— Пойдем, пойдем, понять, в чем дело, все равно надо. А выводы делать будем, только когда всех выслушаем, не волнуйся. — Ну, раз так, то пошли… Чкаловская машина стояла в капонире под масксетью, дававшей жидкую тень, облепленная механиками, уже снявшими винт, капот и возившимися с арматурой двигателя, чтобы снять его с самолета. Сейчас, когда все внутренности были открыты обзору, было четко видно внутреннее устройство и отличия от стандартного И-16. В первую голову в глаза бросался мотор М-63, трехлучевая шестицилиндровая «К»-звезда, установленная в виде перевернутого Y. Слушая пояснения Чкалова, я понял для себя, что это было сделано для того, чтобы избавиться от беды всех советских и многих зарубежных звезд — стекания масла в нижние цилиндры на холодном моторе. На М-22, 25, 62 и двухрядных М-85/87, масло на стоянке вообще нередко сочилось через головки наружу и его приходилось постоянно доливать. Не говоря уж о пуске и нагаре. Кроме того, в классических карбюраторных звездах нижние цилиндры хуже питались топливовоздушной смесью. Швецов, поставив впрыск во впускные патрубки, избавился от дисбаланса питания, что сразу дало в прибавку мощности М-25 в сто лошадиных сил, но в большую серию эта модель мотора не пошла, став только ступенькой к М-62 на топливе с более высоким октановым числом и степенью наддува. На М-63 же вопрос был решен радикально. Новый мотор работал на том же топливе, что и предшественник, но, благодаря схеме Кушуля имел совокупную степень сжатия для пары цилиндров, равную двенадцати без учета наддува. Что позволило получить ту же мощность при меньшем на треть объеме и расходе топлива. Выросшие на 30–40 процентов из-за сокращения внутренних потерь на трение обороты, заставили применить редуктор. Из-за этого, пришлось конструировать новый капот и «тюнингованный» И-16 своей мордой здорово напомнил мне растиражированный на фронтовых фотографиях Ла-5. Трехлопастный винт изменяемого шага с острым, а не как прежде приплюснутым коком, добавлял сходства еще больше. Минусом нового движка можно было считать вспомогательное высоконапорное этиленгликолевое охлаждение смежных поверхностей цилиндров, но как показали эксперименты, он сохранял работоспособность и без него на мощности, достаточной для удержания машины на горизонте. Небольшой радиатор, вместе с масляным, был установлен в промежутке между нижними лучами «звезды». К недостаткам также следовало отнести снизившиеся защитные свойства мотора из-за больших промежутков между блоками цилиндров и снизившуюся живучесть по сравнению с М-62. Пробоина в любом цилиндре выключала из работы сразу треть мотора, а если она пришлась в «холодный», то могла привести и к пожару двигателя. Зато вооружение, доведенное до целых шести синхронных ШКАСов, установленное поровну по сторонам от верхнего блока цилиндров, вызывало уважение. — Но это все ерунда, — махнул рукой Чкалов. — И-163 быстрее лучшего из И-16 за счет нового капота и винта всего на тридцать километров. А вот этот, И-163Ф, за счет форсажа набирает еще полторы сотни лошадиных сил и два десятка километров скорости! Но больше пяти минут держать его нельзя, движок загадится и потеряет мощность до полного расстройства пилота. Я еле сел, хорошо, что рядом с домом все случилось. — Это получается, что И-163Ф до 540-ка разогнать можно? Неплохо… — уточнил я, ломая себе голову, что там за форсаж такой. Как-никак «К»-мотор в этом мире продвинул я и кому как не мне было знать принцип его работы, сильные и слабые стороны. — Да, почти на восемьдесят километров быстрее, чем новейшие И-97 японские и, наверное, не хуже, чем лучшие европейские истребители последних моделей, — с нескрываемым удовольствием широко улыбнулся Чкалов. — Правда, форсировать непрерывно можно минут пять, а потом мотору хана. — Поясни! Не пойму, хоть убей, что там Швецов выдумал, — сдался я и признал свое поражение. — Э-эх, а еще инженер-двигателист! — шутя вздернул нос Валерий Павлович. — В «К»-моторе, кроме сверхвысокой степени сжатия, что хорошо и что плохо? Заряд сгорает полностью на любом режиме работы при небольшом избытке кислорода. Сколько моточасов его не гоняй, а внутри чисто, как в операционной. А в обычном моторе, на полной мощности, часть топлива сгореть не может из-за недостатка кислорода, да и время на процесс мало. Поэтому, и ресурс у М-63 по поршневой, да и в целом, побольше, чем у М-62 выходит. И экономичность почти как у дизеля. Но не все от него было взято, не все. Чтоб достичь потолка мощности, весь кислород сжигать надо, наплевав на нагар и расход топлива. Вот Швецов и поставил дополнительные форсунки на выходе из межцилиндрового канала. В «горячем» цилиндре все так же сжигается переобогащенная смесь, а когда в него воздух из холодного начинает перетекать, на форсаже в этот поток впрыскивается дополнительная порция топлива. Бензина получается с избытком, перемешивается все хорошо и кислород выгорает полностью, а вот топливо нет. Копоти! Расход, будто бак прохудился. Зато моща! Зверь машина! Но, долго держать нельзя, иначе межцилиндровый канал нагаром забьется и наступит конец этому мотору «К», потому, как он никаким «К» уже не будет. А в остальном, все обычно работает, форсунка впрыскивает чуть-чуть, только чтоб охлаждалась и не пригорала, а остальное сливается в дренаж. Прибавка мощности небольшая есть, но она вся на привод плунжеров и расходуется. — Непосредственный впрыск, выходит? — Не, питание комбинированное. Если полностью впрыск ставить, сложно получается. А так форсунка шариковая, нерегулируемый плунжер да дренажный клапан на пару цилиндров, ничего больше и не надо. Цветочки все это, М-65, вот это ягодка! За полторы тысячи кобыл, тысяча шестьсот пятьдесят! А на форсаже и тысячу девятьсот! Ворота с таким мотором, и те будто ласточка полетят! Товарищ Поликарпов не дожидаясь двигателя уже И-165 вовсю рисует. Машина будет — загляденье. От прежней, считай, только похожее название. Если, конечно, этот самый форсаж одобрят. А я, видишь, получается, подвел. Мы же сюда специально пару И-163 и 163Ф пригнали, чтоб в реальных условиях их сравнить со всех сторон. Товарищ Сузи теперь один остался. Екатову «головастика» солярой отравили, я двигло запорол, не знаю, смогут промыть или нет. — В общем, дело, понимаю, не в самом моторе, а в органах управления? Можно в кабину заглянуть? — спросил я, пытаясь подбодрить