Отец улыбнулся от воспоминаний. – Она вовсе не собиралась бить меня. Она сделала это рефлекторно, но я едва не лишился пары прекрасных чувств. Потом она извинялась и целовала меня… так нежно, что я очутился на небесах. Мне не оставалось иного, как простить ее. Из уголка глаза стекла скупая слеза. Щеки порозовели от алкоголя. Становилось видно, что он не привык пить. – Что же наделала мама, что ты захотел ее ударить? – спросил Мирко. Он ни разу не видел, чтобы отец распускал руки, ни с людьми, ни с животными. – А вот этого я сказать не могу. Могу только намекнуть, что она нарушила одну из десяти заповедей. Мирко уставился на отца, потеряв дар речи. – Не может быть! Какую заповедь? – Какая разница. Это было так давно, и все уже прощено. Отец покосился на него и подмигнул. Губы слабо улыбались, и на мгновение он напомнил Мирко молодого паренька. – Даже лучшие из нас могут согрешить, мой мальчик. Никогда еще Мирко не испытывал такой благодарности. Мирко пришлось помочь отцу встать. – Пусть мама отдохнет спокойно, – прошептал он. – Когда я хочу подремать, я обычно ложусь в твою постель, чтобы не мешать ей. Может, ты в это время приглядишь за скотиной? Мирко кивнул и проводил отца в постель. Комната мальчиков была такой же, какой он ее оставил, разве что на ночном столике в пепельнице лежала трубка. На письменном столе были сложены все письма Мирко из Америки. Отец кивнул в их сторону. – Спасибо за письма, сын. Мы с мамой читали их друг другу. Большим счастьем была возможность таким образом наблюдать за тобой. И знай, что мы очень благодарны за деньги. Без них нам бы пришлось отойти от управления усадьбой раньше времени. Теперь мы сможем здесь умереть. Это хорошо. Все так, как должно быть. Закрывая за собой дверь, Мирко услышал храп отца в комнате. Половицы в проходе скрипнули, вечернее солнце косо светило в окно, выхватывая пыль, кружившуюся у досок, подобно крошечным ветряным ведьмам. Мирко не помнил, чтобы когда-либо видел пыль на этом полу. Подойдя к спальне родителей, он остановился и прислушался к дыханию матери. Дверь была приоткрыта. На этот раз он подошел к кровати. Он двигался тихо, как только мог. Он слышал ее вдохи, похожие на тонкий свист. Она лежала в точности как прежде, и Мирко встал на колени у кровати, лицом к лицу с ней. Его пронзила волна испуга, когда он посмотрел в ее открытые глаза. – Мальчик мой, добро пожаловать домой, – сказала она таким слабым голосом, что он едва мог расслышать слова. Глаза светились из глубины, словно свет жил позади них. Наверное, она плакала. Мирко нашел ее руку и крепко, но осторожно сжал ее. – Спасибо, мама, – прошептал он и попытался улыбнуться. Потом она закрыла глаза, и свистящий звук усилился до спокойного, размеренного норд-веста. Мирко поцеловал ее руку, одни костяшки, и аккуратно укрыл ее одеялом. Потом бесшумно поднялся и отошел к двери, ни на секунду не поворачиваясь к маме спиной. О кнуте и животных Мирко говорит, от людей нельзя требовать, чтобы они делали больше, чем в их силах. – Если делаешь все, что можешь, то больше уже не можешь, – говорит он. – Это верно и для людей, и для лошадей. Наверное, поэтому он так разозлился, когда мы как-то встретили мужчину в двуколке, запряженной ослом. Была зима, человек сидел в телеге, укутанный в одеяло, одной рукой он держал бутыль вина, из которой пил, другой крутил кнут. Осел тянул и тянул. Стонал и стонал. Осел был дряхлый, измученный. От него остались кожа да кости. Еще и такой мороз. Не уверен, что он правда делал все, что мог, но выглядело именно так. И все равно мужчина то и дело бил беднягу кнутом. – У, зверюга! Пошевеливайся давай! Вперед! – кричал он. Потом замахивался кнутом, так что тот протягивал осла по всей спине до самого хвоста, и каждый раз осел чуть не падал на колени. Мы с Мирко встретили его на проселочной дороге, он двигался