Аналогичное письмо поступило и в прокуратуру республики. В письмах сообщалось и о том, что Волошко поступил в институт за крупную взятку. Я в тот период работал начальником следственного отдела прокуратуры Днепропетровской области. Получив телеграмму, вылетел в Киев. Заместитель прокурора республики Степан Федорович Скопенко был краток: — Вам поручается ответственное дело. Надеюсь на успех. Изучите материалы, заходите ко мне, вместе и решим. Под руководством Степана Федоровича Скопенко мне приходилось работать по многим сложным делам. Это всесторонне грамотный, талантливый и очень обаятельный человек. Всю свою сознательную жизнь, то есть свыше сорока лет, — на следственной работе: от рядового следователя до заместителя прокурора республики. Узнав, что направляюсь в его распоряжение, я обрадовался: значит, дело пойдет. В тот день сидел допоздна. Дело изучил от корки до корки, оно не показалось мне сложным. По существу было два дела. Одно — в отношении Волошко и второе — о взяточничестве при приеме в Тернопольский мединститут. Свои соображения я доложил Степану Федоровичу. Он их одобрил. Мне в помощь дали молодого следователя из города Черновцов Сарапина. Опыта у него, конечно, было мало, но был он энергичным, принципиальным и добросовестным работником. …Первым долгом решил вызвать на допрос Волошко. В назначенное время он не явился. За ним пришлось посылать милиционера. Едва переступив порог кабинета, Волошко стал возмущаться: — Что вы от меня хотите? Я ведь все написал… Моей вины нет… Заметно было, что он нервничает. Сначала откинулся на спинку стула, затем, закинув ногу на ногу, вытащил сигареты, зажигалку, закурил. — Так я вас слушаю. — Нет, не вы, а я должен вас слушать, — перебил я его. — От ваших рук погиб человек, объясните почему? Съежившись, он вытер рукой вспотевший лоб, тихо сказал: — Я здесь ни при чем, мое дело резать, а штопает сестра. Она допустила ляпсус, зашила пинцет. — За операцию отвечаете вы и обязаны были сами проверить. Вы же хирург, — остановил я его. Волошко помрачнел, развел руками. — Выходит, человек умер, а виновных нет? — Ясно, что нет. Ошибки по статистике допускаются. — Он встал, потянулся и продолжил: — А у меня тем более. Я еще молодой специалист. — Я вижу, у нас разные понятия. Врач должен служить человеку, а не губить его. Когда и какой вы окончили институт? — Тернопольский, — буркнул он. Дальше Волошко показал, что он и не стремился в медицинский. Бабушка заставила туда пойти. Конечно, без помощи родителей не обошлось, но как они отблагодарили шефов за прием в институт, — он не знает. Учился так себе… Было желание перевестись в другой институт, но осуществить это не представилось возможным. — Значит, не было желания учиться, нет желания и работать хирургом? — перебил я его. — Ловите на словах? — вспыхнул Волошко. — Да, да, так и запишите. Не люблю свою профессию. Но это не значит, что я повинен в смерти мальчика. Убедившись в том, что признавать свою вину Волошко не собирается, я отпустил его. Листая книгу абитуриентов, нашел фамилию Волошко. Знакомлюсь. Проходной балл набран, оценки выставлены: по литературе — «5», физике — «5», химии — «5», биологии — «5». А что в личном деле? Письменная работа. Тема: «Человек — звучит гордо». Читаю. Работа написана слабо. Одних только грамматических ошибок — двенадцать. В конце стоит оценка «5» и подпись экзаменатора. А нужно ставить двойку. Выходит, главную скрипку в приеме играли экзаменаторы. Так я решил сразу. Куда же смотрела комиссия? Вызвал Степанову. Это женщина средних лет, маленькая, курносая, с темно-карими глазами. Принимает экзамены не первый год. Опыт педагогической работы большой. Она подробно рассказала о порядке приема экзаменов, категорически утверждая, что ею все оценки выставлены абитуриентам заслуженно. Со стороны ректора и членов приемной комиссии давления не было. Тогда я предъявил контрольную