приунывшего летчика. — Отчего нельзя? Залезай, — разрешил Чкалов и первый осторожно поднялся на крыло, прикрытое плетеным из мягких веревок матом. — только парашют прихвати, вон, с краю лежит. А то сидеть неудобно будет. Устроившись в показавшейся с непривычки тесной кабине, я нашел сектор газа и погладил большим пальцем кнопку, торчащую из трубчатой рукояти. — Можно нажать? — Погоди, — остановил меня Чкалов и обернулся к механикам. — Управление мотором отстыковали? Те ответили утвердительно и летчик, в ответ на мой вопросительный взгляд, утвердительно кивнул, опираясь на борт кабины. — Время засеки. Скажешь, на сколько меня хватит. Чкалов глянул на часы, поднял руку и, когда он махнул ей, я стал давить. Кнопка, показалось поначалу, довольно легко провалилась, но чем дальше, тем держать ее становилось трудней и трудней. Под конец у меня чуть кисть руки не свело и я решил, что больше не могу. — Сколько? — Четыре минуты сорок секунд. — Я не Геракл, как ты, стало быть для среднего пилота рассчитано правильно. Но вот бороться с ней в полете, наверное очень неудобно, — вынес я свой вердикт. — Хуже того, порой так завертится, что вовсе ее не замечаешь. — А ты, товарищ мой дорогой, в отчетах об этом раньше писал? — Какие отчеты? Я летчик! Я летаю! Вот прилечу в Москву, там все сразу и напишу, — отрезал Чкалов. — Нет, Валерий Павлович, так дело не пойдет! — возразил я, вылезая из кабины. — Пока ты до Москвы долетишь, у тебя такая каша в голове будет, что важные детали потеряются. А ну, пошли к Микояну. — Это еще зачем? — насторожился испытатель. — У него спрошу, пишет ли он отчеты. Он ведь у вас здесь главный? После разговора с военинженером я выяснил, что он таки ведет кое-какие записи, но исключительно «для себя». — Так дело не пойдет, — повторил я еще раз свою мысль. — Не только каждый вылет должен документироваться. Когда, по чьему приказу, с какой целью, погода, воздушная обстановка, действия, замечания по существу, расход топлива и боеприпасов. Все это имеет огромное значение. Но и на земле, все, что касается машин, должно фиксироваться. Снимаете сейчас, к примеру, мотор? Значит, пишите, какими силами и сколько времени затратили, опять таки, особые замечания. Все должно быть на бумаге! Обслуживание машины, заправка, загрузка боеприпасов, сколько техников и оружейников надо на это, устранение, не приведи Боже, боевых повреждений. Как уполномоченный особого отдела я требую привести документы в порядок и ежедневно сдавать их в штаб авиагруппы. — Да что же это такое! Это я не летать буду, а писаниной заниматься! — Зато, товарищ Чкалов, сразу будет видно, где вы летали, когда, зачем и по чьему приказу. Пора вашу самодеятельность заканчивать. А то создается впечатление, что вы сюда порезвиться да развлечься приехали. За то, что выручил меня, конечно, спасибо. Но исполнения служебных обязанностей я буду требовать неукоснительно и без поблажек. Дружба, как говорится, дружбой, а служба службой. Уж извини, — развел в стороны руки. — Смушкевич натравил? — догадался испытатель. — Он самый. И он прав. Здесь армия, дисциплина. Война, — последнее слово я произнес отдельно, подняв вверх указательный палец. — Индивидуалисты и хулиганы здесь гибнут в первую очередь. А ответ держать другим приходится. И я не о начальстве говорю. Думал ты, Валерий Павлович, что будет, если М-63, хоть в каком виде, к японцам попадет? А я тебе скажу. И-165 не ягодкой будет, а в лучшем случае «на уровне», вот так! И значит, не ты, другие, рядовые пилоты наши, реже будут побеждать и чаще гибнуть. На одной чаши весов твое своеволие, а на другой жизни человеческие. Поэтому будет, как я сказал и точка! Я развернулся и, не прощаясь, уехал в штаб авиагруппы на той же машине, которая вчера отвозила меня в Тамцак-Булак. День для меня выдался тяжелый, поэтому я остался в гостях у Булыги. Не чуть не легче оказалось 17-е число и для советских летчиков. Потери, понесенные утром, оказались не последними. Во второй половине дня японцы вновь произвели имитацию налета с немедленным уходом за линию фронта при появлении советских истребителей. Эскадрилья И-16, поднятая на перехват, не стала преследовать, и начала патрулирование в воздухе, барражируя вдоль фронта в надежде на новую японскую атаку. Комэск ждал, ждал и дождался. Но в этот раз пожаловали не одномоторные бомбардировщики с эскортом бипланов И-95, а сразу больше двух дюжин новейших И-97, зашедших от солнца и сбивших в первой атаке сразу четверть наших самолетов. В начавшемся коротком, но яростном бою удалось сбить только одного самурая, потеряв еще двоих «ишаков». С подходом срочно поднятых с аэродромов резервов, группа И-97 прервала схватку, избегая невыгодного для себя соотношения сил, и на бреющем ушла на восток под прикрытием зениток. Наша побитая эскадрилья ушла на посадку, а ее сменила свежая резервная. Казалось бы, только-только получен урок, но спустя двадцать минут все повторилось в точности, только японцев в этот раз было еще больше. Смушкевич, поднимая подмогу, в этот раз додумался приказать, чтобы возвращались все. Попробовав еще раз выманить советских истребителей имитацией бомбового удара, и убедившись, что И-16, парировав угрозу, уходят, японцы вывесили другую приманку. Они начали патрулировать над линией фронта шестеркой бипланов И-95, всем своим видом показывая, что прогнали русских и могут летать свободно. Поднятая на перехват очередная наша эскадрилья, едва ввязавшись в бой, сама подверглась атаке превосходящих сил И-97, которые вновь слиняли, как только стало неуютно. Всего за день советские ВВС потеряли больше трех десятков «ишаков», больше трети всего состава, сбив около десятка японцев. Размен был явно не в нашу пользу, о чем мне с горечью и рассказал Смушкевич. — А что ты хотел? — спросил я у комкора. — У нас техническое превосходство, японцы на него ответили тактикой и сегодня победили. Потому, что у них связь есть и они координируют действия, а наши пилоты как слепые. Смушкевич пожал плечами, покивал головой, и, встав, заверил меня: — Эскадрилью с рациями соберем завтра же. Нет, отставить. Сегодня ночью! Сам поведу, иначе для нас никакого послезавтра в небе уже не будет. Эпизод 18 Дни шли за днями, уже начав отсчитывать третий десяток месяца июня 1938 года, а вестей из центра все не было. Я уж пообвык на войне, занимаясь текущими делами. Жуков сдержал обещание и прислал