Часть 3 из 61 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мирко
Это был не самый крупный город долины, но все же мог похвастаться каким-никаким вокзалом. А неподалеку, на северо-западной окраине, расположилась школа для детей из города и окрестностей.
Мирко был из числа последних.
Школа была обустроена в давно закрытом молочном заводе, насквозь пропахшем кислым молоком. Из узких окон открывался вид на ближайшие виноградники и горы на западе. Вокзала из школьного кабинета видно не было, но рельсы шли прямо вдоль забора. Тусклая изгородь из засохшей виноградной лозы помечала границу и символически, раз уж на иное не была способна, указывала детям на опасность. Когда мимо проходил поезд, обучение на мгновение замирало, стены слегла потряхивало, и старые бидоны для молока, составленные в кладовке, металлически звенькали, стукаясь друг об друга. Их можно было использовать вместо стульев, если придут все ученики, но этого никогда не бывало. Кто-нибудь из детей с ферм всегда отсутствовал.
Чу-чух, чу-чух. Мирко нравился звук поезда. Он напоминал биение сердца. Сильного сердца. Но он не был уверен, что ему хотелось бы поехать на поезде.
Учеников было много. Мальчики и девочки сидели отдельно друг от друга. Широкий проход между комнатами занавесили тканью, которая мешала подсматривать, но не заглушала звуки. Любая попытка разделения по половому признаку проваливалась, как только звонил школьный звонок и все ученики высыпали на солнце и, словно подчиняясь инстинкту, объединялись с ровесниками.
Кроме тех, кто предпочитал быть в одиночестве.
– Ты немногословен, Мирко, – сказала учительница, когда он вышел из класса после урока. – Но твои ответы всегда безупречны. Мне кажется, ты слушаешь внимательнее, чем остальные. Я права?
Мирко кивнул.
Учительница картавила. Безуп-рэ-чны.
Он всегда выходил последним. Другие убегали. Мирко некуда было бежать, и никто не бежал за Мирко. Чаще ему вслед кричали. Обычно про его уши.
В то утро он делал то же, что и обычно, когда встал и принялся собираться в школу. Он помог отцу подоить коров, потом умылся и неторопливо съел кашу, в то время как его старший брат проглотил двойную порцию в два раза быстрее его. И вот брат уже исчез в пылевом облаке на своем громыхающем велосипеде, а Мирко попрощался с мамой на кухне, помахал отцу в поле и размеренным шагом направился по дороге к городу. Ему не было дела ни до велосипеда, ни до шума, ни даже до школы. Но он хотел научиться чему-нибудь еще, кроме ухода за коровами, и три дня в неделю ему давалась такая возможность.
Мирко было одиннадцать с половиной, и для своего возраста он был мелковат. Благодаря его мудрому спокойному взгляду учителя отправили его к ребятам постарше. Маленький обман – единственный.
Он спокойно шагал домой. Уже миновал извилистые улочки города, где беззубые старухи сидели на крошечных скамейках в тени, комментируя все, что попадалось им на глаза. «Какой милый мальчик», – крикнула одна из них, когда Мирко проходил мимо. «Небось, из школы идет», – раздался резкий голос в паре метров. «У него красивые глаза, – крикнула третья, – и уши как у моего покойного мужа».
Они дружелюбно посмеивались, приветливо улыбались, а их маленькие глазки искрились. Мирко так и не понял, предполагалось ли, что он должен их слышать. Но они ему нравились.
Он пересек городскую площадь, где несколько взрослых ребят играли в бочче[1], и направился по дороге на восток. На окраине города он миновал церковь – она стояла, светясь, на холмике за облетевшими кустами олеандра и старой избушкой, пустовавшей уже много лет. На другой стороне холма расположилось кладбище с серыми камнями. «Поздоровайся с мамой!» – раздался внезапно крик, и Мирко испуганно склонил голову, избегая встречи глазами со священником, чей голос он безусловно узнал.
Он перешел по каменному мостику, который мягкой дугой перекинулся над водой там, где поток ýже всего. Как всегда, он провел рукой по грубому камню низеньких перил, отгораживавших дорогу от воды. Какой-то парень из города утонул, упав отсюда. Заносчивый, говорили про него. Хотел пройти по перилам, выпендриться перед другими детьми. Падать было невысоко, речка неглубокая, берег близко, но тот парень не умел плавать. Течением унесло, и тело потом нашли дальше к югу от моста. Вскоре после этого случая отец научил Мирко плавать и попросил никогда не выеживаться и не ходить в места, куда ходить не следует. Мирко никогда не рисковал и не залезал на перила.
