— Да? Вот здорово! — И я тоже хочу учиться на пилота, — решительно добавил я. Кармен не стала смеяться, ее ответ был серьезен: — Отлично. Может, еще столкнемся во время тренировок. Было бы здорово. — Столкновение на трассе? — хихикнул Карл. — Это для пилотов не дело! — Не глупи, Карл. На земле, конечно. А ты тоже собираешься в пилоты? — Я? Я грузовики не вожу. Ты же меня знаешь — «Старсайд, научно-технические разработки». Если возьмут, конечно. Электроника. — Грузовик, сказал тоже! Надеюсь, тебя запихнут на Плутон, мерзни там. Да нет, шучу. Удачи тебе. Ну что, пошли? Вербовочный пункт находился в ротонде. Там за конторкой сидел флотский сержант при полных регалиях, нарядный, как передвижной цирк. Мундир его был перегружен нашивками, которые я никак не мог прочитать. Но правой руки у него не было, ему даже китель сшили без одного рукава, а когда мы подошли к конторке, то заметили, что и ноги у него ампутированы. Самому ему это обстоятельство ничуть не мешало. — Доброе утро, — произнес Карл. — Я хотел бы записаться в армию. — Я тоже, — добавил я. Он нас проигнорировал. Он ухитрился сидя поклониться и произнес: — Доброе утро, юная леди. Что я могу для вас сделать? — Я тоже хочу поступить на службу. Сержант улыбнулся. — Прекрасно, девушка! Если вас не затруднит, пройдите в комнату двести один и спросите майора Рохас, она займется вами, — он окинул Карменситу взглядом с ног до головы. — Пилот? — Если можно. — Вам — можно. Ну что ж, вам — к майору Рохас. Она ушла, поблагодарив его и пообещав встретиться с нами попозже. Сержант воззрился на нас с полным отсутствием удовольствия, которое только что испытывал при виде маленькой Кармен. — Ну? — спросил он. — Куда? В стройбат? — О нет! — сказал я. — Я тоже хочу в пилоты. Он посмотрел на меня и отвернулся. — Ты? — поинтересовался он у Карла. — Меня интересует научно-исследовательский корпус, — сдержанно сказал Карл. — Особенно электроника. Я думаю, шансы у меня неплохие. — Да, если подойдешь, — мрачно буркнул флотский сержант. — И нет, если нет ни таланта, ни подготовки. Слушайте, детки, вы вообще-то соображаете, почему меня тут держат? Я его не понял. Карл сказал: — Почему? — Потому что правительству по барабану, завербуетесь вы или нет! Потому что мода сейчас такая пошла у народа — отслужить срок, получить планочку на грудь, ветеран, мол, а самим даже пороха не понюхать. Но если хотите служить, то я не сумею отговорить вас, и нам придется вас взять, потому что у вас такое конституционное право, и оно гласит, что любой, мужчина или женщина, имеют от рождения право отслужить и получить полное гражданство. А куда нам потом добровольцев девать? Нельзя всем поголовно быть военными; столько нам не нужно, да и большинство добровольцев в солдаты не годятся. Имеете понятие, что значит быть солдатом? — Нет, — сознался я. — Большинство людей считают, что все, что нужно, — это иметь две руки, две ноги и пустую башку. Может, и так. Для пушечного мяса. Возможно — для Юлия Цезаря. Но сегодня рядовой солдат — это специалист высочайшего класса. Мы не можем позволить себе набирать глупцов. Так что тем, кто настаивает на службе, но не обладает нужными нам качествами, мы придумали целую уйму грязных, неприятных, а порой и опасных занятий, от которых они тут же сбегут к мамочке с поджатым хвостом и невыслуженным сроком. Ну, хоть по гроб жизни запомнят, что гражданство — вещь ценная, потому что платишь за него по высшему разряду. Возьмем вот ту девчушку, хочет стать пилотом. Надеюсь, у нее все получится. Хорошие пилоты всегда нужны, их вечно не хватает. Может быть, она будет хорошим пилотом. А если нет, зашвырнут ее куда-нибудь в Антарктику, и ее симпатичные глазки покраснеют, потому что там только искусственный свет, а мягкие ручки покроются мозолями от грубой, грязной работы. Я хотел сказать ему, что Карменсита в худшем случае может стать программистом на станции слежения. В математике она — бог. Но сержант продолжал. — Стало быть, посадили меня вас отпугивать. Гляньте-ка, — он развернул кресло, чтобы мы могли полюбоваться на отсутствие ног. — Предположим, вас не пошлют копать туннели на Луне или изображать подопытную морскую свинку. Предположим, мы сделаем из вас настоящих бойцов. Посмотрите на меня — вот что вы можете получить. Если только не получите по полной программе, а вашим предкам придет телеграмма, начинающаяся со слов: «С глубоким прискорбием…» И второе вероятнее, потому что сейчас в учебке и в армии раненых почти не бывает. Так что отбросите копыта, сунут вас в гроб — я редкое исключение, мне-то повезло, — хотя вы, возможно, удачей это не назовете. Он помолчал и добавил: — Так почему бы вам, мальчики, не бежать домой? Поступите в колледж, станете химиками там, брокерами на бирже. Служба в армии — не пикник. Это настоящая военная служба, опасная и тяжелая даже в мирное время. Никаких отпусков. Никаких романтических приключений. Итак? Карл сказал: — Я пришел, чтобы завербоваться. — Я тоже. — Вы понимаете, что вам не дозволено выбирать род войск? Карл сказал: — Я думал, мы можем сообщить, куда мы хотели бы попасть. — Это точно. И это последний свободный