– Нет, – буркнула я и сунула флакон Акосу. – Значит, прикрываешь знаки убийства. – Акос нахмурился. – И почему Плеть Ризека прячет свои знаки? – Не смей называть меня так. Никогда. Я почувствовала какое-то давление в голове, будто кто-то сжал виски. По телу, откуда-то из глубины, пополз озноб, и моя кровь словно превратилась в лед. Сначала я решила, что виной тому – злость и раздражение, но ощущения были слишком физическими… и безболезненными. Я взглянула на руки. Тени никуда не делись, они темнели под кожей, но двигались медленно, заторможенно. – Сработало, верно? – спросил Акос. Боль не исчезла, она продолжала отзываться на течение Тока, но теперь она мне не мешала. Меня охватила приятная сонливость. Неужели мне удастся спокойно поспать? – В каком-то смысле, – призналась я. – Я знал, что снадобье подействует. А сейчас я хочу предложить тебе сделку. – Ты считаешь, что в твоем положении можно предлагать сделки? – Ага. Сколько бы ты ни твердила, что тебе не требуется моя помощь, в действительности это не так. Ты лукавишь. Поэтому ты можешь либо каждый раз принуждать меня оказывать тебе помощь, либо обращаться со мной как с человеком и получать лекарство без всяких проблем. Выбор за тобой, моя госпожа. Думать, глядя ему в глаза, было затруднительно, поэтому я уставилась на просветы в жалюзи, сквозь которые в комнату проникали солнечные лучи. За оградой поместья Ноавеков люди ходили по улицам, наслаждаясь теплым сезоном. Пыль, наверное, стояла столбом… В момент нашего знакомства Акос увидел меня в самом невыгодном для меня свете. Я была уязвимой, слабой и валялась на полу у его ног. Потом-то я попыталась отыграться, показав Акосу то, на что я способна, но проку вышло – чуть. Мою темную паутину нельзя ни стереть, ни уничтожить, а чем больше я испытываю физических страданий, тем сложнее мне жить достойной жизнью. Может, Акос – мой единственный шанс? – Я слушаю тебя, – произнесла я. – Прекрасно, – он провел пальцами по густым, темным волосам. – Прошлой ночью ты… показала мне болевой прием. Ты умеешь сражаться. – Еще как. – И ты сможешь меня обучить, если я попрошу? – Зачем? Ты издеваешься надо мной? Ты хочешь… убить Ризека? У тебя ничего не получится. – Ты полагаешь, что я хочу его убить? – А разве нет? Он помолчал. – Я хочу забрать домой брата, поэтому мне необходимо выжить и, следовательно, я должен уметь драться, – осторожно произнес Акос. А я уже подзабыла, что такое настоящая братская любовь. Насколько мне представлялось, размазня и слюнтяй Айджа не достоин такого. Но Акос, по-солдатски уверенный в себе, выглядел очень решительным. – А ты не обучен рукопашному бою? – поинтересовалась я. – Зачем же Ризек посылал тебя на два сезона к Вакрезу? – Я обучен. Но мне нужно кое-что еще. – Мне тоже, – я скрестила руки на груди. – В обмен на твои уроки я научу тебя делать снадобье. И ты не будешь зависеть ни от меня, ни от кого другого. Он словно читал в моем сердце, безошибочно выбрав самое соблазнительное для меня предложение. Ведь я жаждала не избавления от боли, но независимости. И Акос преподносил ее мне – в стеклянном флаконе с настойкой алого тихоцвета. – Ладно, – согласилась я. – Я сделаю то, о чем ты просишь. Вскоре после нашего разговора я привела Акоса к запертой двери, за которой скрывалась небольшая комната. Это крыло поместья не модернизировали, и замки здесь отпирались не прикосновением пальца хозяина (как в кабинете и в спальне Ризека), а по старинке. Я вытащила из кармана ключ. Сегодня на мне были свободные брюки и свитер. В комнате имелся длинный стол, а стены были увешаны полками: на них теснились пузырьки, колбы, ножи, мерные ложки и разделочные доски. Там же выстроился ряд банок. Судя по этикеткам на шотетском, в емкостях хранились различные виды ледоцветов. У нас был небольшой их запас, хотя тувенцы не торгуют с шотетами уже в течение двадцати сезонов. Тихоцветы попадали к нам через третьи руки, среди прочей добычи, привезенной из Побывок. Металлические тигли всех оттенков оранжево-красного свисали с крючков над горелками. Самый крупный – размером с мою голову, а самый маленький – с ладонь. Акос выбрал тигель и поставил его на горелку. – Зачем ты училась рукопашному бою, если ты можешь причинить боль с помощью простого прикосновения? – спросил он, наполняя стакан водой из-под крана. Вылил в тигель, зажег огонь, взял нож и разделочную доску. – Это часть шотетского образования, нас обучают боевым искусствам с детства. И мне это нравилось, – добавила я, помедлив. – Где тихоцветы? – осведомился он, водя пальцем по банкам. – В верхней – справа. – Но ведь шотеты не