Я вырвала телефон из его рук. Мужчина не сопротивлялся, но по его лицу пробежала мрачная тень, губы сжались, а взгляд опустился на руки. Не отрывая глаз от своего помощника, я поднесла телефон к уху. – Эй, Датоу, было плохо слышно. Маялась от скуки и вот решила позвонить, узнать, как ты… При этих словах Цзюйлань поднял голову. Его лицо больше ничего не выражало. И только глаза снова очистились и засияли, как море под летним солнцем. Закончив говорить с Бувэнем, я с улыбкой произнесла: – Пойду возвращать долг. Помощник вышел вместе со мной, не произнеся ни слова. – Можешь не провожать. Тут недалеко, так что вряд ли меня снова ограбят. – Ты слабее, чем думаешь. Мужчина не торопился уходить. Я скривилась от досады. Мы вошли в дом Ишэна и вручили деньги, несмотря ни на какие возражения. Вернувшись к себе, я достала оставшиеся двести сорок шесть юаней и протянула их Цзюйланю. – Возьмешь?.. Он дал мне пять сотен. Я оставила себе триста и вернула ему двести сорок шесть, поделив все примерно поровну. – Что-нибудь придумаем. Вместе. Лежа ночью в кровати и глядя на триста юаней, я медленно вздохнула и не смогла удержаться от глупой улыбки. На следующий день я накупила много больших и маленьких раковин у знакомых рыбаков и начала делать браслеты, ожерелья и прочие украшения… Этому меня научил дедушка. В молодости, чтобы заработать на жизнь, он часто выходил на корабле в море и проводил там по полгода. У него не было денег на подарки семье и тем более на украшения, поэтому он решил сам делать красивые и изящные вещицы из раковин разных форм и цветов. После возвращения из плаванья отдавал все безделушки бабушке. Когда ее не стало, дедушка продолжал что-то мастерить из ракушек. А едва их накапливалось побольше, относил на пристань и продавал. В детстве я думала, что это делалось ради заработка, но позже поняла, что правда была в другом. Он скучал по тому времени, когда ходил в море и когда любимая женщина ждала его дома. Ракушки для него были радостью и воплощением красоты, поэтому, как только отец попросил дать имя внучке, тот без колебаний предложил: «Ло[36]». Вероятно, поэтому мне с детства нравилось играть с этими дарами моря. Под чутким руководством дедушки я научилась делать из них ожерелья, браслеты, брелоки, колокольчики, подставки для кистей, подсвечники, шкатулки для драгоценностей, мыльницы и цветочные горшки… Конечно, мои навыки далеки от профессиональных, но каждая вещица, сделанная собственными руками, сильно выделяется на фоне фабричных. Всякий раз, когда мы с дедушкой открывали лавку, наши маленькие шедевры раскупали в мгновение ока. Их изготовление занимает много времени, а цена все равно не дотянет до творений ручной работы из бутиков, поэтому мои поделки не принесут больших денег. Однако пока в гостинице нет постояльцев, я решила вернуться к этому занятию, чтобы немного подзаработать и купить еды. По крайней мере, так мы с Цзюйланем не умрем с голоду. И вот в ожидании телефонных звонков я начала свое маленькое производство. Мой помощник тоже что-то мастерил: подбирал деревяшки у моря и с помощью старых инструментов моего деда чистил, шлифовал, строгал… Получалось что-то очень непростое. Несколько дней спустя у меня появились догадки, что хотел сделать Цзюйлань. – Ты делаешь… гучжэн? – Гуцинь[37], – холодно отозвался мужчина. – Между ними большая разница. Я остолбенела на мгновение и неловко усмехнулась: – Небольшая. И то, и другое – музыкальные инструменты. После того как корпус гуциня был закончен, Цзюйлань начал натягивать струны. Пусть дерево он подобрал у моря и не потратил на него ни копейки, но струны… Я не припомню музыкальных магазинов на острове. – Где ты взял струны? – «Таобао»[38]. Туманным представилось мне будущее «Рынка высококлассных музыкальных инструментов У Цзюйланя». Кое-кто на острове играет на пианино и эрху[39], но гуцинь… Наверное, прохожие просто придут посмотреть, про себя пожелают нам удачи и уйдут. А мне оставалось лишь вернуться к своим ракушкам. Вечером, потирая уставшую шею, я вышла из гостиной. В свете закатного солнца, среди буйной зелени и разноцветных опадающих лепестков сидел Цзюйлань. В своей белой рубашке и черных брюках он расположился на ступенях из синего камня, держа в руках черный гуцинь и задумчиво глядя на небо. Оно было наполнено румяно-красными закатными красками. На фоне него мужчина выглядел как на мгновение забывший о суете юноша из старинных фильмов. Мое сердце бешено забилось, и я подумала, что больше никогда не буду смеяться над этими придурковатыми поклонниками знаменитостей. Перед лицом абсолютной красоты это выглядит просто жалко. Цзюйлань заметил мой взгляд. Его лицо вернулось к привычному безразличному выражению. – Ну что, закончил? – Ага, хотя он и не очень хорошо получился. Черный корпус и белые струны, классический