Я побежала вперед, вдогонку за братом. Ризек на целых десять сезонов старше меня. На нем была броня (конечно, не настоящая – из кожи Панцырника, такую брат пока не заслужил, а искусная имитация). Однако и в этой броне брат казался мощнее, чем обычно. Видимо, именно поэтому он ее и нацепил. Ризек у нас высокий, но тощий, как стебель ковыль-травы. – Почему они выкрикивают мамино имя? – спросила я у брата, вприпрыжку семеня рядом. – Народ ее любит, – ответил Риз. – Так же, как и мы. – Но они ее совсем не знают. – Верно. Но они думают иначе, а этого им вполне хватает. Подушечки маминых пальцев запачкались синим от прикосновений ко множеству разрисованных рук. Я решила, что мне вряд ли понравилось бы перетрогать такое количество людей. Нас окружали вооруженные солдаты, которые прокладывали нам узкий проход в толпе. Впрочем, то было совершенно излишне: толпа послушно расступалась перед моим отцом, он рассекал ее, точно острый нож. Может, люди и не выкрикивали его имя, зато склоняли перед ним головы и отводили глаза. Впервые в жизни я наглядно убедилась, до чего тонка грань между любовью и страхом, между обожанием и почитанием. Грань эта пролегала между моими родителями. – Кайра! – позвал меня отец и, видя, что я застыла на месте, протянул руку. Я, пусть и нехотя, сжала его ладонь. Отец – не из тех, кому можно не подчиниться. Быстрым, сильным движением он подхватил меня и левой рукой – словно я ничего не весила – прижал к своей закованной в броню груди. От отца пахло гарью и травами, его борода покалывала мне щеку. Он – владыка Лазмет, но мама зовет его Лазом, когда думает, что ее никто не слышит, и разговаривает с ним стихами. – Мне пришло в голову, что ты хочешь посмотреть на свой народ, – вымолвил отец, подбрасывая меня на локте. Его правую руку от плеча до запястья покрывали шрамы, специально окрашенные в темный цвет, чтобы их было лучше видно. Как-то раз отец сказал мне, что каждый из шрамов – воспоминания о чьей-то жизни. Я не поняла, что он имел в виду. У мамы тоже имелись шрамы, хотя их количество не дотягивало и до половины отцовских. – Люди жаждут сильных правителей, – добавил мой отец. – И мы – я, твоя мать и твой брат – оправдываем их ожидания. В один прекрасный день ты тоже сможешь стать такой, да? – Да, – прошептала я, хотя и не представляла, о чем он говорит. – Вот и славно. А теперь помаши им! Немного волнуясь, я подняла руку, стараясь подражать отцу, и с удивлением увидела, что толпа мне отвечает. – Ризек! – откликнул отец брата. – Иди ко мне, малышка Ноавек, – произнес тот одними губами, моментально догадавшись, чего от него хочет отец. Я перебралась на спину брату и обняла его за шею, просунув ноги в ремешки брони. На прыщавой щеке Ризека появилась ямочка, – он улыбнулся. – Побежали? – громко спросил он, перекрывая шум толпы. – Куда? – Я прижалась к нему поплотнее. Вместо ответа он крепче обхватил мои коленки и, хохоча, поскакал между двумя рядами гвардейцев. Прыжки Ризека заставили захихикать и меня, и людей – нашу толпу, мой народ! Лица вокруг нас засияли еще ярче. Увидев чью-то протянутую руку, я, в точности как моя мать, коснулась чужих пальцев. Они оказались потными, но, к моему изумлению, мне не стало противно. Напротив, мое сердце ликовало. 4. Кайра В нашем поместье имелось множество потайных ходов, сооруженных для того, чтобы слуги могли беспрепятственно передвигаться по дому, не доставляя хлопот ни нам, ни нашим гостям. Я нередко пользовалась тайными тропами, изучая путевые знаки, вырезанные на стенах у перекрестков и лестничных площадок. Отега иногда отчитывала меня за то, что я являлась на урок в одежде, покрытой пылью и паутиной, но, в общем-то, никого не заботило, как я провожу свободное время. Главное – чтобы не досаждала отцу. Когда мне исполнилось семь сезонов, моя непоседливость завела меня в секретный ход за стеной отцовского кабинета. Сначала я пошла просто на шум, однако, услышав папин голос, звеневший от ярости, замерла, присев