мне для охраны тыловой базы советских ВВС сверхштатную роту 82-й стрелковой дивизии при единственном лейтенанте, зато численностью в две сотни бойцов, вооруженных одними винтовками. Воинство, конечно, из разряда «на тебе Боже…», даже командир этой сборной солянки Максимов, тоже «доброволец», но успевший закончить институт и получить петлицы лейтенанта запаса, был меньше всего похож на человека военного. Он имел практически одинаковые габариты во всех трех измерениях и, как большинство людей с излишним весом, отличался покладистым и добродушным нравом. Улыбка, казалось, никогда не покидала его лица, наоборот, придать ему серьезный вид, стоило лейтенанту Максимову серьезных усилий. Ни командного навыка, ни авторитета среди подчиненных у него не было. Да и откуда, если он в армии месяц, а до нее работал технологом в пищевой промышленности? Повар, с которым на данном этапе кашу не очень-то сваришь. Пришлось лично браться за учебу, приводя роту и командира в боеспособное состояние и самому организовывать охрану и комендантскую службу. С вооружением помог военинженер Прачик, приказавший своим техникам сварить из моторам битых списанных самолетов и дисков колес импровизированные зенитные пулеметные установки из снятых с Р-5 крыльевых ШКАСов. На некоторых таких машинах их стояло аж по восемь штук, совершенно не нужных и даже вредных для действий ночью. Кольцевые прицелы для турельных пулеметов также нашлись в запасах базы. С двумя десятками спаренных ЗПУ, каждая из которых по огневой мощи превосходила счетверенный Максим, мы получили неплохую защиту от атак с малых высот, которые последнее время практиковали японцы. Разобрался военинженер и со связью, накатав грандиозную рекламацию в Казань. Я, со своей стороны, также дал делу ход по линии наркомата внутренних дел. История по нынешним временам, к сожалению, типичная. В Москве единственный в СССР радиозавод, выпускающий и танковые, и самолетные и переносные радиостанции. В авиации, в первую голову, обеспечиваются машины НК ВМФ. Понятно, над морем без радиосвязи не особенно полетаешь. Им еще и радиополукомпасы полагаются. А дальше начинают играть роль близость производителей и потребителей, личные контакты директоров предприятий. Пока И-16 строились в Москве, радиостанции, пусть далеко не в каждом случае, на борт попадали и принимались военной приемкой, проверялись в работе. Но после переноса выпуска И-16 в Казань, поставок с Московского радиозавода туда практически не было. Самолеты стали принимать по критерию летает-стреляет, а связь уже никто не проверял и они так и шли в войска без раций, которые потом предполагалось установить непосредственно в полках. Освоение серии и без того вызывает проблемы с качеством, а здесь, на экранировании, которое никем не контролировалось, стали еще и экономить, упрощая машину ради удешевления себестоимости. Рабочих Казанского авиазавода понять можно, это напрямую увеличивало их доход. Но когда, с началом конфликта с Японией, в полки срочно доставили рации и поставили их на истребители, пользоваться связью оказалось невозможно. Тем не менее, одна эскадрилья со связью — это не так уж и мало, если ей разумно распорядиться. Сформировать ее за ночь, перебросить машины между площадками, пересадить летчиков, у Смушкевича за ночь не получилось. Поэтому восемнадцатого числа, пока шла реорганизация, японцы хозяйничали в небе, бомбя переправы и даже тыловые колонны. Зато девятнадцатого комкор лично преподал им подобающий урок. Направив «глухую» эскадрилью на перехват вывешенной с утра японской приманки, он не стал дожидаться развития событий, а практически сразу поднял в воздух все свои истребительные силы, собрав их в одну группу и, возглавив ее, стал барражировать в отдалении на юге. Как только японцы попытались большими силами атаковать наш передовой отряд, тут же бросился на помощь. Самураи не ожидали такого быстрого подхода русских подкреплений и прозевали сокрушительный удар, сразу понеся большие потери. В последующем бою «старички» с М-25, которые в противоположность иным, и нашим, и японцам, дрались парами, прикрывая друг друга, также проявили себя очень хорошо, так расчихвостив японцев, что те до вечера больше не появлялись. Пошатнувшееся было, превосходство советской авиации в небе над Халхин-Голом было восстановлено. Борьба за него перешла из плоскости количества и качества машин, индивидуальной подготовки летчиков в плоскость тактики. И здесь мне также удалось сказать свое слово, надоумив командующего авиагруппой эшелонировать силы по высоте, чтобы срезать наглецов, пытающихся поймать выходящих из атаки наших истребителей. Пришлись ко двору и «качели», которые в эталонном мире изобрел Покрышкин во время воздушной битвы за Кубань. С применением этого метода контроля воздуха японцы, не имевшие превосходства в скорости даже над И-16 с М-25, которые, к тому же, не могли разгоняться на пикировании из-за слабой прочности своих машин, лишились вообще всякой возможности внезапно атаковать наши патрули. Что раньше частенько проделывали, пользуясь плохим обзором из кабины И-16 назад, усугубленным еще и тем, что здесь, благодаря работам по теме «кабина», «ишаки» летали с закрытым фонарем, бывшим весьма тесным. Не пропал даром и трофейный истребитель И-95. На нем, всего-навсего, оказался перебит патрубок от двигателя к радиатору и Чкалов, после исправления повреждений, не упустил возможности «подлетнуть», пока его собственный И-163Ф ремонтировался. Выявить сильные и слабые стороны противника, пощупать его технику собственноручно — большой шаг к пониманию, как его лучше бить. А вот разведку на «перебежчике» Смушкевич, опасаясь за жизнь знаменитого пилота, категорически запретил. Пошла в дело и снятая с истребителя радиостанция. Ее, приставив переводчика, установили на КНП командующего авиагруппой, превратив в станцию радиоразведки. На земле же на некоторое время установилось затишье. Особая армейская группа собрала практически все свои силы, не хватало только третьей бронебригады из состава Восточно-Туркестанского корпуса. Но трактора, конные обозы, все еще находились на марше. Не была подвезена значительная часть материальных запасов. Особенно это касалось артснарядов, авиабомб и топлива. Не имея, чем стрелять в достатке, средств тяги корпусной артиллерии, соляра и бензина для широкого маневра, Жуков выжидал, заменив на плацдарме десантников и бойцов стрелково-пулеметных батальонов двумя дивизиями 57-го корпуса. 