– Я стремлюсь всегда быть в курсе дел моих врагов, monsieur. – Мадам Лабелль грациозно поднялась, и Трамбле отступил на полшага. – Поскольку теперь это и ваши враги тоже, позвольте дать вам совет: вмешиваться в дела ведьм – опасно. Забудьте о мести. Забудьте обо всем, что успели узнать о мире теней и колдовства. С этими женщинами вам не совладать, ни за что и никогда. Смерть – самая милосердная кара, которую они могут подарить вам, и даже ее еще придется заслужить. Казалось бы, судьба дорогой Филиппы должна была научить вас этому. Трамбле скривил губы, встал в полный рост – но мадам Лабелль все равно оказалась выше – и зашипел: – В-вы… вы переходите черту. Мадам Лабелль не отстранилась от него. Вместо этого она совершенно невозмутимо провела рукой по лифу платья и вытащила из складок юбки веер. Внутри него блеснул нож. – Как вижу, обмен любезностями окончен. Что ж, перейдем к делу. – Одним легким жестом расправив веер, она взмахнула им. Трамбле с опаской посмотрел на острие ножа и отошел на шаг. – Если пожелаете, я сию же минуту избавлю вас от кольца – на пять тысяч золотых крон дешевле, чем вы просите. Трамбле издал странный сдавленный хрип. – Да вы обезумели… – Если же нет, – продолжила мадам Лабелль, и голос ее стал жестче, – то вы, уходя, тем самым накинете на шею своей дочери петлю. Ее ведь зовут Селия, верно? Госпожа Ведьм с удовольствием выпьет досуха ее молодость, румянец кожи и блеск волос. К тому времени, как ведьмы сделают свое дело, Селия станет неузнаваема. Она будет опустошена. Сломлена. Совсем как Филиппа. – Вы… вы… – Трамбле выпучил глаза, и у него на вспотевшем лбу проступила вена. – Fille de pute[5]! Вы не можете так со мной поступить! Вы не можете… – Полно, monsieur, у меня мало времени и много дел. Из Амандина вернулся принц, и я не хочу пропустить празднество в его честь. Трамбле упрямо выпятил подбородок. – У меня… У меня с собой его нет. Чтоб тебя. Меня захлестнуло разочарование – горькое и острое. Коко чертыхнулась. – Я вам не верю. – Мадам Лабелль подошла к окну и выглянула на улицу. – Ах, мсье Трамбле, как неразумно с вашей стороны было оставить собственную дочь ждать у борделя. Она ведь с легкостью может стать жертвой злоумышленников. Вспотев еще больше, Трамбле быстро вывернул карманы. – Клянусь, у меня его нет! Смотрите, смотрите! – Я прижалась к портрету, глядя, как мсье вытряхивает содержимое карманов перед мадам Лабелль. Вышитый платок, серебряные карманные часы, горстка медных крон. И никакого кольца. – Прошу, не троньте мою дочь! Она здесь ни при чем! На Трамбле было так жалко смотреть, что я бы, возможно, даже ему посочувствовала – если бы только он не расстроил все мои планы. Раз уж на то пошло, глядя, как у него бледнеет лицо и трясутся ноги и руки, я испытала злорадное удовольствие. Мадам Лабелль, похоже, разделяла мои чувства. Она картинно вздохнула, отняла руку от окна, обернулась и – как ни странно – посмотрела прямо на портрет, за которым я стояла. Я отшатнулась, упала прямо на задницу и едва не выругалась. – Что такое? – прошептала Коко и присела рядом. Бабетта, нахмурившись, отпустила кнопку. – Тссс! – Я замахала руками, указывая на комнату. – Кажется, – проговорила я одними губами, не смея подать голос, – она меня видела. Глаза Коко тревожно расширились. Мы все застыли, а голос мадам Лабелль прозвучал ближе, приглушенный, но вполне различимый за тонкой стеной. – В таком случае скажите на милость, monsieur… где же оно? Черт возьми. Мы с Коко неверяще посмотрели друг на друга. Вернуться к портрету я не смела, но все равно придвинулась ближе к стене, дыша так жарко, что мне самой неприятно было чувствовать этот жар на лице. «Ответь ей, – взмолилась я беззвучно. – Скажи нам». И – о чудо – Трамбле повиновался. Его резкий ответ порадовал мой слух больше самой сладкозвучной музыки. – Под замком в моем городском особняке, будь ты неладна, salope ignorante[6]… – Прекрасно, мсье Трамбле. – Дверь их комнаты открылась со щелчком, и я почти что видела улыбку на губах мадам Лабелль в этот миг. Та же улыбка расцвела и на моем лице. – Ради блага вашей дочери надеюсь, вы не солгали. На рассвете я прибуду к вам с деньгами. И не заставляйте меня ждать. Шассёр Лу – Я слушаю. Мы сидели в людной кондитерской. Бас поднес к губам ложку горячего шоколада – медленно и осторожно, стараясь не пролить ни капли на кружевной галстук. Я с трудом сдержалась, чтобы не брызнуть в него своим шоколадом. Сейчас Баса лучше не злить, а иначе с нашей затеей он помогать не станет. Облапошивать вельмож Бас умел лучше всех. – Вот как обстоит дело, – сказала