используют ледоцветы. – Шотеты не используют, – ответила я. – Но мы – исключение. У нас есть все. Перчатки найдешь под горелками. – Что же, госпожа Исключительность, – фыркнул он, – тебе надо будет изыскать способ добывать еще и еще. Нам понадобится много. – Понятно, – сказала я и на миг умолкла. – А читать тебя в армии не обучили? Я полагала, что Вакрез должен был научить его не только драться. Но и писать, к примеру. «Откровенный язык» – это язык разговорный, а не письменный, детям приходилось учиться писать и читать. – Подобные материи их не интересовали, – ответил Акос. – Мне командовали «Бегом марш!», и я бежал. Вот и все. – Тувенскому мальчишке не пристало жаловаться на то, что его превратили в сильного шотетского мужчину, – заявила я. – Я не превратился в шотета. Я – тувенец и всегда им останусь. – То, что ты беседуешь со мной на шотетском, свидетельствует о другом. – То, что я беседую с тобой на шотетском, является дурацким генетическим вывертом! – рявкнул он. Я не стала спорить. Но чувствовала, что со временем Акос изменит свое мнение. Акос извлек из банки с тихоцветами бутон, оторвал лепесток и сунул в рот. Я зачарованно смотрела на Акоса. Такая доза должна была мгновенно свалить его с ног. Акос проглотил лепесток, на секунду прикрыл глаза и как ни в чем не бывало вернулся к разделочной доске. – У тебя к ним иммунитет? Как к моему токодару? – Нет. Но они воздействуют на меня слабее, чем на других. И каким образом он это обнаружил? Акос положил бутон на доску и плашмя надавил ножом на цветоложе. Бутон раскрылся. Провел острием по каждому лепестку, быстро расправляя их. Это было похоже на волшебство. Я наблюдала, как пузырится зелье из тихоцветов, сначала – красное, затем, после добавления засахаренных солефрутов – оранжевое… Когда Акос прибавил стебли сендеса, предварительно срезав с них листья, варево стало коричневым. За сендесом последовала щепотка порошка из «цветов ревности», и жидкость вновь покраснела. Как странно. Да и невозможно. Акос снял тигель с огня, переставил на соседнюю горелку, чтобы остудить, и повернулся ко мне. – Это весьма сложное искусство, – произнес он, широким жестом обводя комнату с ее полками, на которых стояли колбы, пузырьки и банки с ледоцветами. – А с обезболивающим на тихоцвете будет еще труднее. Ошибись хоть чуточку и приготовишь себе яд. Надеюсь, ты умеешь быть не только жестокой, но и аккуратной. Он легонько коснулся тигля кончиком пальца и сразу же его отдернул. Я невольно залюбовалась его быстрыми движениями и поняла, к какой боевой школе он принадлежит. Зиватахак, «путь сердца». – Ты знаешь о моей жестокости лишь понаслышке, – заметила я. – А хочешь я тебе скажу, что я слышала о тебе? Ты – неженка, трус и дурак. Слухи верны, как считаешь? – Ты из Ноавеков, – упрямо буркнул он, скрещивая руки на груди. – Беспощадность в вашей крови. – Я не выбирала кровь в своих венах, – возразила я. – Как и ты не выбирал свою судьбу. Мы с тобой стали тем, кем должны были стать. Я развернулась и покинула комнату, задев дверной косяк закованной в броню рукой. Я проснулась на рассвете, когда перестало действовать снадобье. За окном начиналось бледное утро. Как всегда медленно, по-старушечьи, я сползла с кровати, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть. Натянула легкий и просторный тренировочный костюм из синтетической ткани, сшитый на Тепесе. Никто лучше тепессаров не умел создавать одежду, сохраняющую прохладу: их планета была настолько жаркой, что люди не выходили из дома без термозащиты. Прижавшись лбом к стене, я зажмурилась и на ощупь принялась заплетать волосы. Мне давно не доводилось расчесывать свои густые темные волосы, как я расчесывала их в детстве, надеясь завить в тугие кудри. Боль лишила меня и этого удовольствия. Закончив, я достала из ящика стола свой ток-нож. Он был выключен, черные усики Тока не обвивались вокруг лезвия. Прихватив клинок с собой, я вошла в провизорскую, куда Акос перетащил свою кровать, – иногда он ночевал именно здесь. Подкравшись, я прижала лезвие к шее Акоса. Он открыл глаза, его зрачки тут же расширились. Парень попытался встать, но я слегка надавила на нож. Акос замер, а я ухмыльнулась. – Ты спятила? – спросил он хриплым со сна голосом. – Вижу, слухи обо мне распространяются быстро, – весело сказала я. – Но гораздо существеннее, не спятил ли ты, раз позволяешь себе спокойно дрыхнуть в логове врага, даже не потрудившись запереть дверь на засов. Если это не признак безумия, значит, идиотизма, выбирай сам. Он попытался пнуть меня в бок коленом. Я блокировала удар локтем. Лезвие уперлось ему в живот.