6-я бронебригада очень удачно «подпирала» их огнем и маневром на восточном берегу Халхин-Гола так, что японские локальные атаки, производимые частями противостоящей 6-й дивизии, практически прекратились. Но экипажи наших БА совсем не думали отлынивать от войны. Стрельба из-за укрытия с дальней дистанции по заранее разведанным целям стала любимым их развлечением. Выставив из-за бугра только пушку и верхнюю часть башни, они уничтожали пулеметные гнезда, позиции противотанковой артиллерии, командные и наблюдательные пункты. Японцы пытались достать их из пушек прямой наводкой, но добивались лишь того, что «светили» свои огневые, а за бугром, вместо одной, поднималось сразу пять, а то и полтора десятка бронебашен, которые после каждого выстрела скрывались, чуть откатываясь назад и вниз на время перезарядки. Не зевали и наши минометчики, дивизионная и бригадная артиллерия, в «тепличных» условиях постигая науку поражать малоразмерные цели с закрытых позиций. Японцы, видя, что проигрывают такие огневые дуэли и теряют в неравных схватках дефицитные орудия прямой наводки, нужные для отражения танковых атак, стали в ответ даже на одиночные выстрелы из БА-11 сразу накрывать весь участок за грядой песчаных валов огнем артиллерии, среди которой вдруг обнаружились и тяжелые калибры. Одновременно, в отместку, японцы взялись обстреливать из дальнобойных пушек районы переправ через Халхин-Гол. Все это подняло войну в воздухе на новый уровень. БА-11 6-й бронебригады провоцировали японцев на открытие огня и теперь уже советские СБ, имевшие достаточно времени, чтобы попрактиковаться в тылу в бомбометании с пикирования, прорывались к батареям с целью их уничтожить. Японцы, лучшие истребители которых с трудом могли догнать груженый СБ, сами теперь были вынуждены держать в воздухе патрули, чтобы атаковать советские бомбардировщики в лоб. На них, в свою очередь, охотились советские группы расчистки воздуха и все та же радиофицированная эскадрилья, наводимая с земли, понемногу пополняемая за счет бывших в ремонте и доведенных до ума в части экранирования помех машин. С началом действий советских бомбардировщиков днем, обозначила свое присутствие зенитная артиллерия, которой у японцев было довольно много. Но большинство этих средств было расположено во второй линии обороны с тем расчетом, чтобы габаритные орудия не были заранее обнаружены и могли встретить огнем советские танки. Батареи тяжелых орудий, располагавшиеся дальше в японском тылу, оказались слабо защищены от ударов с воздуха. Если не считать все тех же многочисленных зенитных пулеметов. Из-за них СБ, применявшие на маршруте для уклонения от огня 75-миллиметровок противозенитный маневр, пикировали с высот около четырех километров не ниже, чем до двух. В целом, эффективность ПВО японцев оказалась довольно низкой, но и точность бомбометания у нас, из-за большой высоты сброса, оставляла желать лучшего. Подавить батареи получалось, а вот уничтожить орудия прямыми попаданиями — пока нет. Но 22-го июня позиционная война закончилась. Эпизод 19 К вечеру 21-го числа я получил в штабе армейской группы долгожданный ответ из центра. Вскрыв пакет, я прочел на бланке телеграммы: «Капитану Любимову ничего не предпринимать. Ждать прибытия начальника ГУГБ, комиссара ГБ 3 ранга тов. Меркулова, для решения на месте». На том же посыльном самолете привезли приказ, доведенный до личного состава армейской группы утром 22-го июня 1938 года. В нем говорилось, что с четырех часов утра Советское государство объявляет войну Маньчжоу-Го, с территории которого ведутся неспровоцированные агрессивные действия в отношении Союза ССР. Армейской группе ставилась задача разгромить противостоящего противника и выйти двумя бронекавалерийскими корпусами в тыл Хайларской группировке и отрезать ей пути отступления через Большой Хинган. В тот же день РККА в составе Приморского, Амурского и Забайкальского фронтов под общим командованием прибывшего из Москвы для руководства Дальневосточным направлением маршала Буденного, перешла в общее наступление, нанося удары вдоль железных дорог и реки Сунгари. За время мобилизации силы СССР на Дальнем Востоке, частью развернутые на месте из существующих дивизий методом «тройчаток», частью подвезенные из глубины страны, частью сформированные с нуля, значительно увеличились. Фактически, от Байкала и восточнее были призваны все способные держать в руках оружие, невзирая на военную подготовку или ее отсутствие, за исключением имеющих «бронь» рабочих оборонных заводов. Одних только стрелковых дивизий было развернуто полсотни. Может, качество этих войск и оставляло желать лучшего, зато они были отлично вооружены. В трех танковых корпусах насчитывалось 1400 танков Т-34 и БТ, в 20 корпусных танковых бригадах непосредственной поддержки пехоты имелось по сотне Т-26М и, как, например в 57-м СК, Т-126. Сюда же следовало посчитать и две тысячи бронеавтомобилей БА-11 в составе двух бронекавалерийских корпусов группы Жукова и бронерот разведбатов стрелковых дивизий. Ударные машины сопровождали 720 самоходных 122-миллиметровых гаубиц, в подавляющем большинстве гусеничных СУ-5 на шасси пехотных танков. Всего более шести тысяч бронеединиц. Если не считать двух бригад бронепоездов. Имелся и неубиваемый козырь в виде батальона в составе тридцати одного танка КВ-1 и десятка штурмовых орудий КВ-2. Эту стальную армаду с воздуха прикрывали три тысячи самолетов, треть из которых были истребителями И-16 и И-18, а среди бомбардировщиков было до пяти сотен СБ и СБ-М и полторы сотни ББ-1, одномоторных пикировщиков Немана. В «первой линии» также находились переброшенные с запада два полка дальней авиации, один на ТБ-7, второй, для сопровождения бомбардировщиков, на И-19. Остаток составляли самолеты устаревших типов, ТБ-3, ТБ-1, Р-5 и У-2, предназначавшиеся для решения транспортных задач и действий ночью. Артиллерия действующей армии превышала семь с половиной тысяч стволов от 76-мм и выше, вплоть до 203-миллиметровых Б-4 и 180-миллиметровых Бр-21, не считая морских орудий береговой обороны. Квантунская армия тоже была значительно усилена. Число ее дивизий с мая месяца увеличилось с восьми до двадцати одной, но это оказалось пределом по запасам вооружения. Экономика Японии была не в состоянии одновременно