Как водится, наступление холодов стало для коммунальщиков полной неожиданностью — отопление еще не включили, и квартиры окончательно выстудило. Стуча зубами, натягиваю спортивные штаны и черный свитер с высокой горловиной — чтобы не мерзнуть и... чтобы не пялился Глеб. Нет, я, конечно, совсем не против, но, когда обнаруживаю его задумчивый взгляд в районе груди, превращаюсь в выброшенную на берег рыбу. Мозги отключаются, слова не находятся, а я умру от позора, если он сочтет меня глупой. Включаю обогреватель, плюхаюсь на диван, сушу волосы полотенцем и прислушиваюсь к звукам на лестнице: шаги и голоса не принадлежат маме или Алине с Борей, значит, в комнату еще какое-то время никто не ворвется. Глеб давно прочитал сообщение с моим адресом, но ничего не ответил — может, в школе напрягли с дежурством или внеклассной работой, или появились неотложные дела дома, но он обещал и скоро обязательно придет. Для порядка поторговавшись с собой, отыскиваю в сети страницу одной из блогерок — любимиц сестры, просматриваю ролик и внимательно запоминаю последовательность нанесения ультрамодного макияжа. Вываливаю на плед содержимое косметички и пробую изобразить на своем бледном лице такое же буйство красок. Телефон коротко жужжит, но мгновенная радость тут же сменяется разочарованием: сообщение пришло от Артема, а соседний диалог по-прежнему неактивен. — Куда пропала? Я тебя и в раздевалке, и в фойе искал. Ждал на крыльце, да так и не дождался. — Ой, прости. Пришлось уйти пораньше: мама попросила кое с чем помочь. — Я жду, что Артем снова начнет душнить и допытываться до правды, но он резко меняет тему. — Нелли, ты только не обижайся, ладно? Я внимательно наблюдаю за нашими чуваками, и ты к ним точно не справедлива. Орлова даже ходила по классам и агитировала малолеток, чтобы голосовали за тебя. — Да брось. Тебе показалось. — Я был там и собственными глазами видел. Она собрала бюллетени и честно закинула в ящик. У меня отвисает челюсть, и слетевшая с катушек интуиция кричит о готовящейся подставе. Судорожно вспоминаю моменты прошедшего дня и, кажется, нащупываю нужную нить: Милана что-то говорила о дополнительном испытании для тех, кто пройдет первый тур. Пальцы не слушаются, и я надиктовываю Артему голосовое: — А что там еще придумали Елена и Игорь Витальевич? — Не знаю. Но, если хочешь, узнаю, — обещает он. В прихожей раздается протяжная трель звонка — встаю, в недоумении плетусь в потемки и, спотыкаясь через разбросанные Борей игрушки, открываю дверь. Курьер в зеленом прикиде вручает огромное ведро попкорна и хрустящий пакет и, вежливо попрощавшись, сбегает по лестнице вниз. Обнимаю ведро, как старого друга, вдыхаю аромат карамельного попкорна, заглядываю в пакет и обнаруживаю в нем бутылку колы и милого плюшевого котенка. Хватаюсь за хвосты разбежавшихся мыслей и шиплю от подкативших к горлу слез. Это подарок от Глеба. Вещественное доказательство, что он настоящий. Глава 23. Глеб Идея побить меня в раздевалке принадлежала мне же самому. Ну, а как ещё повлиять на них за такой короткий срок? Да, я чёртов манипулятор, но Макаров не гнушался и более отвратительными вещами. Правда, я надеялся, что всё пройдёт более лайтово, как тогда возле подъезда, однако в этот раз шобла старалась от души. Видимо, накопилось. Счастье, что они такие предсказуемые и глупые. Гальскому понадобилось всего два урока, чтобы внедрить предложение о тёмной так, словно они сами это придумали. Так что теперь у меня на руках имеется замечательный компромат. Достаточный для того, чтобы устроить «веселенькую» жизнь каждому из участников моего избиения. Которых я насчитал десять человек. Шестерых наших и четверых «ашек», пришедших на следующий урок после нас. Рюкзак мой обнаруживается на лестнице, а всё его содержимое рассыпано по ступеням. Наклоняться тяжело, тело болит, словно по нему проехал бульдозер, и от каждого неловкого движения я кряхчу и вздыхаю, как старый дед. Минут десять вожусь, собирая, ручки, тетради и учебники. Телефон обнаруживается в самом низу, у подножья лестницы, и даже работает, хотя экран всё-таки треснул. Но одежды нигде нет. Пусть так. Плевать. Зато видео, снятое Гальским, благополучно приходит с его фейкового аккаунта и нормально открывается. Запись на четыре минуты. Быстро умывшись в туалете, с удивлением