на чужбине, – печально вздохнул Карпыч. – Раньше на лету мысль ловил, как лещ муху, а теперь совсем остолопом стал. Любить ей никого нельзя. Как кто ее сердце растеребенькает, так и все, считай, пропал мужичок. За ним Смерть мигом охоту начнет, а она промахов не допускает, всегда свое забирает. И, сдается мне, девка о чем-то таком догадывается, потому тебя к себе особо не подпускает, да и остальных, надо полагать, тоже. – Сам же говорил, что, дескать, из века в век, из поколения в поколение… Как же она может не знать? – Да запросто, – отмахнулся водяной. – Я с таким уже сталкивался. Глянь на Марьяну. Да нет, не эта. Вон та, у которой титьки торчком вечно. Видишь? Ага, верно. Она тоже из проклятой семьи, только сама о том не знала. И мать про то не ведала, и бабка. Догадываться догадывались, а наверняка не знали. Только тут, в моей реке, ей все и открылось, потому как за гранью жизни тайн для человека не остается, все явным становится. Так что и горемыка эта тоже может ничего не знать. Так, одни догадки, не более. Только женское сердце не мужское, оно шерстью покрыться не может, потому, ежели ты не угомонишься, она раньше или позже может слабину дать, и после того, как это случится, добра не жди. Ну а нам с Ермолаем… – Да-да, я помню, – прервал его я. – Другой ведьмак не нужен, вас и я устраиваю. – Вот-вот, – покивал водяной. – Потому я и решил ее к себе забрать. Опять же, девка красивая, неглупая, душой чистая, не то что ее друзья-приятели. Да и беда ее только для смертных беда, а мне эдакая напасть даже кое-какую пользу может принести. К тому же я в ней еще кое-что почуял, но про то тебе знать ни к чему. – С чего бы? – подобрался я. – Может, и к чему? – Ты со мной поспорить решил? – усмехнулся Карпыч. – Ну-ну. – А снять проклятие никак нельзя? – поинтересовался я у него. – Что одна ведьма наложила, другая завсегда изничтожить может. Разве не так? – Ты нонешних ведьм видал? – насмешливо осведомился у меня водяной. – Стыд да позор. Порчу навести должно не в состоянии, куда им с наследием первых управиться? – А Дара? – потыкал я пальцем себе за спину. – Эта много на что способна. – Так-то да, – подумав, кивнул Карпыч. – Не поручусь, что совладает, но сила в ней есть. Только ты за такую услугу с ее стороны лет на сто в услужение к ней попадешь. Уж поверь. А теперь рассуди – оно тебе надо? Девок на свете ой как много, а что до любви… Я в нее не верю, потому как живу давно, разного навидался. Знаешь, сколько парней да девок за столетия на берегах моей реки сидело, особливо у омутов, под ветлами или ивами? У-у-у! И все как один о любви говорили, друг дружке клятвы вечные давали. А потом что? – Что? – Иные девки после тех ночей, что потемнее да потеплее, ко мне топиться прибегали, – пояснил Карпыч. – Парни нет, им оно ни к чему. А девки – да, каждая десятая точно. Какие от расстройства, какие по отчаянию, а иные, чтобы грех да позор скрыть, по слабости нутра допущенный, пока пузо до носа не выперло и ворота дегтем не вымазали. Так-то. Потому не дури, ведьмак, не ищи на свою головушку бедовую новых напастей. Иногда надо не мчать вперед, по сторонам не глядя, а остановиться и поразмыслить – куда бежишь-то? Зачем? Надо ли оно тебе вообще? Знаю, что ты парень не совсем глупой, слова мои услышишь и осмыслишь. Потому и пожалел вас обоих, девку ту тебе отдал, себе забирать не стал. Что ты глазами так зыркаешь? Если бы веры в твой разум не имел, то непременно утопил бы ее. Ну да, повздорили бы мы с тобой, что ж теперь. Только позлобился бы ты на меня год, другой, третий, а там, глядишь, пришел бы на берег, костерок разложил, картошечков в уголья напихал – и все, обид как не бывало. Время, ведьмак, все рано или поздно стирает, всех под один пробор чешет. – Может, и так, – согласился с ним я. – И все-таки неужто сильных ведьм не осталось, что смогут эти старые чары снять? В Москве, например, Марфа обитает, так она, по ходу, много чего может. – Ты пойми, ведьмак, не все сила и прожитые на Земле годы решают, – мягко, как ребенку, объяснил мне Карпыч. – Знания – вот истинное мерило мастерства настоящей природной ведьмы. А их утрачено знаешь сколько? И-и-и! Что ты! Тогдашняя самая никчемушная чернавка запросто нынешнюю верховную за пояс заткнула бы, случись им схватиться. Рассеялись знания за тысячелетия, в пыль превратились. Это сейчас времена такие, что творить можно чего угодно, а тогда все по-иному обстояло. Сколько ведьм из первых селяне пожгли в домах, сколько по-другому изничтожили? Не сосчитаешь. И их секреты вместе с ними уходили, навсегда, навеки. Какие-то в черных книгах оставались, да где они теперь? Сгнили небось давно в тайниках. А если и нет, то не достанешь их оттуда никак, это верная