содержать и третий в мире флот и мощную сухопутную армию, воюющую, к тому же, еще и в Китае, поэтому, даже имея людские резервы, нельзя было направить их на фронт. Разве что — в виде маршевых пополнений, вооруженных одними винтовками, да и то не всегда. Из пятисот бывших в распоряжении Квантунской армии самолетов, всего несколько десятков были новых моделей, да и те все были стянуты еще с мая под Халхин-Гол, потому как на Хасане действовала советская морская авиация на И-18. Ветераны бывшей 24-й эскадрильи ЧФ, преобразованной в 7-й ИАП ВМФ СССР и переброшенной с началом конфликта на восток, играли там «первую скрипку», подтягивая за собой «коренные» авиачасти флота. Они с первых дней жестко пресекли попытки японцев летать в Хасанском небе, не понеся при этом, совсем никаких потерь. Про японские же танковые части, насчитывающие после неудачных для них боев едва ли сотню машин, которые не шли ни в какое сравнение с советскими, вообще нельзя было говорить всерьез. Тем не менее, японское командование, видя сосредоточение советских сил, совсем не собиралось пассивно ожидать удара и предприняло действия с целью улучшения своего положения, которые и привели к большому сражению 22-го июня на реке Халхин-гол. Приказ о начале войны и общем наступлении не застал комкора Жукова врасплох. Он уплотнил порядки наиболее подготовленной 57-й дивизии напротив высот Зеленая и Песчаная, намереваясь сокрушить мощным ударом центр японцев и выйти им в тыл. Замысел атаки строился именно на техническом превосходстве. В первом эшелоне должна была идти 57-я корпусная танковая бригада, вооруженная Т-126 с противоснарядной броней. Поскольку эта модель советского танка позволяла перевозить в десантном отсеке четырех бойцов, то вместо стрелково-пулеметного, в ее составе было два танкодесантных батальона, численностью около двухсот человек каждый. Причем бойцы были вооружены ППШ вместо винтовок, поскольку с ними в танке было просто не развернуться. Около девяти часов утра, когда солнце поднялось повыше и ушло в сторону, не било своими лучами прямо в глаза атакующим, заговорила советская артиллерия, обрабатывая японский передний край. Запас снарядов был невелик, поэтому артподготовка продолжалась всего полчаса и завершилась залпом РС, после чего пушки и гаубицы, как по учебнику, перенесли огонь вглубь и на фланги, изолируя район атаки. 57-я ТБ, развернувшаяся в одну линию на двухкилометровом фронте, устремилась вперед через проделанные проходы в минных полях. Впрочем, могли идти, не обращая на них внимания, поскольку мы противотанковыми минами не баловались, а японские, и противопехотные, и противотанковые, имели взрыватель с замедлителем и были неэффективны, срабатывали, когда цель уже ушла. Пройдя мины, танки врубили термодымовую аппаратуру, нейтралку стало затягивать непроглядной белой пеленой. Японцы, подумав, что за танками в дыму скрывается пехота, ударили из всех уцелевших стволов и поставили мощный заградительный огонь. Из окопов перед высотами, с их склонов, стреляло все, что только могло, вплоть до 70-ти миллиметровых батальонных гаубиц, пытавшихся сбить гусеницы и, если не уничтожить, то хотя бы остановить русские танки. 57-я бригада в этом аду хладнокровно продвигалась, не слишком торопясь, чтобы не разрушать иллюзию и успеть поразить, в движении и с коротких остановок, как можно больше целей. Последнюю сотню метров до позиций самураев Т-126 шли уже выключив ТДА. Когда до японских траншей оставалось меньше пятидесяти метров, прорвав проволочные заграждения, машины приостановились и выбросили десант, который, забросав обороняющихся гранатами, некоторые из которых содержали четыре кило взрывчатки, в считанные секунды оказался у них над головами, поливая все вокруг очередями из ППШ. Для японцев, уж было подумавших, что пехоту удалось отсечь и приготовившихся встречать танки бутылками, это было полной неожиданностью, поэтому схватку за первую траншею они проиграли. В небо взвились сигнальные ракеты и в атаку, наращивая силы, поднялся полк 57-й дивизии. Броском, через еще не развеявшуюся дымзавесу, преодолевший расстояние до вражеских позиций. Танки, между тем, ушли вперед, обходя высоты с флангов, прорываясь через седловину между ними, чтобы достичь огневых позиций врага и расправиться с его дивизионной артиллерией, но наткнулись на зенитки во второй линии обороны и впервые понесли чувствительные потери. До этого из строя было выведено всего четыре танка, только одному из которых 75-миллиметровый снаряд пробил щиток мехвода и разорвался внутри, остальные отделались сбитыми траками. А здесь расплатиться пришлось сразу десятком машин. Танковая бригада, прикрывшись дымом, отошла на соединение со своей пехотой. Чтобы продвинуться дальше, была необходима поддержка артиллерии. Пришлось почти до вечера ждать, отражая контратаки, пока 57-я дивизия не зачистит высоты и не разместит на их вершинах свои наблюдательные пункты. Наступление Жукова развивалось как по нотам, но к вечеру стало понятно, что что-то пошло не так. Служба ВНОС, разжившаяся на днях телефонным кабелем, еще с утра начала тянуть проводную линию на гору Баин-Цаган, чтобы развернуть там дополнительный наблюдательный пост. Эта высота располагалась на западном берегу реки на нашем левом фланге далеко за пределами плацдарма и должна была быть занята 3-ей Монгольской кавдивизией. На подходе к Баин-Цагану медленно едущая полуторка связистов с загруженной в нее большой катушкой, попала в засаду и была расстреляна из пулеметов и малокалиберной артиллерии. К счастью для Жукова, нескольким бойцам за дымом горящей машины удалось уйти и у них оказался телефонный аппарат, который был немедленно подключен к только что проложенной линии. Известие вызвало в штабе армейской группы переполох, но там успокоились, связавшись с 3-ей кавдивизией, шачштаба которой заверил, что все спокойно и берег контролируется по-прежнему. Если бы не Смушкевич, поверивший своим связистам, что перестрелка была именно с японцами, а не со «своими» монголами и пославший к Баин-Цагану воздушного разведчика, вообще неизвестно когда в штабе узнали бы, что японцы создали на западном берегу плацдарм. Летал И-163 из звена испытателей, поскольку СБ, все без остатка были задействованы для поддержки наступления. Сузи над Баин-Цаганом встретили интенсивным зенитным огнем, но он, отчаянно маневрируя, сумел рассмотреть в тени берега переправу и большие массы войск перед ней, о чем и доложил после посадки. Жукову стало понятно, что продолжая свое наступление против старого противника — 7-й японской пехотной дивизии, он проспал подход свежих сил, которые укрепившись на западном берегу Халхин-гола, могли нанести удар вдоль реки, где всхолмленная, заболоченная в низинах местность была неблагоприятна для маневра бронемашин, в направлении Хамар-Даба и отрезать 57-й корпус от тыловых баз. Поэтому он бросил на ликвидацию плацдарма, даже не разведав его, 1-й Монгольский бронекавалерийский, в командование которым вступил комдив Потапов, потребовав атаковать, невзирая на потери. Понятно, что горные склоны — не лучшее место для основной ударной силы корпуса, бронеавтомобилей, не говоря уж о японских окопах, но делать было нечего. Нельзя дать врагу прочно зарыться в землю. 