замечаю, что лицо ни капли не пострадало. Били так, чтобы сторонних вопросов не возникло. Ушлые ребята, Макаров их хорошо выдрессировал. Закинув рюкзак на плечо, несколько минут обдумываю, куда первым делом податься и обойти ли каждого по отдельности или вести переговоры с кем-то одним. Лучше бы с одним, но выбранный мною для этих целей Журкин соображает туго, а мне нужен кто-то смышлёный и способный правильно оценить обстановку. — Ты уже дошла до дома? — хриплю не своим голосом в трубку и зажав динамик, откашливаюсь. — Это кто? — не узнаёт меня Румянцева. — Филатов. — А-а-а, — многозначительно тянет она. — Очухался? — Нет. С того света тебе звоню. — В смысле? — замешательство в её голосе смешит. — Короче, смотри, я сейчас иду в травмпункт и беру справку о побоях. А потом выдвигаюсь с ней и видосом из раздевалки в полицию. — Какой видос, Филатов? Ко мне лично какие претензии? — К тебе нет. Но ты можешь рассказать о моих планах своим друзьям. — Вот сам и расскажи. — Я бы рассказал, только боюсь насчёт условий они не поймут. А ты среди них самая умная, да и тема шантажа тебе более, чем близка. — И чего же ты хочешь? — Хочу, чтобы на вечере памяти вы сказали про Макарова правду, а не то, что напишите и сдадите Жанне. — Какую ещё правду? — Что он вас всех за людей не держал. Унижал, ставил на деньги, использовал и запугивал. Или типа он умер и плохое стёрлось? У меня, например, не стёрлось и никогда не сотрётся. И у всех остальных тоже… Я хочу, чтобы всё было по-честному. Он же тебя саму всегда только шкурой называл. Румянцева немного помолчала. — Но ты же Святоша. Разве тебе не положено прощать и подставлять другую щёку? — Короче, вы там обсудите всё это, а я к вам завтра подойду, узнаю, что решили. — Я тебя, кстати, не била! Так что выполнять твои условия не собираюсь. — Оль, — делаю паузу. — Это касается всех, кто будет выступать на вечере. И я не прошу, чтобы вы нарочно поливали Макарова грязью. А добиваюсь лишь справедливости. В общем, решайте сами, а мне нужно торопиться, чтобы успеть в травмпункт. Однако вместо травмпункта я иду в магазин. Там огромная очередь на кассу. Все кричат, просят позвать ещё одного кассира, но тот никак не приходит. Я стою с одним пакетом гречки, томатным соком и сахарозаменителем для мамы, а передо мной семейная пара с огромной, доверху нагруженной тележкой. — Всё. Уходим, — неожиданно объявляет усатый мужчина. — Как уходим? — ахает его жена. — Без продуктов? — По интернету закажем. — А вот это всё, — она кивает на тележку. — Куда? — Менеджеры разберут. Это уже не наши проблемы, раз у них организация такая. — Но здесь ниже цены на фрукты и овощи. — Плевать, — мужчина аккуратно отцепляет её руки от тележки. — Самоуважение вообще бесценно. Они оставляют продукты и уходят. А я долго-долго смотрю им вслед. Этот мужчина крутой. «Самоуважение бесценно», — всё ещё звучит у меня в ушах. Думаю о том, что вот именно так и происходит выбор: томительно ждать своей участи или отправиться на поиски иных решений. Только в первом случае ты раб обстоятельств, а во втором — их создатель. Так и хочется догнать и расцеловать его за гениальность. Но вместо этого закидываю гречку, сок и заменитель в их тележку и необычайно вдохновлённый своим поступком, отправляюсь на улицу. Вот он — голос здравого смысла, иногда мне очень не хватает кого-то, кто бы нашёл подходящие слова или дал совет. Как же здорово, что у меня теперь есть Нелли. Просто «самоуважение» особенное слово. От него так просто не отделаешься. Оно похоже на увесистый слиток золота — кладёшь на чашу весов, и чем бы не пытался уравновесить, всё оказывается легче и незначительнее. Взять, к примеру, «пофигизм» Макарова или, допустим, его «высокомерие», или некую абстрактную «крутость». Ничего из этого даже близко не может сравниться с весом «самоуважения». И не то, чтобы дядька из магазина открыл мне Америку. Да и психануть, стоя в утомительной очереди, может каждый. Но так бывает, что всё вокруг, даже самое незначительное, внезапно складывается в целую, понятную тебе одному картину. Мамы дома ещё нет. Мою руки, разглядываю в зеркало синяки на спине и на рёбрах, а после, блаженно завалившись на кровать, первым делом оформляю Неле доставку попкорна, колу и брелок с белым плюшевым котёнком. Пусть будет её деймоном.