– Позвольте объяснить. Мы еще не успели систематизировать все результаты, но как только увидели досье этого человека, то поняли, что должны показать его вам. Имя этого человека… – Инь Цзянь сглотнул, задыхаясь от волнения, – профессор Дин Чжэнь! Хуан Цзеюань уставился на Инь Цзяня, явно полагая, что ослышался. Невозмутимой оставалась только Му Цзяньюнь. Размышляя о недавней встрече с профессором Дин, она была изумлена тем, насколько точно он соответствует профилю подозреваемого. В самом деле: симпатичный, почтенный профессор, несчастливое детство, убежденный холостяк… Задумчиво кивнув, она сказала: – Хорошо сработали. Профессор Дин вполне подходит под описание. – Живет неподалеку от реки Юйдай в северной части города. Университет предоставил ему квартиру, когда он поступил на должность. И живет там уже больше десяти лет, – сообщил Инь Цзянь. Оправившись от удивления, Ло Фэй понял, почему помощник пришел к нему до того, как завершил полный поиск. Одно лишь это давало ответ на множество вопросов. Теперь становилось ясно, почему Дин Кэ скрылся и почему этим делом десятилетней давности решили заняться Эвмениды. Ответы буквально смотрели им в лицо. Сын капитана Дин Кэ и был тем самым убийцей. Глава 19. Гибель сына – возвращение отца 13:21 Колледж экологического инжиниринга, Технологический университет Чэнду Тем самым утром, в одиннадцать, У Цюн заказала Дин Чжэню обед, чтобы подать его в кабинет. За едой профессор всегда читал – как правило, какой-нибудь научный журнал. У Цюн между тем возвращалась к своему столу, чтобы затем по звонку, как заведено, вынести из его кабинета мусор, в то время как, в завершение своего перерыва, он чуточку вздремнет. Но сегодня все складывалось по-иному. Обед У Цюн внесла в половине двенадцатого, однако к тому времени, когда она подняла глаза от кипы всевозможной корреспонденции, которую закончила просматривать, внезапно оказалось, что прошло почти два часа, а обычного звонка от профессора все нет. Она подошла и тихонько постучала в его дверь. Изнутри не донеслось ни звука. Он что, спит? Дремать два часа кряду – на профессора это не похоже, но какое еще могло быть объяснение? Внезапно ей в голову пришла еще одна мысль: если профессор забыл надеть куртку, его же может просквозить! Обеспокоенная, она осторожно толкнула дверь и нырнула в кабинет. К ее удивлению, профессор Дин не спал. Хотя и не работал. Импозантный декан средних лет истуканом сидел у себя за столом, недвижно вперясь в какую-то точку на противоположном конце кабинета. У Цюн сделала несколько осторожных шагов в его сторону. На столе перед ним стояла закрытая коробка с острым тофу и тушеными овощами. Рядом лежали нераспечатанные одноразовые палочки. – Вы не ели, профессор Дин, – заметила она, и голос ее дышал нежным беспокойством и мягким укором. Профессор медленно перевел на секретаршу взгляд, словно только заметив ее присутствие. Вид у него был растерянно-озадаченный. – Я понимаю вашу занятость, но ведь можно уделить хоть немного времени обеду! – У Цюн потянулась к коробке; на ощупь та была уже прохладной. – Пойду поставлю в микроволновку. – Ничего не надо, – тихо вымолвил профессор Дин. Он хотел взмахнуть рукой – дескать, уходи, – но едва сумел приподнять ладонь, как та снова упала на стол. – Что-нибудь случилось? Профессор, с вами всё в порядке? У Цюн поставила контейнер и поспешно обогнула стол. Профессор Дин снова приподнял руку. – Я в порядке, – просипел он голосом, скрипучим, как наждак. – Можете идти к себе. Теперь еще более встревоженная, У Цюн приложила к его лбу тыльную сторону ладони. – У вас жар? От