1-й БКК, между тем, находился в весьма растрепанном состоянии. 3-я бронебригада, шедшая из Синьцзяна, остановилась после дневного марша в пятидесяти километрах восточнее Тамцак-Булака. 4-я располагалась в степи севернее Баин-Цаган, ближе всего к объекту атаки. Но ее стрелково-пулеметный батальон, недавно отведенный в тыл с нашего плацдарма, стоял в районе Хамар-Даба. 4-я Монгольская кавдивизия была еще севернее бронебригады, а 3-я — вообще неизвестно где. Именно она должна была держать Баин-Цаган, но, как выяснилось позже, не имея окопов была обстреляна японской артиллерией и, понеся потери, отошла на запад. Такое случалось уже не в первый раз, но обычно цирики ночью возвращались на свои позиции. Именно в надежде на это комдив 3-ей и не стал докладывать в штаб корпуса о своем отходе. На монгольскую конницу надежд было мало, поэтому Жуков выдернул с южного фланга 5-ю бронебригаду, которая, проходя через район Хамар-Даба, должна была взять на броню выведенную туда с плацдарма пехоту, три стрелково-пулеметных батальона и две авиадесантные бригады, которые получили соответствующие приказы. При такой подготовке атаки, по сути, полном ее отсутствии, ночное сражение за Баин-Цаган вылилось в серию нескоординированных ударов по японцам с разных направлений. Самой первой, подсвечивая себе только осветительными ракетами, в японские траншеи, которые противник успел вырыть и хорошо замаскировать, влетела 4-я бронебригада. БА-11, конечно, мог пройти над окопом, но для этого водитель должен был быть виртуозом. Много машин нырнули передними мостами и потеряли способность двигаться. Их экипажи, частью вели огонь с места, частью спешились и приняли бой с вражеской пехотой. Другие машины или маневрировали под шквальным огнем противотанковой артиллерии, вынужденно подставляя борта, или все же прорвались дальше, но подняться на склоны не смогли. Костры от горящих бронемашин послужили хорошим ориентиром для 3-ей кавдивизии, которая, спешившись, выручила попавшие в критическую ситуацию бронемашины. Японцы, стремясь вернуть утраченные позиции и восстановить положение, тут же предприняли мощную контратаку. Все висело на волоске, но подоспела 4-я кавдивизия и в передовых траншеях у подножия, удалось удержаться. Возможно, следующей контратаки 1-й Монгольский бронекавалерийский корпус и не выдержал бы, но во второй половине ночи с юга в атаку пошла 5-я бронебригада. Имея меньше полутораста БА-11, два десятка самоходных гаубиц и ни единого грузовика, она смогла взять на броню только мотостреков. Десантники же вынуждены были догонять пешком и прибыли к месту событий поздним утром, одновременно с 3-ей бронебригадой. За ночь вражеский плацдарм удалось только заблокировать, но с прибытием свежих сил, после бомбового удара Смушкевича, Потапов предпринял новый штурм высоты, с трудом продвигаясь к вершине. Взятые пленные показали, что на Баин-Цагане дерутся два полка свежей 23-й пехотной дивизии, еще один полк которой застрял на восточном берегу перед разбитой советскими летчиками переправой. Воздушное сражение над горой развернулось грандиозное, японцы дрались отчаянно, не останавливаясь перед тараном, лишь бы не допустить наши бомбардировщики к целям. Зенитная артиллерия будто сорвалась с цепи, лупя прямо в клубок дерущихся истребителей, раздавая и своим и чужим. К вечеру 23-го числа, благодаря численному и огневому превосходсту, пять расчетных полков против двух и только танковых пушек под четыреста стволов, против полусотни всех японских, Потапову удалось подняться на вершину. Но сопротивление врага отнюдь еще не было сломлено и вымотанные непрерывным 24-часовым боем войска остановились. В этот момент в штаб армейской группы пришло сообщение от командира 1-й Монгольской кавдивизии о том, что противник занял крупными силами Большую Песчаную высоту на южном фланге. История с 3-ей кавдивизией повторилась в точности, с тем только отличием, что тут комдив, попытавшись вернуть позиции и наткнувшись на врага, сообщил об этом сам. Для Жукова это был удар под дых. Если раньше он и надеялся ликвидировать фланговую угрозу и продолжить свое наступление, то теперь об этом нечего было и думать. В резерве оставалась 6-я бронебригада на плацдарме, машины которой использовались для буксировки дивизионной и корпусной артиллерии, поскольку все тягачи были брошены в степь на подвоз запасов. Она насчитывала немногим больше сотни БА-11 и шестнадцать самоходных гаубиц, что примерно соответствовало безвозвратным потерям техники, понесенным при штурме горы Баин-Цаган. Атаковать на южном фланге такими силами немедленно нечего и думать. Надо было выводить из боя танковую бригаду, снимать с плацдарма пехоту или ждать, когда высвободятся силы на севере. К тому же, захваченные на Баин-Цагане пленные и документы показали, что армейской группе противостоит не одна дивизия и не две, а целая 6-я армия генерала Огису, состав которой был неизвестен. Нужна была пауза для перегруппировки войск и подвоза боеприпасов. Но японцы придерживались другого мнения. Переправив на западный берег элитную 1-ю дивизию императорской армии, с утра 24-го июня начали наступление вниз по течению во фланг и тыл советскому плацдарму. Они шли, держась в пойме и оставляя фланговое охранение по возвышенностям на ее краю, чтобы не подставляться под удар советских бронебригад. Прошедшие накануне дожди превратили долину Халхин-Гола в сеть болот, небольших бугров и гряд, которые с помощью саперов успешно преодолевала пехота, но совершенно непригодных для передвижений броневиков. В то же время в степи промокший песок уплотнился, не сыпался и не поднимался тучами пыли в воздух, делая езду легкой и приятной. 