работу, выполненную Волошко. — Это я выставила оценку по литературе, и вполне заслуженно. Написано чисто, — решительно ответила она. — Прочтите, — предложил я, — и ошибки не забудьте отметить. По мере того, как Степанова читала, ее лицо изменилось, на лбу появились капли пота, а затем задрожали губы… — Недосмотрела. Сознаю. Ночью сидела, — тихо сказала она, краснея. — И сколько там всякого рода ошибок? — Шестнадцать. — Какая должна быть оценка? — Неудовлетворительная. — А выставили «пять»… Точно так же вы поступили, проверяя и некоторые другие работы. Выходит, сделано с умыслом? Падающий из окна яркий солнечный луч на мгновение осветил ее лицо, и оно словно загорелось, побагровело. Наконец она тихо сказала: — Привлекайте за халатность. — Эти слова были произнесены неискренне. Она опять опустила голову, замолчала. — Ну, ну, продолжайте. — Я взяток не брала, просто ошиблась, — горько вздохнула Степанова. — Мария Ивановна, лучше расскажите правду, как все это произошло. Человек не хотел поступать в институт, а его волоком затащили. И все за так? Степанова не ответила. Опустила голову вниз, будто рассматривая что-то на полу у своих ног. …Допросил я еще шесть человек по работам абитуриентов, оценки которых явно были завышены. Все в один голос отвечали: ошиблись. Что здесь? Круговая порука: все за одного и один за всех? Или же экзаменаторы все решили сами и ректор Гий здесь ни при чем? Но многие вопросы остались не выясненными, были только предположения. Вывод напрашивался один: нужна постепенная, настойчивая и кропотливая работа. В письме на имя прокурора республики говорилось о каком-то мужчине из Черновцов, имевшем доступ в институт. Кто этот мужчина? Подключили оперативников милиции и общественность, нужно было во что бы то ни стало найти его. Помог нам шофер ректора института — Николай. Он вспомнил один эпизод, который и пролил свет на наше дело. Еще в 1959 году ректор института Гий ездил во Львов на совещание. Потом обедали в ресторане. Машина стояла тут же, на привокзальной площади. Николая, конечно, в ресторан не пригласили, и он обедал всухомятку в кабине автомобиля. Во втором часу дня к машине подошел мужчина около пятидесяти лет, плотный, среднего роста, блондин, с длинной седеющей шевелюрой, зачесанной назад. Лицо овальное, густые нависшие брови, прикрывающие маленькие, как у крысы, серые глаза. — Шефа привез? — спросил Николая. — Ректора института, — ответил шофер. — В Тернополь поедете? — улыбнулся незнакомый мужчина. Шофер сразу не ответил. Вылез из кабины, протер переднее стекло и тогда только сказал: — Да, милый, скоро должны отчаливать. — Мне тоже по пути. Возьмете? — Как Петр Емельянович распорядится. Его дело. — Петр Емельянович? — обрадовался незнакомый. — Давненько не видел, знаю его. Может, бутылочку коньячку прихватить? — Мне-то какое дело, — буркнул шофер. Мужчина на некоторое время исчез и вернулся со свертком. Ждать Гия пришлось еще долго. Его привели двое мужчин, усадили в машину и, попрощавшись, ушли. В это время неизвестный стоял в стороне и наблюдал. Когда мужчины ушли, он подошел к машине и громко сказал: — О, Петр Емельянович! Как я рад видеть вас! — Кто это? — Гий вопросительно посмотрел на Николая. — Ваш знакомый, в Тернополь просится. — Знакомый? Садись. Мне не жалко. — Гий махнул рукой. — Машина не конь, овса не попросит. Ехали молча. После выпитого Гий дремал. Его попутчик раз за разом поднимался на заднем сиденье, посматривая на Гия и ожидая удобного момента для разговора. Это был некий Басс — аферист, шулер и мошенник с очень широкими связями. Главное его оружие — нахальство, девиз — «Я тебе, ты — мене». Ранее судимый. Выдавая себя за администратора одного из московских театров, удачно провел несколько афер, посредничал во взяточничестве. Собеседников ловил на дешевом остроумии, лез в душу и Добивался своего. Знал множество анекдотов. Умел их рассказывать.