– Он там. – Командор убрал лист о поимке обратно. – Шел за этим дьяволом почти месяц и почти от Залива. Смотри. Из той же сумки появилась небольшая коробочка с круглым экраном. Коробочка попискивала и моргала красноватой точкой. – Смог отстрелить отродью палец в самом начале промысла своего. Вот он, здесь, в ячейке. Теперь могу выследить его где угодно. Но шаман хитер, прячется, боится прямой встречи. Дуайт почесал в затылке, слушая разговор капрала и странного священника. Новая церковь и ее слуги до сих пор поражали и поведением, и умениями, и возможностями. – Будем штурмовать? – Джексон потер лупившийся нос. – Буря идет. – Не просто буря, – уточнил командор и покосился на север, – буря с проклятой Господом земли, с песком, несущим адскую жизнь. А штурмовать надо. Сколько погибло людей, капрал? – Пятеро. – Джексон сплюнул. – Хорошие были ребята. – Упокой Отец наш души их. – Командор размотал ткань на большом свертке. – А мы помолимся за них позже. Брезент священник бережно скатал и засунул за пояс сзади. Рейнджеры смотрели на чудовище, легко удерживаемое толстыми ручищами. Если Джексон любил и гордился своим «тараном», то командор явно готов был помериться и тем, и другим. Барабан на семь или восемь огромных зарядов, широкий ствол, украшенные резьбой ложе и приклад. – «Проповедник», – командор улыбнулся, – мой друг. Дуайт дернул щекой. Да, таких священников встречать еще не доводилось. Прикинув на глаз дюймы каждого из псалмов для проповеди на восемь стихов, порадовался мощи святости, оказавшейся на их стороне. – Люди остались людьми? – поинтересовался командор. – Да. – Джексон согласно кивнул. – Но что-то там есть. – Странно было бы, если бы не было. Что у вас с грузовиком? – Ехать может. Засорились фильтры, но сделаем. – Джексон обернулся к морде машины. – Думаю, успеем. Герметичный кузов. – Пусть сразу подгоняют ко входу в храм. – Командор снова поднял платок. – И ставят пулемет. Если, выходя, не назовем ваш сегодняшний пароль, пусть убивают. Так и передай. Снаружи осталось двое бойцов. Остальные и командор вошли внутрь. На севере медленно, но верно ворочались тяжелые черные тучи, прореживаемые чуть заметными алыми всполохами. Храм Воскрешения Апостолов стал одним из многих, выросших в огромной грибнице религий и вер Бойни. И в самом начале на него явно тратились многие и много. Дуайт, оказавшись внутри, прикрыл вход Морриса и огляделся. Тел ребят он не заметил. Пока отряд ждал командора снаружи, как и планировалось с самого начала, в храме даже навели порядок. Обитатели церкви явно не опасались за свои жизни. Или просто не думали о новом нападении. Или вообще ни о чем не думали. Росписи по стенам казались красивыми даже в полумраке. На первый взгляд. Чуть позже темные провалы на месте глаз, красные разводы и ребенок вместо агнца бросились в глаза. Дневной свет практически не проходил через плотные темные портьеры, закрывающие высокие и узкие окна. Горели свечи в высоких светильниках. Свечей оказалось много, внутри ощущался их жар, пахнущий жиром, воском и чем-то еще. Дуайт покосился на ближайшую картинку. Это потом он услышал про фрески. А сейчас изображенное он мог назвать только так. Rotting Christ, алеющими буквами, сочащимися поблескивающими потеками. Длинноволосый Павел с растрепанной бородой, с карминовыми потеками на груди, держащий в руках голову Петра. Андрей с вырезанным по спине флагом Конфедерации, с ногами Марии, сплетенными на его чреслах. Иоанн, окунающий ангелоподобного Иуду в купель, полную до краев, темнеющую тем же цветом, что и надпись. С кричащими из-под поверхности детскими ликами. Дуайт сплюнул. И двинулся вперед. Скамьи, тяжелые, привезенные издалека, заполняли залу практически полностью. Алтарь вдалеке темнел воротцами. А вот фигуры, застывшие по бокам, виднелись хорошо. Бен и Карсон, примотанные к колоннам. Вернее, то, что осталось от них. Как можно снять кожу с живого человека так, чтобы полностью заглушить его крики? Просто. Закрыв ему рот плотным намордником. Морриса вывернуло наизнанку. – Твари. Джексон задрожал. Пот выступил на светло-кофейной