По другую сторону моста он мог бы пойти и дальше по дорожке, которая полями привела бы его домой. Но вместо этого он повернул на север, на узкую тропу, огибавшую виноградник и проходившую через рощу. В тени деревьев тропа спускалась к реке. Там была полянка, куда рабочие приходили отдохнуть или порыбачить.
В тот день там никого не было, и Мирко сел у берега на траву. Коричневая вода текла спокойно, мерцая в тени деревьев. Севернее потоки срывались с гор, скользили по полям и лесам, чтобы влиться в русло. Как артерии примыкают к аорте, говорила его учительница. Точнее, она показала картинку внутреннего строения человека и сравнила его с долиной. Все кровеносные сосуды связаны друг с другом, как реки, сказала она. А сердце тогда должно быть там, на севере, в горах, закончил про себя Мирко.
Иногда по реке сплавляли бревна на лесопильню к югу от города, и тогда воздух полнился криками. Но в тот день тишину нарушали только жужжание насекомых и гомон птиц в ветвях. Вода стояла высоко. Это хорошо. Если бы лето было засушливым, река сжалась бы до тоненькой струйки в середине русла, и рыба лежала бы на песке, хватая ртом воздух. Мирко не выносил такого зрелища. Он всегда пытался помочь, но, когда он возвращался, по берегу снова были разбросаны умирающие рыбешки. Отец говорил тогда, что все идет своим чередом. Природа жестока, но справедлива. Его отец однажды видел у реки голодную медведицу с двумя медвежатами. Они спустились с гор и пересекли долину в поисках еды, а теперь пировали рыбой.
Мирко никогда еще не видел медведя, да и на пиру никогда не бывал. Его родители нечасто устраивали праздники. Но они всегда благодарили Бога за маленькие радости, а их, несмотря ни на что, было много. Одной из радостей был сам Мирко.
Когда он вышел из тени деревьев, солнце едва не ослепило его. Вскоре он уже пересек шоссе и пошел по гравийной дорожке между полями. Где-то остановился понаблюдать за коровой, отбившейся от стада. Другие нашли тень под кипарисами, стояли и смотрели в одну сторону. А эта корова, несмотря на жару, устроилась на палящем солнце, вдали от тени и воды, спиной к товаркам.
Она повернула голову и посмотрела на Мирко тяжелым взглядом, который он не смог до конца понять. Пожевала. Наверное, о чем-то думала. Потом подняла хвост и словно в знак приветствия оправила свою естественную потребность. Из ниоткуда появилась туча мух и фальшивой тенью окутала лепешку. Корова сделала шаг вперед, два назад, и мухи на мгновение пропали, чтобы тут же снова облепить заветренные фекалии. Их гудение смешалось с пением цикад, жеванием коров и редким криком хищной птицы. Мирко хорошо знал эту корову – она всегда держалась особняком. Он не понимал, стеснялась она или, наоборот, была драчливой.
Может, и то, и другое.
Дома на ферме отец как раз запрягал повозку.
– Ну как, Мирко, выучил сегодня что-нибудь в школе?
Он всегда задавал один и тот же вопрос.
– Да, – ответил Мирко, как обычно. – Куда ты собрался?
– Мне надо в город, но сначала я заеду к соседям. Хочешь поехать со мной?
– На большую ферму? Где близнецы?
– Нет, на маленькую. К вдове.
Не то чтобы Мирко очень хотелось навещать соседей, но планов у него никаких все равно не было, так что он с удовольствием составил отцу компанию. О вдове он раньше только слышал. Ее муж умер пару лет назад, а дети разъехались, по крайней мере одна из дочерей, которая уже стала взрослой.
Он сел в повозку, и та загрохотала по узкой колее, вившейся между полями к соседской ферме. Сильные копыта лошади взвивали пыль, так что та туманным облаком повисала за телегой.
Они жили в юго-восточном конце протяженной долины, на самом краю, где природа, ближе к горам, становилась более сдержанной. С их фермы соседскую не было видно, ее заслонял холм с обветренными деревьями, которые стояли скученно, словно совещались и замышляли нечистое. Поскольку из дома Мирко эту ферму увидеть было невозможно, ему всегда казалось, что она очень далеко.
Солнце палило, деревья скрипели, удары копыт раздавались глухо и уверенно, и на Мирко напала приятная, усыпляющая леность. Его отец спокойно сидел на козлах, опустив руки на колени и позволив лошади самой выбирать темп. Они уже давно достигли согласия, и у них не осталось поводов ссориться. Он не подгонял, а лошадь в ответ выполняла то, что от нее ожидалось. Они во многом были похожи.