6-я бронебригада, имевшая около ста двадцати бронемашин, усиленная двумя разведбатами дивизий 57-го корпуса, имевшими и еще три десятка БА-11, но не с 76-миллиметровыми пушками, а с «сокрокапятками», в ночь на 24-е переправилась на западный берег. Но остановить продвижение японцев по труднодоступной местности не смогла. Ее наскоки на фланг всякий раз натыкались на организованный огонь прямой наводкой из укрытий противотанковой и дивизионной артиллерии. Жуков, чтобы перекрыть пойму на левом берегу, приказал снять с плацдарма стоявший во втором эшелоне полк 82-й дивизии, но Огису, предвидя такое развитие событий, приказал своей 7-й дивизии, получившей маршевые пополнения и восполнившей потери, атаковать и связать советскую пехоту боем. И, надо сказать, что положение на плацдарме сразу стало критическим. Боеприпасы у советской артиллерии и минометов были на исходе, благодаря чему на первый план вышло стрелковое оружие и «устаревшая» японская тактика вновь стала работать не только вокруг высот Песчаной и Зеленой, где местность была изрезана траншеями и ходами сообщения вдоль и поперек, но и правее, перед фронтом 82-й дивизии. 25-го числа, едва успевший занять позиции и кое-как окопаться 245-й стрелковый полк, перекрывший долину от левого берега немного выше по течению высоты Нурен-Обо до болот южнее озера Сумбурин-Цаган-Нур, был атакован. Со стороны японцев это была, по сути, разведка боем, действовало не более двух батальонов, но «добровольцы» справились с трудом. В этот же день, протащив через пойменные болота и переправив на левый берег Кунгчулингскую танковую бригаду, Огису прикрыл ею степной фланг 1-й дивизии. Комбриг, генерал-майор Ясуока, имел в своем распоряжении в составе 3-го танкового полка 26 средних «Оцу», четыре «Чи-ха» и десяток танкеток, а в составе 4-го 35 легких «Ха-го», восемь средних «Ко» и три танкетки. Разведка бригады располагала двумя десятками броневиков. Всего, включая командирские машины, до 110 единиц. Конечно, японская броня не шла ни в какое сравнение с советской и могла повредить последней, разве что, подойдя в упор. Но противник сделал правильные выводы из первых неудачных боев и нашел решение проблемы. Кроме мотопехоты и собственного моторизованного артполка, бригаду сопровождал полк 75-мм пушек последней модели из резерва Квантунской армии. Всего 72 современных дивизионных орудия, способных вести огонь по подвижным целям прямой наводкой, не считая, собственно, противотанковых 37-миллиметровок. Орудия буксировались с передками непосредственно танками и при появлении БА-11 тут же разворачивались для отражения атак. Первыми «на зуб» японцам попали 1-я и 2-я Монгольские кавдивизии, под покровом темноты вышедшие к Большой Песчаной высоте в тылу японцев с целью на рассвете внезапно атаковать. Эффект внезапности вышел прямо противоположный ожидаемому. В течение нескольких часов конница 2-го Монгольского бронекавалерийского корпуса была уничтожена практически полностью. Уцелели считанные десятки цириков. И то, только благодаря тому, что подоспевшая 6-я бронебригада, в свою очередь, атаковала широко расползшихся, увлеченных преследованием, японских танкистов. Впрочем, для экипажей БА-11 новая тактика врага стала неприятным сюрпризом и они, понеся чувствительные потери, причинив, при этом, мало вреда противнику, вынуждены были отойти. Японские пушки на плоской равнине, где негде было укрыться, открывали огонь с полутора-двух километров и имели куда большую скорострельность, чем башенные орудия. Хоть 6-я и навострилась на плацдарме бить врага издалека, но с места и из-за укрытия. Здесь же тот, кто останавливался, сразу превращался в легкую мишень. К тому же, понимание, что выбивать, в первую очередь, надо артиллерию, а не танки, пришло не сразу. В результате получился размен не в нашу пользу, восемь танков на два десятка бронеавтомобилей. Именно в это время в штабе армейской группы стали паниковать. Во всяком случае, я получил приказ организовать в забитом ранеными Тамцак-Булаке, круговую оборону, используя все оказавшиеся под рукой тыловые части. Было понятно, что с утра 26-го Огису, обеспечив фланг и сосредоточив против 245-го полка всю 1-ю дивизию, нанесет удар по Хамар-Даба, до которой было всего около десятка километров, выйдет в тыл нашему плацдарму и перережет не только южную, но и центральную переправы. На севере, тем временем, 1-й бронекавалерийский корпус с приданными частями, только заканчивал полное уничтожение японцев, которые, чтобы не отступать и связать русских как можно дольше, взорвали у себя за спиной переправу, и находился в растрепанном состоянии почти без боеприпасов. В трех бронебригадах, действующих у Баин-Цагана, вместо штатных шестисот, осталось едва две сотни броневиков. Четыре стрелково-пулеметных батальона впору было сводить в роты. Монгольские кавдивизии превратились в полки, а десантные бригады с пяти батальонов сократились до трех. Чтобы не допустить катастрофы, Фекленко был вынужден вывести из боя 57-ю танковую бригаду, перебросить ее на левый берег и подпереть 245-й полк. Жуков же потребовал от Смушкевича, если не уничтожить, то хотя бы задержать ударную группировку врага. Между тем, возможности у командующего авиацией были весьма небольшие. От 22-го и 70-го ИАП после тяжелых боев осталось по эскадрилье, а бомбардировщики израсходовали практически все боеприпасы. У самураев, правда, дела в воздухе обстояли ничуть не лучше. Их авиачасти «сточились» почти полностью и весь день 25-го июня в небе не появлялись. Это позволило направить для удара по танковой бригаде противника эскадрилью Р-5 с последними пятьюдесятью «экспериментальными» парашютными бомбами. Она, хоть и нанесла потери противнику, но остановить его не могла и сама недосчиталась четырех бомбардировщиков от интенсивного пулеметного огня. Более успешно действовала группа испытателей, в которой все машины успели отремонтировать и ввести в строй. И-19 с установленной на нем мотор-пушкой АМ-38 и забронированной кабиной пилота, потерял свою исключительную дальность и 600-километровую скорость, зато приобрел рекордную огневую мощь. Его основное оружие, дополненное двумя пристрелочными ШКАСами, било секундными