коже, дробовик ходил из стороны в сторону. Метис вышел, не таясь, к алтарю. – Выходите, твари, идите сюда! Командор прижал к полу дернувшегося к капралу Дуайта. – Жди, глупец. Ждать пришлось недолго. Они не пришли с потолочных балок, падая вниз гибкими живыми каплями. Не появились снизу, ломая паркет. Нет. Они, четыре создания, даже отдаленно не напоминавшие молодых ребят в скромных серых балахонах, вышли прямо из стен. Серое осталось. В цвете кожи, пронизанной черным переплетением сосудов, полных мертвой крови. Чернота продолжалась в глазах. Бездонно-антрацитовых, нечеловеческих и уж тем более не помнящих о Боге или вере в его сына. Не говоря про каких-то там апостолов. Дробовик шарахнул первой пачкой, разметал половину тела первого по Аврааму, заканчивающему свое жертвоприношение. Ягненок мирно пасся рядом с каменным жертвенником. Авраам улыбался дикой и страшной улыбкой. Дополнительные красные кляксы, попавшие прямо на него, нисколько не выделились. Своего сына тот резал без фартука. Второй серый качнулся в сторону, ударил по капралу большим костяным копьем, задев плечо. Джексон ответил следующей грохочущей партией, угодившей в живот бывшему послушнику. Молча прижав ладони к внутренностям, тот упал назад. Прямо к ногам Виргинии. Вернее, к ее бедрам. Бедрам, разведенным в стороны, похотливо раскрывшим ее суть, разрушенную инкубом. Дуайт дернулся вперед и тут же, шипя, застыл. Куда ткнул пальцем священник, он не разобрал. Но желание помочь командору отступило перед опалившей ногу болью. Джексон радостно улыбнулся. Вскинул дробовик навстречу оставшимся противникам. Третий ударил белой, в красных прожилках, пилой. Пила выскочила из руки, прошлась по ноге капрала. Джексон заорал и успел выстрелить. Падая, выстрелил еще раз. С трех стволов, подряд. Заряды дроби размазали монстра с рукопилой и зацепили последнего. Оба отлетели к ногам статуи, замерли, обнимая крашенные охрой копыта. Последний поднялся, двинулся назад. Сверху, с колокольни, засвистев в полете, на Джексона упала тонкая и прочная нить. Следом упала хозяйка, бывшая монашка, о чем говорил ее головной убор. Все остальное куда больше подошло бы высохшему от жары и помершему от обезвоживания путнику. Джексон не успел даже закричать. Сеть скрутила его, стянулась, послушная рукам хозяйки, и вошла внутрь, взрезая плоть капрала. Морриса вырвало еще раз. Командор встал, поднимая свое стрелковое чудовище. Агрегат ударил несколько раз подряд, заметно отдавая ствол назад, медленно и как-то неопасно. Но Дуайт успел уловить, увидеть, что сталось с зарядами. Монашка стрекотнула было в сторону. Но не успела. Первая из добравшихся до нее пуль взорвалась, лишь коснувшись сухого твердого тела в коричневой блестящей корке-броне. Осколки, сдерживаемые изнутри проволокой, раскрылись лепестками, вгрызлись внутрь монстра. Кровь, густая и темная, брызнула во все стороны из раны. Раны, выглядевшей как большой крест, сочащийся изнутри кармином. Рядом с первым расцвели еще два креста. На долю Дуайта выпал последний из послушников, скакнувший козлом к стене, обратно в ее тень, растворяясь в густой пыли и пропадая внутри темноты. Дуайт не мог ему такого позволить. «Упокоитель» грохнул несколько раз, зацепив переродившегося. Темная кровь плеснула на паркет пола, само тело начало падать, обманчиво неторопливо. Момент рывка Дуайт проморгал. Его снесло на спину. Край скамьи некстати ударил по запястью, едва не заставив выпустить винтовку. Спас Моррис. Моррис, не вытерший рвоту, с побелевшими от страха глазами, ударил прикладом «шарпа». В голову, тянущуюся к Дуайту и щелкающую на глазах вытягивающимися челюстями. Голова отчетливо хрустнула. Чудовищно удлинившиеся зубы клацнули у лица Дуайта. Оаху рыкнул и ударил кулаком, набойками на перчатках. Послушника скинуло на пол, «шарп» Морриса довершил дело. – Хватит протирать пол от пыли. – Священник откинул барабан и неуловимо быстро перезарядил «проповедника». – Сколько было здесь этих блудливых сук? Он ткнул сапогом все никак не умирающую монашку. – Это же монахиня, падре… – Моррис вытер лицо платком. – Зачем вы так? – Это