выбор, который вы сделаете до конца срока. Офицер по кадрам обратит внимание на ваши предпочтения. Первым долгом проверит, нет ли где вакансии для левши-стеклодува, если напишешь, что именно эту профессию был бы счастлив получить. Потом с неохотой признает, что есть местечко — где-нибудь на тихоокеанском дне, — а затем проверит твои возможности и способности. В одном случае из двадцати он будет вынужден признать тебя годным и выпишет тебе путевку… пока какой-нибудь шутник не выдаст тебе приказ заняться другим делом. В прочих девятнадцати случаях офицер оглядит тебя со всех сторон и постановит, что пригоден ты только на то, чтобы провести полевые испытания новой модели жизнеобеспечения в условиях Титана. Он мечтательно закатил глаза. — А на Титане прохладно, — задумчиво протянул он. — Потрясающе, сколько экспериментального оборудования не работает в лаборатории. Приходится испытывать в поле. Научники никогда ничего не знают. — Я могу специализироваться по электронике, — твердо заявил Карл. — Если для этого есть хоть какая-нибудь возможность. — Да ну? А ты что скажешь, сопля? Я засомневался было, но вдруг до меня дошло: если сейчас не решусь, придется всю жизнь гадать: кто я, если не сыночек большого босса? — Я бы все же попробовал. — Ага. Ладно, нельзя сказать, что я не пытался. Метрики с собой? И дайте-ка глянуть на удостоверения личности. Через десять минут, все еще не приведенные к присяге, мы были на верхнем этаже, где нас принялись простукивать и просвечивать. Я решил, что если не болен на самом деле, то заболеешь после осмотра. А если все попытки врачей провалятся, ты годен. Я спросил одного из медиков, много ли народа отсевают по состоянию здоровья. Он страшно изумился. — Да никого мы не отсеваем. Закон запрещает. — Да? То есть, прошу прощения… Но, доктор, а в чем тогда смысл этого парада? Я уже весь в пупырышках, точно ощипанный гусь. — Цель осмотра в том, — он стукнул меня по колену молоточком (я лягнул врача в ответ, но не сильно), — чтобы выяснить, к каким обязанностям вы годитесь. Но если бы вы явились сюда в инвалидном кресле и слепой на оба глаза и такой тупой, все равно занятие найдется. Скажем, считать волосины на гусенице на ощупь. Непригодным считается только тот, кто сумеет убедить психиатра, что не способен понять слова присяги. — А-а… э-э… доктор, а вы уже были врачом, когда поступили на службу? Или тут решили, что вы должны стать врачом и послали вас в медицинскую школу? — Я? — у него был шок. — Юноша, я что, дурак с виду? Я гражданский. — Ой. Простите, пожалуйста. — Пустяки. Военная служба — для муравьев. Поверь мне. Я вижу, как люди уходят, как они приходят, если приходят, конечно. Я вижу, что с ними случается. И ради чего? Чисто номинальная привилегия, за которую не заплатят и центаво, и практически ни у кого не хватает мозгов ею правильно распорядиться. Если бы врачам дали власть… ладно, не будем об этом. А то ты еще возомнишь, будто мои речи попахивают изменой. Но вот что я вам скажу, юноша: если вы достаточно умны, чтобы сосчитать до десяти, то уже бежали бы домой, пока не поздно. Вот, эти бумаги передадите сержанту и запомните, что я вам сказал. Я вернулся в ротонду. Карл уже там стоял. Флотский сержант сумрачно ознакомился с моими бумагами и столь же мрачно изрек: — Здоровы оба до отвращения. Только ветер в голове. Минуту, сейчас только свидетелей позову. Он нажал на кнопку, явились две женщины-клерка, одна — старая боевая кляча, вторая симпатичная. Сержант указал на наши бумаги и официальным тоном произнес: — Я предлагаю и требую, чтобы вы, каждая в отдельности, изучили эти документы, определили, чем они являются, и, каждая в отдельности, сообщили, какое отношение каждый из этих документов имеет к двум находящимся здесь мужчинам. Женщины восприняли все как нудную рутину, чем оно, собственно, и являлось, по-моему. Тем не менее, бумаги они разве что не обнюхали, потом взяли у нас отпечатки пальцев — вторично! — и симпатичная вставила в глаз ювелирную лупу и сравнила отпечатки. То же самое она сделала с подписями. Я начал сомневаться, что я — это я. Флотский сержант добавил: — Нашли ли вы подтверждение, что эти люди не способны принять присягу? Если да, то какие? — Мы находим, — сказала старшая, — что медицинское заключение составлено компетентной полномочной медкомиссией. Психиатр считает, что каждый из этих мужчин способен принять присягу, ни один не находится в состоянии алкогольного опьянения, под воздействием наркотических или других препаратов или гипноза. — Отлично, — сержант повернулся к нам. — Повторяйте за мной. Я, будучи совершеннолетним, по собственной воле… — Я, — подхватили мы, — будучи совершеннолетним, по собственной воле… — …без принуждения физического, словесного либо любого другого характера, будучи в установленной форме извещен и предупрежден о сути и значении данной присяги… вступаю в ряды вооруженных сил Земной Федерации на срок не менее двух лет либо любой другой по требованию службы… Тут я слегка запнулся. Я всегда считал, что срок больше двух лет не бывает. Нам так обычно говорили. А что, если мы подписались на всю оставшуюся жизнь?