— Вы не в курсе, он часто бывал на кладбище? — У Олюшки-то? Бывал, как же. Аккуратно каждые выходные ходил. У них и место там было куплено. На Троекуровском. Большой участок, на семью. Все шутили, что рядом со знаменитостями будут лежать. Ан вот и улеглись. Не к добру, видать, шутили-то. — Значит, по выходным. А в будние дни, выходит, он туда не наведывался? — Не знаю, может, и ходил. Мне ведь не докладывают. Только в будни у него работа. Он с работы-то раньше девяти вечера и не приходил никогда. Куда там еще на кладбище идти? — А откуда вы это знаете, если уходите в семь? — лукаво прищурился Лев. — Я? — растерянно и как-то даже испуганно переспросила Клара. — Но как же… Это уж давно известно. Всегда он так ходит. На работу к десяти, с работы после девяти. Иногда и в одиннадцать приезжал. — Наверное, об этом вам говорила жена или дочь? — Да, и они. И вообще… Это уже известно, когда он приходит. В целом картина складывалась. Рябов, расстроенный самоубийством дочери, поздно вечером отправился на кладбище и там, обдуманно или спонтанно, решил последовать ее примеру. Дома его никто не ждал, и тот факт, что он не вернулся «по расписанию», ни у кого не вызвал бы беспокойства как минимум до утра. С этой стороны все выглядело логично. Интересно было другое. Чтобы пустить себе пулю в лоб, хоть обдуманно, хоть спонтанно, нужно иметь из чего стрелять. А крупный государственный чиновник вряд ли вот так вот просто каждый день ходил на работу с пистолетом. Может, оружие было в машине? Да и было ли вообще у Рябова оружие? — Клара Семеновна, вы поддерживаете порядок в квартире, наверное, уже изучили все закоулки? Вы не знаете, где обычно Дмитрий Петрович держал пистолет? — Пистолет?! — Изумление домработницы было совершенно искренним. — Вот уж не знаю. Никогда и не видела даже. Зачем ему пистолет? Хорошие, приличные люди. Да еще дома. Нет, не знаю. Пистолет никогда не видела. А почему вы спросили? — Так, из интереса. Подумал, может быть, Дмитрий Петрович имел оружие для самообороны. — А, это вы из-за того нападения. Нет, не знаю. Про пистолет не знаю. А что там такое случилось? Кто на него напал? Вы так и не сказали. — Да нет, ничего особенного. Просто хотел узнать, имелись ли у Дмитрия Петровича средства для самообороны. Так, значит, вчера вы не приходили сюда? — Нет. Я через день. Еще когда жена его была и дочка, тогда да, тогда каждый день приходила. А сейчас нет. Через день. — Еще один вопрос. Супруга Дмитрия Петровича умерла уже довольно давно. Вы не знаете, он не имел кого-нибудь, так сказать, на примете? Все-таки мужчина еще не старый. — Нет, не знаю. Про такое нам не докладывают. Да и Олюшка никогда ничего не говорила. Нет. Думаю, не имел. В гости не водил никого, а как там еще где было, этого не знаю. Был бы кто, наверное, пригласил бы. Но нет. Я не видела. Да и Олюшка ничего не говорила. — Наверное, он очень любил жену? — Да. Любил. Очень горевал, когда она померла. Да и все расстроились. Хорошая была женщина. Потом вот и у Олюшки с Игорьком этим. Когда стал он сюда ходить, вроде как-то и повеселее все пошло, Олюшка снова улыбаться начала. И вдруг опять. Только было подумали, что жизнь налаживается, а оно еще хуже обернулось. И что это за напасть такая на эту семью? — Клара Семеновна, а вы не обращали внимания, в последние несколько дней в настроении Дмитрия Петровича не проявлялось чего-то необычного? Какие-то эмоции, поступки? То, чего раньше за ним не наблюдалось? — Не знаю. — Взгляд собеседницы выражал недоумение. — Вроде все, как всегда. Да я его и не видела почти. Говорю же, у нас расписание такое, что мы с хозяевами почти не пересекаемся. Честно говоря, и желания особого не было пересекаться. Что хорошего? Всегда угрюмый, слова не скажет. Набычится, насупится и ходит туда-сюда. — А раньше он таким не был? — Раньше-то? — Клара Семеновна задумалась. — Как вам сказать? Я ведь все больше с девочками общалась. Вот с женой его да с Олюшкой. Его-то самого и не видела почти. Конечно, раньше-то повеселей у них было. А так — не знаю, необычного вроде ничего не было. Глава 2 Разговор с домработницей не стал кладезем в плане информативности. Но общее представление о семье Рябовых у полковника сложилось. По всей видимости, эта «ячейка