вкрадчивого прикосновения профессор чуть вздрогнул. Он смотрел на свою секретаршу снизу вверх, оглядывая ее молодое привлекательное лицо. Она была так близко, что чувствовался запах ее духов. Его пронзило примитивное первозданное желание, но он съежился и отпрянул. Опечаленная У Цюн повернулась к двери, но на полпути остановилась и обернулась. Их взгляды встретились. Струящееся сквозь жалюзи послеполуденное солнце осветило лицо профессора Дин, и в его глазах что-то блеснуло. Неужто слезы? Сердце У Цюн скакнуло. Выказывать столь неприкрытые эмоции – это было на него не похоже. Все проведенные здесь годы она убеждалась, что он не способен испытывать заметные чувства ни к чему, кроме своей работы. Бессчетные часы, одиноко проведенные за письменным столом, вселяли мысль, что в его теле тикает механическое сердце, которое запрещает ему испытывать какие-либо эмоции или привязанности. Но теперь она знала, что он способен на слезы. У Цюн замешкалась, но все же набралась смелости заговорить: – Дин Чжэнь, что с тобой? Прежде она никогда не обращалась к нему на «ты», но вид его слез позволил перейти эту грань. – Возвращайтесь к себе, – промолвил профессор, выдавив страдальческую улыбку; в его глазах по-прежнему блестели слезы. – Вы мне ничем не поможете. Она подошла ближе и, отирая с его лица слезы, тихо сказала: – Помочь вам я, возможно, и не смогу, но позвольте мне хотя бы побыть здесь, с вами. Пусть вы этого никогда не скажете, но я знаю, что нужна вам. Профессор сожмурил веки, но сдержать слез не сумел. Поблескивая на свету, они побежали по пальцам У Цюн. Она наклонилась, и поцелуй пришелся в уголок его правого глаза. На языке слезы были солено-горькими, но чувство, сладко взбухающее в ее сердце, было слаще всего, что она когда-либо испытывала. Ее робкой попытки профессор Дин не отверг; он даже склонил голову, наслаждаясь ароматом духов. От У Цюн пахло лилиями и медом. Внезапно Дин Чжэня пробило неодолимое желание. То был чистый, животный позыв, который он изгонял из себя годами. Жаркий, томный зов, который он, как мог, притуплял все возрастающей нагрузкой, воздвигая между собой и этими похотливыми мыслями стену изо льда. В глубине души эти чувства в нем все-таки жили, и он даже мечтал когда-нибудь найти любовь. Но предаваться подобным мыслям никогда не осмеливался. В нем неизменно поднимал голову один и тот же страх: что он уничтожит себя – или снова кого-нибудь еще. Однако теперь ему больше не нужно было думать о последствиях. Скоро его жизнь будет свободна от них. У Цюн ощутила перемену в его настроении. Она приникла губами к его щеке, а затем и к его рту. Кожа Дин Чжэня была влажна от слез и прохладна на осеннем воздухе, но это не ослабляло затлевшей между ними страсти. В какой-то момент его собственные слезы прекратились и он обнаружил, что вместо них пробует на вкус слезинки У Цюн. Не понимая, почему она плачет. – Я тебе нравлюсь. Это же ясно как день, – неистово шептала она сквозь плач. – Тогда почему ты так со мной обращаешься? Ответить профессор Дин не мог, он лишь притянул ее ближе. У Цюн опустилась на колени и, уткнувшись головой в его руки, безудержно рыдала. Дин Чжэнь прижался носом к ее затылку. О, как долго он мечтал припасть к кому-нибудь вот так!.. Женщина, что была сейчас перед ним, являлась ему в снах чаще, чем любая другая. Во многих своих фантазиях он крепко обнимал ее. Но это был не сон. На мгновение Дин Чжэнь удивленно подумал, может ли реальность на самом деле быть лучше. Ее стройная спина дрожала, а грудь через облегающий топ прижималась к его ноге. Между ног профессора возникало