Мирко предпочитал сидеть в повозке спиной к отцу. Ему нравилось смотреть назад, на проплывающий мимо пейзаж. Он словно выезжал из картины и погружался в новую, которая раскрывалась ему и становилась все больше и больше. Это давало время рассмотреть детали и спокойно их оставить, когда они отдалялись и становились неразличимы. Когда он смотрел вперед, ему казалось, что впечатления атакуют, набегают со всех сторон, и он не успевал их впитать и переварить. Когда он единственный раз сел в автомобиль, у него закружилась голова, и потом осталось ощущение, словно в него впихивали еду, не разрешая и не давая времени ее прожевать.
Отец что-то сказал, и Мирко повернулся посмотреть вперед. После очередного поворота показалась соседская ферма. Сначала главный дом – он стоял поперек и слабо светился, как усталая старая свиноматка, которая случайно забрела к паре кипарисов. За домом проглядывали еще несколько строений, а на заднем плане с королевским величием гряда гор поднималась к небу глубокого синего цвета. Узкая расщелина, как после удара топора, пронзила гору и образовала необычную трещину над крышей фермы.
В детстве Мирко, конечно, пару раз бывал у соседей, но сейчас все воспоминания о ферме стерлись. Светлые камни, краснокирпичная черепица на крыше, – словом, она ничем не отличалась от любой другой фермы в окрестностях.
Они проехали по колее, огибавшей хозяйский дом слева и заводившей на пустынный двор. Только пара потерянных куриц бродила, поклевывая что-то в жухлой траве среди камней. Из хлева послышалось блеяние, потом мычание. Отец спрыгнул с козел, а Мирко остался сидеть на повозке, внимательно все разглядывая. Лошадь опустила голову на пару дюймов, передвинула свое большое заднее копыто, приняв позу для отдыха. Издалека разносился бой церковных часов. Его не всегда было слышно. Звук зависел от ветра, а его порывы подвластны только Богу. По крайней мере, так говорила мама Мирко, и ее мысли были понятны. Если бой было слышно, значит, Бог хотел привлечь внимание людей.
Отец Мирко снял кепку и вытер рукавом лоб, потом быстро огляделся и направился к двери кухни. Он держал кепку в руке и бесшумно постукивал ею о бедро во время ходьбы. Мирко слышал, как он тихонько насвистывает мелодию, выдававшую попытки сосредоточиться. Отец успел преодолеть половину расстояния, когда вдова скрюченной тенью вышла из кухни.
Только оказавшись прямо перед ним, она немного распрямилась, одновременно убирая руки от спины и упираясь ими в бока. Черное полотняное платье было таким заношенным, что стало серым. Волосы были стянуты назад и спрятаны под платком, тоже некогда черным. Из-под него виднелась только тонкая полоска белых волос. И бледное лицо, которого, казалось, никогда не касались лучи солнца. В руках не осталось ни цвета, ни жидкости, заметил Мирко со своего наблюдательного поста. Она вся иссохла.
Старушка – хотя, наверное, она была не так стара, как казалось, – зажмурилась перед отцом и Мирко и издала звук, который напоминал животный крик. Крик птицы, наверное.
Отец Мирко в ответ пожелал ей доброго дня. Вдова ничего не ответила, а просто смотрела сквозь щелки на потрескавшемся лице, и он продолжил говорить. Мирко видел, как шевелится его спина, слышал, как он добродушно объясняет что-то про коров, что их надо вывести с дальнего поля. Что-то о дороге по полю, он что-то ей предлагал. Да, это только предложение, но он надеется, что ее заинтересует. Ему бы очень помогло, если бы ему не приходилось водить своих коров длинным обходным путем. Он все говорил, а вдова просто смотрела, и наконец его голос стал напоминать нервный свист. Только некоторое время спустя отец Мирко понял, что вдова не слышит, тем более не понимает половины всего, что он там наговорил.
Потом случилось кое-что, чему сразу не придаешь значения. Тем не менее именно это изменило жизнь Мирко отныне и навсегда и сделало его виновным во всех смертных грехах.
В том числе в убийстве. Или в чем-то подобном.
Старушкина дочь вышла из-за хлева и теперь приближалась к ним, ее длинные волосы были перекинуты через плечо. Мирко никогда еще не видел женщин с длинными распущенными волосами. До этого момента он и женщин-то толком не видел. И теперь он уставился на нее, не в силах отвести глаз.