очередями по полсотни 14,5-миллиметровых пуль, а боезапас в триста патронов позволял, в теории, сделать шесть заходов на цель. На практике в одной атаке, особенно поначалу, отстреливалось по 2–3 очереди, что позволяло привозить из каждого вылета пару-тройку сожженных танков. Восстанавливать и ремонтировать самураям там было уже нечего. Тонкая противопульная броня выламывалась градом одновременных попаданий целыми кусками, внутренние механизмы сразу превращались в металлолом, практически всегда воспламенялись или взрывались боеприпасы. Понятно, что выжить экипаж мог где угодно, но только не внутри машины. Как ни странно, даже увидев в небе самолет с характерным распухшим носом, танкисты упорно оставались под броней, пытаясь сорвать атаки маневром, и несли тяжелые потери. Но единственный И-19, даже выполнивший за день целых восемь вылетов и разваливший два десятка танков, радикально на обстановку повлиять не мог. Кунгчулингская танковая бригада, все еще имевшая более шестидесяти бронемашин, заменяла их в качестве пушечных тягачей простыми грузовиками и продолжала медленно теснить 6-ю бронебригаду, искавшую способ борьбы с танково-артиллерийским «симбиозом». Экипажи БА-11, с дальней дистанции, стали вести огонь по развернувшимся пушкам осколочно-фугасными боеприпасами, установив взрыватели на большое замедление. Снаряды, рикошетируя от земли, взрывались в воздухе, компенсируя, в некоторой мере, ошибки в прицеливании и выкашивая расчеты. Японцы ответили тем, что стали прятать пушки за бортами танков и, благодаря наличию в бригаде большого количества пехоты, сразу же укреплять огневые мешками с песком. 6-я бронебригада, в свою очередь, стала окапывать и маскировать машины, поджидая японцев в засадах. Те ответили, применяя тяжелую артиллерию, из-за которой капониры приходилось бросать. Нам противопоставить было нечего, в артполку было всего по паре выстрелов на гаубицу, оставалось только как можно медленнее отступать. 26-е июня стало кульминацией битвы на Халхин-Голе. Японцы предприняли общее наступление на позиции 57-го корпуса, сосредоточив главные усилия на западном берегу в направлении Хамар-Даба. К удивлению обеих сторон, 245-й полк, который уже стали обходить и обстреливать в правый фланг через болото японские танкисты, удержался. «Добровольцы» 82-й дивизии, не умевшие даже толком стрелять, не говоря уже обо всем остальном, почти не имевшие никакой поддержки советской артиллерии, тем не менее, проявили лучшие качества русского солдата. Они проигрывали перестрелки на дальних дистанциях, позволяя японцам сосредотачиваться перед фронтом, но всякий раз, когда те бросались в атаку, из перепаханных снарядами окопов поднимались полуоглохшие, засыпанные песком бойцы и встречали врага пулей, штыком и гранатой. Едва самураям удавалось зацепиться за наш передний край, как их тут же выбивали бесхитростными конратаками в полный рост и под крики «Ура!». В ближнем бою, несмотря на численное превосходство противника, победа всякий раз оставалась за уральцами, которые и в самом деле просто не умели отступать. Неизвестно, как повернулось бы дело, не будь вчерашнего боя с передовыми японскими отрядами, но сейчас, поняв, что азиатов можно бить и как это делать, полк держался за свою полосу обороны мертвой хваткой, не смотря ни на какие жертвы. Не менее яростные атаки велись противником и на остальном протяжении обороны 57-го корпуса. Самураи бились как волны в скалу и их генералам самое время было вспомнить Порт-Артур, в ходе обороны которого каждый русский сразился с четырьмя японцами и двух из них убил. Жуков, видя что Кунгчулингская бригада обходит 245-й полк, ставя его в исключительно тяжелое положение, бросил против нее в бой 57-ю танковую бригаду, в которой еще оставалось шесть десятков и исправных машин, и 6-ю бронебригаду с сотней бронеавтомобилей, приказав атаковать до тех пор, пока не раздавят врага в буквальном смысле. Лавина советской бронетехники, развернувшись на широком фронте, покатилась вперед с северного и западного направлений. Более быстрые БА-11, разогнавшись до 80 километров в час, неслись по степи навстречу вспышкам, отчаянно маневрируя под огнем и наобум поливая перед собой из пулеметов и пушек со слабой надеждой на попадания, лишь бы не молчать в ответ. За считанные минуты сократив дистанцию, они, как стадо носорогов, вломились на огневые противника, навалились на его правый фланг, ведя огонь в упор, тараня танки и пушки, и сами горя от выстрелов с пистолетной дистанции и бутылок с зажигательной смесью. Следом за ними до японской бригады дорвались и наши танки, принявшись перемалывать самурайское железо и кости, накручивая солдат на свои гусеницы. В таком бою, которым невозможно управлять, когда враги и спереди, и сзади, и вообще, со всех сторон, когда все кругом горит и взрывается, а между пылающими остовами и раздавленными пушками мечутся, вступая в скоротечные схватки, японские солдаты, экипажи подбитых машин и танкодесантники, противник не выдержал и получаса. Пехота в ужасе от топчущих ее бронированных монстров, не имея укрытий, побежала, несмотря на приказы и пример офицеров, которые, как и экипажи японских танков, предпочли не отступать и погибнуть, не замарав своей чести. Две наших бригады, загнав остатки личного состава бронесил противника в болото южнее озера Сумбурин-Цаган-Нур, сами попали под огонь артиллерии 1-й дивизии и отошли, потеряв для такого боя удивительно мало. В строю осталось сорок два танка и полсотни БА, правда, с малым боезапасом. Разгром Кунгчулингской бригады заставил 1-ю дивизию беспокоиться о своем степном фланге. После двух часов дня атаки на 245-й полк ослабли, а под вечер и полностью прекратились. 1-й Монгольский бронекавалерийский корпус, тем временем, оставив для наблюдения за северным флангом советской группировки 5-ю бронебригаду и десантников, совершил марш на Тамцак-Булак, где принялся приводить себя в порядок, пополняя запасы топлива и боеприпасов из подошедших с запада караванов. По приказу Жукова мне пришлось отдать роту лейтенанта Максимова, которая была обращена на восполнение потерь стрелково-пулеметных батальонов. Из кавалерии же в корпусе остался только сводный полк. Этими силами Потапову предстояло на следующий день атаковать Большую Песчаную высоту, обороняемую, по данным разведки, маньчжурскими войсками, и уничтожить японскую переправу.