на корточки. С минуту я раздумывала, не лучше ли будет поскорее вернуться в свою комнату: когда отец говорил таким тоном, ничего хорошего это никому не сулило. Только матери было под силу его успокоить, но даже она не могла предотвратить его гнев. В конце концов я прижала ухо к стене. – Говори! – донесся до меня отцовский рык. – Передай как можно точнее, что именно ты ему сказал! – Я… я думал, что… Голос брата дрожал, похоже, тот едва сдерживался, чтобы не зареветь. Плохо дело. Папа ненавидел слезы. – Я думал, что если его готовят мне в стюарды, ему можно доверять… – Отвечай сейчас же, что ты ему сказал! – Что… моя судьба, по словам оракулов, – пасть от руки кого-то из тувенского рода Бенезитов. Все… Я отшатнулась от стены. К моему уху прилипла паутинка. Так вот в чем заключалась судьба Ризека! Родители поделились с ним этой информацией в тот день, когда их судьбоносный сын обрел свой токодар. Через несколько сезонов и я должна была получить свой. Знать, что судьба Ризека – погибнуть от руки неких загадочных Бенезитов, даже непонятно, где проживающих, – являлось редким везением. А может, и тяжким бременем. – Все? – презрительно передразнил Риза отец. – Болван. Кем ты себя возомнил, ты, обладатель столь презренной судьбы? Ты был обязан помалкивать! Ты ведь не хочешь погибнуть от собственной глупости! – Простите, отец, – хрипло пробормотал Ризек. – Впредь я никогда не повторю своей ошибки. – Верно. Ты ее уже не повторишь, – невыразительно произнес отец, что всегда наводило ужас на окружающих. – И нам придется усердно потрудиться, чтобы найти выход из этого тупика. Среди сотен вариантов будущего нам предстоит найти такой, в котором ты не будешь напрасной обузой. А тебе надлежит сделать все, чтобы казаться как можно более сильным, даже в глазах твоего ближайшего окружения. Ясно тебе? – Да, сэр. – Хорошо. Скрючившись у стены, я вслушивалась в их голоса, пока в носу не зачесалось от пыли. Мне всегда не терпелось узнать, какова моя собственная судьба: приведет ли она меня к возвышению или к погибели. Однако теперь страх пересилил любопытство. Завоевать Туве – вот чего желал мой отец, а Ризек оказался обречен на провал самой судьбой. Он был осужден. Он мог обмануть ожидания отца. Опасно сердить владыку, особенно если ты ничего не можешь исправить. Возвращаясь по туннелям в спальню, я тревожилась за Риза. И продолжала беспокоиться за брата, пока не разобралась что к чему. 5. Кайра Сезон спустя, когда мне было восемь, брат ввалился в мою комнату, запыхавшийся и промокший под дождем. Я только что закончила расставлять на ковре у кровати куколок, которые были собраны во время прошлой Побывки на Отире (население Отира питало слабость к мелким, бесполезным вещицам). Брат повалил несколько фигурок, и я закричала, что он разрушил строй моих войск. – Кайра, – произнес Ризек, садясь на пол рядом со мной. Ему уже исполнилось восемнадцать, у него были длинные руки-ноги, прыщи на лбу, но сейчас он был испуган и казался гораздо младше. Я погладила Ризека по плечу. – Что случилось? – Слушай, отец не брал тебя с собой?.. Ничего тебе не показывал? – Нет. Лазмет Ноавек никогда и никуда меня не брал и по-моему, даже не замечал. Чему я нисколько не огорчалась, понимая, что в отцовском внимании ничего хорошего нет. – Как-то это нечестно, – нервно пробормотал Риз. – Мы – его дети, и относиться к нам нужно одинаково, правда, Кайра? – Наверное. А что стряслось-то? Риз дотронулся до моей щеки. Спальня вместе с тяжелыми синими шторами и деревянными панелями исчезла. – Сегодня, Ризек, – произносит отцовский голос, – ты должен отдать приказ. Я стою перед широким окном в сумрачном помещении с каменными стенами. Рядом отец. Он почему-то стал ниже ростом: обычно я едва достаю ему до подмышки, а сейчас смотрю прямо в глаза. Мои руки с тонкими пальцами сложены на груди. – Вы хотите… – я дышу часто и неглубоко, – чтобы я… – Соберись, – рычит отец, хватает меня за броню и подталкивает к окну.