отродье сатаны, солдат. – Командор огляделся. – Зло находит лазейку только в душах сомневающихся в святости единой истины, что есть Отец наш. Вытри левую щеку, дурень, облевался весь. – Спасибо. – Моррис вытер щеку рукавом. Рвота уже подсохла, размазалась по коже детской кашей. – Что дальше? Дуайт оттолкнул его, встав напротив командора. – Зачем вы пустили Джексона вперед и не прикрыли? Священник внимательно посмотрел на него. Опухший глаз слезился, щурясь. Пыль и песок пустыни легко дарят конъюнктивит. – Я ждал ее. И берег патроны. Их осталось всего десять. Восемь в барабане, два в кармане. Благодари Бога, солдат, что твой сержант оказался героем. Или глупцом. Дуайт скрипнул зубами. – Так сколько здесь еще этих шлюх? – Три… или две, – буркнул Дуайт, – не больше. Командор кивнул и двинулся к до сих пор незаметной дверке в нефе. На ходу он извлек из своей чудо-сумки фонарик и быстро прикрутил его к «проповеднику». Дуайт с Моррисом переглянулись и сделали то же самое. Перед спуском вниз, следуя примеру священника, они натянули маски. Неприятности начались на трех последних ступеньках. Из темноты подвала донесся легкий мелодичный перелив. Дуайт в музыке разбирался так же, как в галантном ухаживании за дамами. То есть никак. Но инструмент узнал, слышал недавно. Флейта. Командор, ступавший твердо и уверенно, как вожак буйволов, оступился. Он с хрустом ударился о дерево и поехал вниз. Дуайт, дернувшийся к нему, кубарем полетел следом. Ступени скользили, сплошь залитые маслом. Дуайт перелетел через священника, успел заметить приближающийся пол, и все. Удар, боль, вспышка, темнота. – …а ты так долго, не стыдно тебе? Голос шел сбоку. Дуайт не торопился шевелиться, не ощущая рук и ног. И дело было не в том, что их связали. Он их просто не чувствовал. Раз, и нет ног, два, и рук тоже нет. Так а зачем тогда сразу шевелить шеей и головой, если ты лежишь на холодном полу подвала опоганенного храма? – Молчишь, старый дурак? – Голос звучал странно. Хрипловатый, тягучий, непривычно ставящий ударение. – Чертов святоша… Палец хоть вернулся. С другой стороны раздался слабый шелест. Шир-ших, шир-ших, как будто кто-то тихо шел к Дуайту, чуть подволакивая ногу. Сбоку захрипел Моррис. Почему именно Моррис? Потому как стоило меньше курить темных мексиканских los cigaros, чтобы не кашлять каждый раз при глубоком вдохе. Этот кашель Дуайт узнавал издалека. – Можешь молчать… я все равно заставлю тебя кричать. Видишь, один из крутых парней уже пришел в себя. Не тот, что кашляет, а второй, с мордой в картинках. Эй, дурачок, не притворяйся. Дуайт скрипнул зубами и поднял голову. Шея хрустнула, недовольно заныла напрягающимися мышцами. Да, сбоку шла одна из монахинь. Если можно про это сказать «шла». Она осталась человеком. Обычной, измученной и запуганной женщиной. Из одежды на ней болталась оборванная сорочка, изгвазданная кровью. Волос на голове практически не осталось, они сгорели вместе с частью лица. Глаза блестели, окруженные темными кругами. А ее левая нога… она и делала этот «шир-ших», зажатая досками. Древесина, заляпанная густыми, подсохшими малиновыми пятнами, блестела в голубоватом свете газовых рожков на стенах. Дуайт сплюнул и повернулся к Голосу. Индеец усмехнулся ему, выпятив крупные крепкие зубы. Глаза Синего Волка отливали безумием и серебром. Его собственная моко, затейливо сплетенная по щекам, шевелилась и шипела клубком змей. Перед ним неподвижно сидел на корточках командор. Темнота за спиной индейца шевелилась, оборачиваясь последней монахиней. Синий Волк поднял трубку, затянулся играющим бирюзовыми искрами дымком и чуть наклонился в сторону Дуайта. – Здравствуй, дружок. Очень рад нашей встрече. Думаю, ты захочешь присоединиться ко мне. – С чего бы? – Сам поймешь. Чуть позже. Дай мне уделить время нашему общему знакомому. Индеец спрыгнул со стола, на котором сидел, дернул что-то. Командор приподнялся на коленях, подняв руки вверх. Неудивительно, учитывая две толстые цепи, крепившиеся к потолку. Синий Волк пнул его в лицо. Походя, без серьезной злобы. Командор мотнулся, но удержался. Цепи звякнули.