навстречу. Он кричал так, что мы услышали его еще издалека. Я заметил, что Мирко замедлял шаг по мере того, как мы приближались к телеге. И вместо того, чтобы отойти в сторону и уступить дорогу, он встал прямо посреди дороги, уткнувшись руками в бока, так что ослу пришлось остановиться. Я встал рядом с ним. Мы же вместе. Мужчина продолжал махать кнутом, когда осел остановился перед нами. Кажется, он не совсем понимал, что происходит. Я, если уж на то пошло, тоже. – Оставайся здесь. И придержи несчастное животное, – сказал мне Мирко. Он подошел к телеге и выхватил кнут из руки мужчины. – Разве ты не видишь, что осел устал? – крикнул он. – У него совсем сил не осталось! Чего же, черт подери, ты от него требуешь? Редко я видел, чтобы Мирко так злился. Мужчина совсем слетел с катушек, но, кажется, драться он не собирался. Скорее, он просто был пьяный в стельку и был поражен, что кто-то посмел помешать ему бить собственного осла. Он ничего не говорил, просто сидел и смотрел огромными глазами, с бутылкой в руке, но без длинного кнута. Мирко вернулся ко мне. Он сунул кнут под мышку и принялся распрягать осла. – Оставь! – крикнул мужчина, когда до него дошло, чем занимается Мирко. – Вы, черт побери, не можете забрать у меня осла. – Мы и не забираем. Но мы делаем то, что нужно. Как только осел был освобожден от дышла, он упал. Можно было подумать, что это дышло держало осла на ногах, а не наоборот. Он со стоном дышал и едва мог открыть глаза. – Бедняга. Ты не заслужил быть замученным до смерти таким нелюдем, как этот, – сказал Мирко, садясь на колени рядом с ослом и поднимая глаза на меня. – Нет. Он делал все, что мог, – прошептал я. – Вот именно. Этот осел больше не будет страдать. Помнишь, я тебе однажды показывал, что делать с больным теленком, если найдешь его в поле? Как свернуть ему шею. Быстрым резким движением. Помнишь, Додо? – Да! У меня это хорошо получалось. Шея ломалась, в точности как ты объяснял. Мирко кивнул. – У тебя очень хорошо получалось. Сейчас тебе придется снова это сделать. Ради осла. – Хорошо, я сделаю это ради осла, – сказал я. Я делал это в основном потому, что Мирко попросил. Я сел рядом с Мирко и ухватил осла за шею, а он приподнял его голову. Потом я свернул шею, быстро и уверенно, насколько мог. Бум. Недостаточно хорошо, осел не умер. Вместо этого он принялся визжать прямо мне в ухо. Жуткий звук. Как крик, который все никак не закончится. – Еще раз! Еще раз, Додо. Сильнее! – крикнул Мирко. Он кричал очень громко. Я повторил, звук прекратился. Наконец-то. – Теперь отпусти, – сказал Мирко, я отпустил шею, а Мирко положил голову осла обратно на землю. – Извини, – прошептал я. – Я делал все что мог, – я готов был расплакаться. Я не хотел, чтобы осел так кричал. Но Мирко, хвала небесам, не сердился. – Ты всегда делаешь все, что можешь, – сказал он и похлопал меня по плечу. – Даже когда не все получается, я знаю, что ты пытаешься. Все хорошо, Додо. Давай оттащим животное с дороги. Внезапно мужчина с телеги завизжал и завыл. – Какого черта вы сделали с моим ослом? – орал он. – И как мне теперь ехать? – Впрягайся сам, – сказал Мирко. Мужчина сидел и смотрел, а мы перенесли осла в траву. Мертвое тело было теплым и потным, несмотря на сильный ветер. Я помню, что на мне был свитер с большим сердцем. Под курткой. И мы пошли. Через некоторое время Мирко остановился и переломил кнут об колено. Он сломал его на несколько кусочков, а потом достал карманный нож и отрезал ремень от кнутовища. Под конец он сбросил все в канаву. – Больше этот кнут никому не навредит, – сказал он. Вдалеке мы видели, как человек тащит свою телегу. Еще мы его слышали. Он выл без остановки. – Ему это пойдет на пользу, – со смехом сказал Мирко. – Лучше было бы, только если бы осел сел на телегу и погонял его кнутом. Мне не сразу удалось такое себе представить.