я, указывая на него ложкой. – В качестве оплаты можешь забирать все, что найдешь в хранилище Трамбле. Кроме кольца – оно наше. Бас наклонился ближе, не сводя глаз с моих губ. Когда я раздраженно смахнула с усов шоколад, он усмехнулся. – Ах да. Волшебное кольцо. Должен признать, я удивлен, что тебя интересует такая вещица. Ты ведь, кажется, отреклась от ворожбы навсегда? – С этим кольцом все иначе. Он снова нашел мои губы взглядом. – Ну разумеется. – Бас. – Я многозначительно щелкнула пальцами у него перед носом. – Соберись, пожалуйста. Это важно. Когда-то, только прибыв в Цезарин, я сочла Баса довольно красивым. Достаточно красивым для ухаживаний. И определенно – для поцелуев. Я оглядела его лицо. Ниже уха, под бородой, до сих пор скрывался маленький шрам – это я укусила Баса в одну из самых страстных наших ночей. Я печально вздохнула, вспомнив об этом. У Баса была прекраснейшая янтарная кожа. И очень упругая задница. Он хмыкнул, будто прочтя мои мысли. – Хорошо, Луи, я постараюсь мыслить пристойно – только и ты уж тоже потрудись. – Помешивая шоколад, он с усмешкой откинулся на спинку стула. – Так, значит… ты желаешь ограбить аристократа и, конечно же, явилась за советом к знатоку. Я фыркнула, но прикусила язык. Бас приходился четвероюродным внуком барону и поэтому имел прелюбопытный статус – он одновременно и принадлежал к знати, и не принадлежал к ней. Благодаря богатству барона он мог одеваться в лучшие наряды и посещать роскошнейшие приемы, но при этом никто из вельмож не утруждался даже запомнить, как его зовут. Это бывало очень кстати, поскольку Бас частенько ходил на такие приемы как раз затем, чтобы обчистить этим вельможам карманы. – Разумное решение, – продолжал Бас. – Поскольку олухи вроде Трамбле прячут свои ценности под семью замками за семью дверями под надзором стражников и сторожевых псов – и это явно еще не все. А уж теперь, после того, что стало с дочерью Трамбле, предосторожностей наверняка еще прибавится. Ведьмы похитили ее среди ночи, верно? Уверен, отныне Трамбле будет осмотрителен вдвойне. Вот ведь подгадила мне эта Филиппа. Хмурясь, я бросила взгляд на окно кондитерской. Там на витрине красовались всевозможные вкусности – торты в глазури, сахарные батоны, шоколадные тарталетки, а также разноцветные макаруны и фруктовые слоеные пирожные. Довершали картину малиновые эклеры и яблочные пироги. Из всего этого безобразия, однако, только при виде булочек в карамели с корицей и сливками мой рот действительно наполнился слюной. И тут, как по заказу, на пустое сиденье перед нами плюхнулась Коко. Она поставила передо мной тарелку с булочками. – Ешь. Я готова была ее расцеловать. – Ты просто богиня. Ты ведь это знаешь, да? – Конечно. Только не жди, что я стану держать твои волосы, когда потом тебя будет тошнить. Ах да, и с тебя серебряная крона. – Вот еще. Это ведь и мои деньги… – Да, вот только булочку ты и так можешь выклянчить у Пана когда пожелаешь. Так что считай, что крона – это плата за услугу. Я оглянулась на низкорослого полного мужчину, который стоял за стойкой, – Иоганна Пана – виртуоза-кондитера и того еще болвана. Но, что важнее, он был близким другом и наперсником мадемуазель Люсиды Бреттон. А мадемуазель Люсида Бреттон – это я. Только в светлом парике. Порой носить мужской костюм мне не хотелось – и я быстро обнаружила, что Пан питает слабость к прекрасному полу. Обычно мне достаточно было просто похлопать ресницами, чтобы добиться желаемого. Иногда приходилось проявлять… чуть большую изобретательность. Я тайком покосилась на Баса. Он и не подозревал, каких гнусностей успел натворить с бедняжкой мадемуазель Бреттон за прошедшие два года. Пан совершенно не выносил женских слез. – Я сегодня одета мужчиной. – Я вцепилась в первую булочку, безо всяких церемоний откусив от нее сразу половину. – К тму же он прдпчтает… – Я резко проглотила кусок, и на глазах выступили слезы, – блондинок. Темные глаза Баса так и источали жар при взгляде на меня. – В таком случае у этого господина дурной вкус. – Фу. – Коко закатила глаза. – Может, хватит? Такие воздыхания тебе не к лицу. – А тебе усы не к лицу… Я оставила их препираться и снова занялась булочками. Коко набрала их столько, что хватило бы на пятерых, но я была готова осилить эту тяжкую ношу. Увы, всего три булочки спустя эта парочка ухитрилась испортить аппетит даже мне. Я резко отставила тарелку. – Бас, у нас нет такой роскоши, как время, – перебила я, видя, что Коко готова кинуться на него с кулаками. – К утру кольца уже не будет, а значит, провернуть дело нужно сегодня. Ты нам поможешь или нет?