новое, небывалое ощущение. Рыдания У Цюн тут же прекратились, и она посмотрела на него затуманенными глазами. Дыхание профессора участилось. Он сжал ее крепче и начал целовать в шею; другая его рука потянулась к ее свитеру, исследовать мягкие изгибы под ним. С губ У Цюн сорвался тихий стон. Она готовно отозвалась, поместив руку ему между ног. Его рука обхватила ее грудь, в то время как пальцы У Цюн тянулись к пряжке его ремня. Через несколько секунд тот упал на пол. Ее руки вкрадчиво скользнули ему в брюки, и он застонал от блаженства. – Я тебе нравлюсь? – нежно прошептала она ему на ухо. Сил говорить не было; Дин Чжэнь просто кивнул. – Тогда возьми меня, – сказала У Цюн, опьяненная желанием. Сорванный свитер полетел на пол. – Я твоя. Она нащупала застежку лифчика и скинула его на пол. Дин Чжэнь окинул взглядом обнаженное тело своей секретарши. Кожа ее была насыщенно светлой, словно породистый нефрит. Он резко вдохнул. Старые воспоминания нахлынули слишком быстро, чтобы контролировать их. Крайне болезненные воспоминания… Это было еще в подростковые годы. Из-за носового кровотечения его отпустили с уроков, и он пришел домой рано. Открыв входную дверь, увидел такой же вот оттенок белого. Бледный женский торс прижимался к смуглому телу мужчины, они были сплетены в объятиях. Образ врезался в сознание, будто выжженный на доске. Та женщина была его матерью, но мужчина не был его отцом. Отец приходил домой гораздо позже. Память скакнула вперед, словно кинолента без катушки. Следующее, что помнилось, – это панический, злобно-визгливый крик матери: «Убирайся! Поди прочь!» Он звенел в ушах, сменяя плотское возбуждение болезненной униженностью… У Цюн почувствовала, как профессор обмяк. Ее охватили шок и разочарование. – Что-то не так? – спросила она. Профессор Дин промолчал. Годы с трудом завоеванного достоинства пролетели в одно мгновение. По его убеждению, достоинство мужчины – это всё. В защиту своего он жертвовал чем угодно, даже если это означало провести десять долгих лет без прикосновений женщины. «Да ты, я вижу, и не мужик…» Ему никогда не забыть ни эти слова, ни брезгливую снисходительность на лице молоденькой стервы, которая сказала ему это в ту вьюжную зимнюю ночь десять лет назад. Эта фраза пронзила ему сердце, будто кинжал, разбив его гордый образ на сотню зазубренных осколков. А потом нахлынула ярость. Он возненавидел это белоснежное тело. Оно было воплощением всего мирового зла и уродства, глумящегося над ним в напоминание о его униженности. Он набросился и стиснул ей шею, пока из него по капле вытекал гнев. А когда наконец пришел в себя, его пальцы были пропитаны слезами и какой-то слизью. Комнату наполнял гадкий запах человеческих экскрементов. К тому времени как он понял, что натворил, было уже поздно. За это время бездыханное тело уже успело остыть. Голову лихорадочно сверлили мысли, что бы такое придумать для сокрытия содеянного. С той поры профессор Дин не доверял женщинам, даже такой своей верной поклоннице, как У Цюн. Он окружил себя непроницаемой оболочкой, чтобы оберечь свое достоинство – и свою кровавую тайну десятилетней давности. Но у судьбы имелись на него другие планы. Сегодня его скорлупа лопнула – одновременно с тем, как он понял, что его тайна раскрыта. И страсть, которую Дин Чжэнь столько лет подавлял в себе, вспыхнула в итоге с новой силой. Однако тени прошлого по-прежнему не отступали. Что он мог сказать сейчас? Профессор закрыл глаза в тщетной надежде, что сейчас стряхнет с себя вязкий кошмар… * * * Слезы снова навернулись на глаза У Цюн, и теперь это были слезы неописуемой муки.