общества» представляла собой некий самодостаточный социум, замкнутый внутри себя. Глава семейства, похоже, был вполне доволен существующим положением вещей и новизны не искал. Это подтверждалось уже тем, что спустя два года после смерти супруги он так и не женился. При таком положении было вполне объяснимо, что первый трагический случай, нарушивший целостность этого небольшого «клана», по принципу цепной реакции вызвал все остальные беды. Предположения о самоубийствах выглядели вполне логично, и тем не менее чем больше полковник размышлял об этом деле, тем чаще его мысли возвращались к теме убийства и заказа. «Наверняка эти люди не хуже самого Рябова знали его расписание и были в курсе того, что после работы он возвращается в пустую квартиру. Значит, как минимум до утра у них была временная фора и возможность «замести следы». Да и пистолет этот. Пока непонятно, откуда он взялся. У Рябова было разрешение? В досье об этом ничего нет. Похоже, нужна санкция на обыск. Представляю, как обрадуется генерал». Кроме вопроса о пистолете, беседа с домработницей выявила и некоторые другие обстоятельства, которые Гурову сразу захотелось прояснить, хотя они и не имели непосредственного отношения к самоубийству чиновника из Минобороны. Например, очень подозрительным показалось ему несовпадение образа «тихого спокойного мальчика», жениха Ольги, описанного домработницей, и дебошира, которого переводят из камеры в камеру за то, что он не может ужиться с другими заключенными. Что могло скрываться за этим расхождением? Инстинктивно Лев чувствовал, что связь между этими тремя смертями — жениха, дочери Рябова и его самого — не только в том, что погибшие — близкие люди. Опытный полковник за событиями, для всех очевидными, улавливал скрытый подтекст и понимал, что не сможет успокоиться до тех пор, пока смысл этого подтекста полностью для него не прояснится. Поэтому, возвращаясь в Управление, он уже предчувствовал проблемы. «Если Орлов узнает, что я начал «копать», сразу встанет на дыбы. Надо поосторожнее. Партизанскими методами. Дело и впрямь неприятное, а реальных фактов у меня пока нет. Да и неизвестно, будут ли. Даже если и есть какие-то «нюансы» по этому самоубийству, откровенничать точно никто не станет. Не говоря уже о том, что я пока еще и не настолько в курсе дела, чтобы «нужные» вопросы задавать. Для начала попробуем выяснить, что там с этим убийством в СИЗО и самоубийством дочери. А от этого уже будем «плясать». В Главк Лев прибыл, когда рабочий день уже подходил к концу. Необходимо было выяснить, у кого находятся в разработке интересующие его дела, и проще всего было бы обратиться с этим вопросом непосредственно к генералу Орлову. Но он хорошо понимал, что в сложившихся обстоятельствах расспросы о том, кто проводил дознание по факту самоубийства Ольги Рябовой и у кого сейчас находится дело по убийству в СИЗО, у начальства вызовут только ненужное раздражение, поэтому решил выяснить это, пользуясь «личными каналами». Пообщавшись с коллегами и задав как бы невзначай несколько наводящих вопросов, Гуров вскоре уже знал, куда ему обращаться. Постучав в знакомый кабинет, он, не дожидаясь специального приглашения, вошел к коллеге и старому знакомому Владимиру Зимину. — Здорово, Володя! Как жизнь молодая? — Вообще-то собирался домой, — усмехнулся Зимин. — Но, похоже, поторопился. Ты ведь просто так не заходишь. — Угадал. Но постараюсь не задерживать. Вопрос у меня, в общем-то, простой. С месяц назад возникло тут у нас некое дело по суициду. Ольга Рябова. Слышал про такую? — А, это, — сразу перестал улыбаться Зимин. — Да, было. Хотя восторга не вызвало ни малейшего. Рябова эта — из «папиных дочек». Отец ее где-то «в верхах» рулит. Так что, сам понимаешь, единственная моя мечта при начале этого дела была — поскорее его закончить. У меня стрессов и без того хватает. — А что, с этим делом много было стрессов? — навострил уши Лев. — Да нет. В плане криминала там, можно сказать, абсолютный ноль. У девушки погиб парень, девушка расстроилась, и в какой-то момент эмоции возобладали над здравым смыслом. Все очевидно. Так что неожиданностей в ходе расследования не возникло. Чему я, признаюсь тебе по секрету, весьма был рад. Я бы и вообще предпочел, чтобы эта головная