Ее синее платье было таким же заношенным, как у матери, но казалось опрятнее. Оно напоминало кожицу налитой соком виноградины, а не высохшей изюмины. По платью волосы разливались мягкой, рыже-золотой смолой. Раньше Мирко почти не выделял рыжеволосых девушек из толпы темноволосых, но теперь он отмечал малейшие детали. В волосах горел огонь, они удивительно сверкали на солнце, но дело было не только в них. Лицо тоже сияло, было наполнено жизнью. Солнце разбросало по носу веснушки, зарумянило щеки, а тень провела белые полосы на веках, когда она зажмурилась от яркого света. Мирко показалось, что он заметил искру зелени в ее глазах, обратил внимание, что губы у нее алели, хотя, кажется, она их не красила, в отличие от некоторых женщин в городе. Казалось, она впитала все краски, растерянные ее матерью.
Она сказала что-то отцу Мирко, тот удивленно обернулся к ней. Дружелюбно поздоровался, подтягивая широкими руками широкие подтяжки, кепка болталась на мизинце.
Они договорились.
Что-то о коровах и дороге через поле. Отец Мирко сказал, что он очнь благодарен. Что он проследит за тем, чтобы не испортить дорогу. Что они в любой момент могут воспользоваться его быками для своих телок. Еще он сказал, что ему кажется, у них должно не хватать рабочих рук. Он бы хотел предложить свою помощь в знак благодарности, но у него и так столько забот, что времени совсем не остается. Но взамен он может отправить одного из своих сыновей помогать им. Две дочери уже разъехались, а два мальчика пока живут дома. Старший крепкий и сильный. Он мог бы присылать его несколько дней в неделю, хотя он и работает в городе. В кузнице.
Внезапно отец повернулся к повозке. Он выглядел так, будто ему в голову пришла какая-то идея.
Да ведь наш Мирко может вам помогать, сказал он. Дома Мирко уже научился почти со всем управляться. Он еще не такой крепкий и сильный, но все равно хороший парень. Способный. Через день ходит в школу. Молчаливый, но хороший, – это точно. С животными хорошо ладит. С этими словами отец Мирко подошел к повозке и встал рядом, положив руку на борт. Он слегка постукивал по доскам в такт словам, словно это придавало вес его речи. Хороший парень, это точно. Тук.
Сам Мирко почти не прислушивался. Он видел только женщину с золотистыми волосами. А она смотрела на него. Она его заметила и теперь улыбалась зелеными глазами, белыми зубами и ямочками на щеках. Мирко ответил ей широкой улыбкой и сияющим выражением лица.
Чуть поодаль стояла вдова в своем черно-сером платье и исподлобья глядела на них, напоминая тощую ворону.
Отец Мирко ни словом не обмолвился о визите по пути в город за покупками. Когда они вернулись на ферму и распрягли лошадь, он заговорил.
– Слушай, Мирко, ты же не против, что я предложил Данике твою помощь?
Он взглянул на Мирко поверх лошадиной спины, на которой остались теплые блестящие следы от седла. От них шел пар.
Мирко почувствовал, как кровь приливает к щекам, и торопливо перевел взгляд на скребок, который держал в руке.
– Да, все отлично, – ответил он. – Конечно, я помогу.
Он попробовал на вкус имя Даника, не произнося его вслух.
Отец похлопал лошадь и отправил ее в стойло.
– Это хорошо, Мирко. Но мы еще посмотрим. Может, твой брат со всем справится, по крайней мере, первое время. Тогда ты подключишься позже. – Он закрыл стойло. – У нас для тебя и здесь работа найдется.
Старший брат работал у Даники полтора года, а казалось, что полвека. Все это время Мирко продолжал ходить в школу и выполнять все свои обязанности, так что никто ничего не заметил. Только что в свободное время он перестал бегать вниз к ручью или на пастбище к коровам. Никто за ним не следил, поэтому никто и не подозревал, что он стал навещать соседскую ферму.
Поначалу он подглядывал с их собственного южного поля, где прятался в меже. Оттуда ему было видно потрепанную кровлю усадьбы и кусочек земли, примыкавшей к их полям. Однажды ему надоело наблюдать за шумными животными, и он рискнул спуститься вдоль загона. Одна из лошадей с любопытством следовала за ним по другую сторону изгороди, пока загон не закончился. Мирко же подкрался еще чуть-чуть, чтобы видно было поле люцерны, но там не было никого, кроме пары сорок.