и простой, изящный и строгий. Я влюбилась в инструмент с первого взгляда. Передо мной стояло настоящее произведение искусства. Сам Цзюйлань понял это и записал на телефон, как играет на нем. Про себя я даже решила, что, если и найдется покупатель, ни за что не продам! Потрогав корпус, я воскликнула: – Цзюйлань, у тебя получился гуцинь! В будущем не удивлюсь, если скажешь, что можешь зажечь огонь трением или сплести рыболовные сети. – Могу. У меня рот открылся от удивления. Он же, вероятно, подумал, что я ему не верю, поэтому передал мне инструмент, подошел к груде расколотых поленьев, оставшихся после работы, и действительно начал руками прокручивать вставленную в полено ветку. Всего несколько движений – и наверх потянулся сизый дымок. Цзюйлань взял опилки, положил их к полену, и через мгновение разгорелось пламя. – По телевизору видела, что трением огонь разжигать очень долго. – Это если движения недостаточно быстрые и сильные. Я взглянула на гуцинь в своих руках, затем – на пылающий огонь и почувствовала легкое головокружение. – Цзюйлань, чего ты только не умеешь! Сдержать эмоции не получилось. Да и самое время расслабиться, хватит с нас на сегодня. – Сколько у тебя денег осталось? Можешь дать их мне? Верну завтра из заработанного. Было очевидно, что гуцинь Цзюйланя до завтра продать не получится, но… я вручила свои последние сто с лишним юаней. Позже я спряталась в спальне и тихо позвонила Ишэну. Его голос звучал спокойнее, поскольку больше не нужно было ночами сидеть у постели отца: состояние господина Цзяна стабилизировалось. Я полюбопытствовала, сможет ли он в свободное время найти среди своих знакомых сведущего и талантливого человека, которого бы заинтересовал гуцинь, сделанный Цзюйланем. Цену пообещала среднюю – чуть больше тысячи юаней. Мне нужна была помощь в покупке инструмента «из своего кармана». Деньги я верну сразу, как продам украшения. Ишэн был потрясен. – Ты уверена, что гуцинь Цзюйланя… и есть тот самый древний музыкальный инструмент из исторических сериалов? Не думаешь, что это работа «Артефакта притворства»[40]? Может, ты просто путаешь старинный лук для обработки хлопка[41] с музыкальным инструментом? – Думаешь, я совсем дура и не отличу?! – возмутилась я, совершенно позабыв, что сама не вижу разницы между гуцинем и гучжэнем. Ишэн восхищенно присвистнул и едва не кинулся тут же кланяться У Цзюйланю в землю. Я предложила ему зайти к нам завтра и прихватить с собой друзей – приобщить к высокой культуре. Это им не банальный театр, это – великий гуцинь! * * * С утра пораньше я собиралась притвориться, будто мне внезапно позвонил Ишэн и сообщил, что кто-то очень заинтересовался поделкой Цзюйланя и хочет прийти взглянуть на нее. Однако помощник ушел до моего пробуждения и оставил записку, в которой говорилось, что он должен завершить какие-то дела и вернется позднее. Я долго смотрела на записку. Не то чтобы в ее содержании было что-то особенное… Мое внимание привлекло написание иероглифов: их черты были гораздо красивее, чем даже в прописях по каллиграфии. Впрочем, Цзюйлань способен изготовить гуцинь – разве стоит удивляться необыкновенно красивому почерку? Сам инструмент все еще лежал в кабинете. Мне стало радостно оттого, что мужчина не торопится продавать его. В ожидании Цзюйланя я занялась украшениями, но тот не вернулся и к полудню. Уже пришел Ишэн и привел с собой нескольких друзей, чтобы «купить» гуцинь. Я выставила инструмент на кофейный столик в гостиной, и гости собрались вокруг него посмотреть и обсудить. И говорить не стоит, как странно они все выглядели. Будто действительно знали, как на нем играть. Господин Дай, мужчина в черных круглых очках в стиле ретро и темных тканевых туфлях, с манерами бессмертного[42] и обликом даоса, спросил: – Госпожа Шэнь, сколько стоит этот гуцинь? – Больше тысячи юаней. Я видела, что на «Таобао» стоимость гуциня колеблется от четырехсот-пятисот до двух-трех тысяч юаней. – Я спрашивал о точной цене, по которой вы его приобрели. Хочу перекупить у вас. Неужели так быстро нашлись ценители после всего парочки роликов Цзюйланя? Конечно, было бы здорово продать гуцинь вместо своих украшений, однако я без колебаний ответила: – Инструмент не продается. Пока мы говорили, двери во двор распахнулись и вошел сам мастер. Он взглянул на присутствующих, кивнул Ишэну в знак приветствия, прошел на кухню с метровой рыбой в руках и положил ее под кран в раковину. Люди на острове привыкли к крупной рыбе, поэтому гости не сильно удивились. – Это тот самый господин У, который сделал гуцинь? Я попросила Ишэна занять чем-нибудь компанию и, взяв полотенце, забежала на кухню. Дождавшись, когда Цзюйлань домоет руки, я передала ему полотенце. – Ишэн услышал, что ты сделал гуцинь, и пригласил друзей, которые разбираются в музыке.