боль меня минула. Орлов ведь всех этих «важняков» обычно тебе поручает. — Да, в этот раз что-то не предложил. — Как бы он предложил? Это же в октябре случилось, ты как раз в командировке был. — А, точно! Действительно, уезжал на неделю. Как мало надо, чтобы все самое интересное пропустить, — усмехнулся Лев. — Вот-вот. А я бы с удовольствием пропустил, но — увы! Не вышло. — Ведь ты говоришь, что подозрительного ничего там не было. Чего же тогда беспокоиться? — Это как сказать. Не знаю, как ты, может, привык уже, а у меня все эти высокие персоны одним своим присутствием уже вызывают беспокойство. Ходишь, как по лезвию бритвы. Пока протокол пишешь, семь потов сойдет — все боишься, как бы чего «ненужного» не вписать. Кто их знает, какие у них там внутренние взаимоотношения. Напишешь что-нибудь, не подумав, а потом придется новую работу искать. — Ладно, не драматизируй, — улыбнулся Гуров. — Ты — кадр заслуженный, на таких Управление держится. Кому-кому, а уж тебе-то безработица точно не грозит. Так, значит, дело ты закрыл? — Закрыл. А чего с ним возиться? Говорю же, только лишняя головная боль. Обстоятельства и причина смерти очевидны, время везде совпадает, экспертиза все подтверждает. В сущности, это дознание было обычной формальностью, и я постарался как можно оперативнее уладить эту формальность. Услышав слово «формальность», уже однажды прозвучавшее по поводу такого же «очевидного» самоубийства, Гуров невольно насторожился. — А что там вообще произошло? — как бы невзначай поинтересовался он. — Да ничего особенного. Накануне эта Ольга ночевала у подруги, вернулась домой, когда отец уже ушел на работу. Хотя, по словам этой самой подруги, она, наоборот, вышла пораньше, чтобы утром успеть повидаться с отцом. Но сам Рябов говорит, что в тот день с дочерью не встречался. Видимо, не успела. Может, это ее и спровоцировало. Сейчас трудно сказать. — А подруга? Она ничего не смогла подсказать по поводу того, что ее спровоцировало? В каком настроении Ольга уходила от нее? — В том-то и дело, что, по ее словам, настроение у той было вполне адекватное. Даже, можно сказать, хорошее. Так что если что-то и произошло из ряда вон выходящее, то, видимо, в промежутке между моментом, когда Ольга вышла от подруги, и моментом, когда она прибыла к себе в квартиру. Это, кстати, косвенно подтверждают слова той же подруги. Она звонила Ольге, чтобы узнать, как та добралась. И на телефонный звонок Ольга ответила, уже явно пребывая в глубоком расстройстве. — Подруга пыталась расспросить о причинах? — Да, только безуспешно. Ольга была в слезах и ничего толком не объяснила. Сказала, что перезвонит позже. — Но не перезвонила? — Видимо, нет. — Значит, о причинах, вызвавших такое ее состояние, так и не удалось узнать? — Как это можно узнать, Лев? — совершенно искренне недоумевал Зимин. — Чужая душа — потемки. Ей любой случайный прохожий мог нахамить, ни о чем таком не думая, и вызвать «рецидив». Любое неосторожное слово, связанное с недавней трагедией, могло навести на ненужные ассоциации и в итоге спровоцировать катастрофу. Как тут угадать? Намеренной провокации там не было — это главное. И это установлено точно. Так же, как и то, что рядом в момент суицида никто не стоял и глотать таблетки, запивая их водкой, не заставлял. Так что с точки зрения уголовных статей здесь все чисто. А по поводу индивидуальных душевных переживаний — это вам к другим специалистам. Ты, кстати, с чего вдруг этим делом заинтересовался? Что-то «параллельное» расследуешь? — Да, близкий случай, — небрежно бросил Гуров. — Косвенно соприкасается с этой семьей. Ты, кстати, не наводил справки об этом парне, ее женихе? Что там с ним стряслось? — Нет, до таких извращений мой трудовой энтузиазм не доходил, — усмехнулся Зимин. — Я рад был не знаю как, что Ольгу-то эту с рук сбыл, а ты мне еще ее парня «сватаешь». Если неймется, можешь сам узнать. Дело у Жилятина, до сих пор не закрыто, и когда закроют, неизвестно. Вот там-то, похоже, «подозрительного» просто целый вагон. — Правда? А что именно? — Да не знаю я, что именно. Не вникал. Да и не горю желанием, если честно. Своего хватает. Просто слышал, ребята говорили. Да и без того можно догадаться. Убийство в СИЗО — всегда тема непростая. Но я не вникал.