смерть. На тех книгах такие запретные чары от чужих рук да чужих глаз лежат, которые не обойдешь. Если бы не железная уверенность в том, что Карпыч ну никак не мог сговориться с Марфой, то подумал бы, что меня сейчас тихонько, исподволь подводят к тому, чтобы я ввязался в расклад с книгой Рогнеды. Но такое точно невозможно. Просто в силу того, что не стал бы водяник заключать союз со столичной ведьмой, слишком уж они разные. Да и больно сложная комбинация получается, с запредельным количеством случайных факторов. Никто так не делает. – Ладно. – Я поднялся с песка. – Спасибо тебе, Речной Хозяин, за то, что пожалел мою гостью, за советы твои и за то, что моей судьбой озаботился. Мало от кого добро последнее время вижу, потому ценю его безмерно. – В том и мой интерес был, так что не за что. – И еще один вопрос. – Я отряхнул джинсы. – Вика сама надумала пойти искупаться? – Девки сильно любят по ночам в реке нагишом плескаться, – чуть по-лягушачьи растянул губы Карпыч. – Должно, нравятся сами себе в лунном свете. Даже мои, даром что давно уже неживые, и то это дело уважают. – Конкретно эта и конкретно сегодня – сама? – Вот что тебе за печаль? – Поднялся с бревнышка и водяник. – Сама, не сама… Кончилось все хорошо? Ума тебе да ей прибавилось? Ну и славно. Значит, все-таки его рук дело. Интересно как? Хотя… Он тут всем ручьям да ключам, надземным и подземным, хозяин, и тому, из которого мой колодец запитывается, наверняка тоже. А остальное – дело техники. Надо будет в доме запас воды сделать, что ли? Пятилитровых жбанов штук десять привезти на случай приезда гостей. Хотя по факту все получилось не так и плохо, много интересного я сегодня узнал. Понять бы только теперь, как этими знаниями правильно распорядиться. – Карпыч! – окликнул я водяного, который уже зашел в реку. – Это что же получается? Ей, выходит, вовсе лучше по ночам в реках не купаться? Ты ведь не только из-за меня ее хотел утопить? Есть и другой повод, тот, на который твои сородичи могут соблазниться? – По весне да не сказав нужных вежественных слов – нет, – ответил мне он. – После русальих недель – можно, а до того не стоит. Что же он такое учуял, а? И ведь не добьешься от него правды, нет. Коли сразу не сказал, то все, забудь. Со временем, может, и вызнаю чего, но не сейчас. Если только дядю Ермолая попробовать расспросить, он тоже может быть в курсе происходящего. – Нашел смартфон? – поинтересовался у меня Пал Палыч, все так же сидящий за столом и пьющий уже невесть какую по счету чашку чаю. – Нашел, – подтвердил я. – Николай вернулся? – Нет. Но и контрольный срок еще не вышел, потому сидим ждем. Да и не думаю, что старая карга ему вредить станет вот так, по нахалке. Она же не сумасшедшая, прекрасно понимает, что за этим последует. – А где мои охламоны? – повертел головой я. – Никак друг друга поубивали наконец? – Помирились, самовар для меня подогрели, а после в дом ушли, – хмыкнул гость. – Вику там чаем отпаивают. Она было в сад вылезла, так эти двое переполошились, мол, вся мокрая, ветерок в мае студеный, не ровен час, простудится. Слушай, заботливый у тебя домовик какой, прямо позавидовать можно. От нашего Аникушки только сушек и дождешься, на большее рассчитывать не приходится. И если что не по-его, сразу валенками бросается. – Ну, у Антипа характер тоже не сахар, – заметил я. – Это он сейчас более-менее успокоился, а поначалу такой жизни мне давал – что ты! Один раз утюг на ногу сбросил. И не какой-нибудь современный, а старый, паровой. В нем весу знаешь сколько? Да ты и сам должен помнить, какой он был, чего я тебе рассказываю? – Характеры у всех нас не сахар, знаешь ли, – отпил чаю оперативник. – А вот такие пироги печь – тут талант нужен. Да и Родион твой хоть и болтун, а за тебя в огонь и в воду. Это сразу видно. – Ленив только без меры, – вздохнул я. – И прожорлив до невозможности. Иногда даже гадаю: куда в него столько еды лезет? Сам-то вроде росточком невелик. Хлопнула калитка, послышались шаги, и секундой позже к нам подошел Николай. – Ну, как сходил? – подался вперед Михеев. – Как переговоры прошли? – Мило и ненавязчиво, – задумчиво произнес Нифонтов, усаживаясь за стол. – Если коротко – услуга за услугу. Она помогает мне, я – ей. – Это было ясно еще до того, как ты отправился в гости, – хмыкнул его коллега. – Никакого другого развития событий и не предвиделось. – Пойду в дом, – поднялся на ноги я, сообразив, что при мне Николай товарищу все равно ничего толком не скажет. – Спать пора. – Доброй ночи, – с признательностью глянул на меня Нифонтов. – Мы еще немного посидим и тоже на бочок. – Да, надеюсь, вы не против, если я завтра с вами в город отправлюсь? Найдется для меня место в вашем микроавтобусе?