— Да. Иначе никак, сама знаешь, — сказал я, складывая «Сайгу» и убирая ее в чехол. — Надо дать старт экспедиции, а перед этим еще в Сормово заскочить, «подолодочникам» хвоста накрутить, да Грабина проведать. Что-то он не очень наши договоренности по пушкам соблюдает. Ведь условились, что серия — в первую очередь. А он ишь, раскидался! А потом в Зеленодольск, смежников по сторожевикам проконтролировать. Знаешь, как у нас бывает без контроля, чертежи выслали, а построили, как Бог на душу положит. Я один на все руки мастер, из Ленинграда спецов не пошлешь. Боюсь и не успеть со всем к началу июня. — Волнуюсь я, сердце не спокойно, — положив ладошки на колени, Поля с грустным лицом присела на сундук, стоявший у стены. — На восток едешь, а там видишь, что творится… Что творится на востоке… Я и сам бы это хотел знать. Похоже, умыла меня история. Как говорится, хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Кожанов сводный усиленный батальон сорвиголов из Батумской и Потийской бригад перебросил к Владивостоку, якобы для ознакомления с ТВД. Собственной морской пехоты ТОФу не полагалось. Силенок нет куда-то высаживаться, тут бы свое отстоять. Зато в Амурской военной флотилии батальон, в составе двух десантно-штурмовых и разведывательной роты, укомплектованный с учетом самого свежего опыта, имелся. Не в пример другим флотилиям, где больше роты не набиралось. Вот, по моей наводке, эти силы, с приданной для обозначения вероятного противника подвижной батареей береговых «стотридцаток», и будут учиться под присмотром самого «шефа» в заливе Посьет, откуда до озера Хасан рукой подать. Мои навязчивые рекомендации избрать именно этот район для маневров, по прибытии на место, не вызвали у Кожанова никаких вопросов. И пограничники отряда моего знакомца, капитана Седых, которые регулярно вступали в настоящие перестрелки с ползущими через кордон нарушителями, и военные новообразованного Дальневосточного фронта под командованием Рокоссовского, видели, что там что-то затевается. «Звоночков» было хоть отбавляй. И, каждый по своему, тоже собирали силы, готовились. Но пока у Владивостока лишь сгущались тучи, на Халхин-Голе с начала мая загремели настоящие бои. Японцы и в прошлые годы частенько лезли туда крупными бандами, но сейчас, после того, как Монголия вошла в состав СССР на правах особой республики, граница между СССР и марионеточным Маньчжоу-го на этом участке оказалась, по мнению Микадо, не демаркированной. Сосед всерьез намеревался настоять на том, чтобы она проходила непосредственно по реке. СССР, якобы незаконно, занял 20-километровую полосу восточнее Халхин-Гола. На самом деле, конечно, советские заставы стояли именно там, где до того были монгольские. Удобных мест не так уж и много и все они были привязаны к колодцам. Вообще, с самого начала, этот конфликт назвали «войной за воду». В степи и полупустыне влага на вес золота и кто контролирует источники, тот контролирует территорию. Понятно, заняв колодцы в одном переходе от реки, советские пограничники не допускали к ним баргутов, поэтому все пространство у границы было безлюдным, что очень облегчало работу. Что делать обычному пастуху вблизи застав, если здесь нечем напоить овец и лошадей? Редкий всадник, показавшийся на горизонте, являлся в приграничную зону явно не просто так. Конечно японцев, лишенных возможности засылать на нашу территорию подрывные элементы, такое положение не устраивало. Еще раньше они начали тянуть к Номонгану железнодорожную ветку. И единственным разумным объяснением этого строительства было желание обеспечить снабжение войск, поскольку эта бедная провинция никогда не смогла бы окупить затраты с экономической точки зрения. Так, строя дороги и продвигая военные базы вперед, самураи, возможно, надеялись дотолкать русских до Урала. В понедельник девятого мая, явившись на обычный доклад к Берии, я получил приказ не докучать и заниматься своими делами. Опешив от того, что алмазная экспедиция резко перестала интересовать Лаврентия Павловича я забеспокоился и стал терзать вопросами секретаря наркома. — Не до вас сейчас, товарищ капитан, японцы в Монголии атаковали нашу заставу, — отмахнулся от меня как от назойливой мухи порученец, бывший со мной в равных званиях. — Я позже сообщу, когда вам явиться. С тех пор прошло уже два дня и окольными путями, я выведал подробности. Шпионского таланта тут не требовалось, события на Лубянке обсуждали открыто, разве что газеты пока ничего не сообщали. Воскресным утром банда около трехсот человек напала на заставу, на которой всего-то было восемьдесят два бойца. Наши, с потерями, но отбились, однако, агрессора это не остановило. Видя, что наскоком не взять, противник подтянул артиллерию и батальон пехоты. Тут уже обошлось без маскарада и лишних формальностей. В дело вступила Японская Императорская армия, как и положено, в своей форме. Против «правила Наполеона», несмотря на то, что подошла резервная застава, не попрешь и ночью немногие выжившие пограничники оставили рубеж и отошли вглубь советской территории. Положение требовалось восстановить. После вхождения особой республики в состав Союза на ее территории, по примеру Восточно-Туркестанского, который в боях с басмачами показал себя очень хорошо, был сформирован Монгольский бронекавалерийский корпус. Но в отличие от «прототипа» в его состав вошли не только советские части, но и соединения прежней армии, куда собрали весь хоть сколько-то понимающий по-русски командный состав. На три советские бронебригады из одного моторизованного стрелково-пулеметного, четырех автобронебатальонов и самоходного артиллерийского полка, приходилось четыре «туземных» кавдивизии, силой примерно в один нормальный стрелковый полк каждая. Вообще, вся техника была новой, только что с заводов. Каждый из шести сотен БА-11, в отличие от прежних машин, имел длинноствольную пушку и «боевые» односкатные гусматики «ярославского» размера. С собственно корпусными частями структура выглядела тяжеловесной, но ее задачей в переходный период был просто контроль территории. В дальнейшем, с образованием нового военного округа, корпус планировали разделить на два, по три бригады и пару дивизий в каждом. Но сейчас, весной 38-го года, части корпуса были разбросаны на огромной территории и ближайшая, 6-я автобронебригада располагалась в трехстах километрах от места событий. Совершив ночной форсированный марш, облегавшийся тем, что дорог, как таковых не было, существовали лишь направления, и можно было идти развернутым строем в предбоевых порядках, она с рассветом переправилась через Халхин-Гол и утром в понедельник атаковала и выбила противника с советской территории. При этом фланговые бронебатальоны, окружая неприятеля, пересекли границу и опрокинули позиции вражеской артиллерии, захватив или уничтожив орудия. В этом бою подавляющее огневое превосходство было на советской стороне. Две сотни трехдюймовых орудий БА и двадцать четыре установленные на тумбах в кузовах полубронированных ЗИЛ-6 122-мм старые гаубицы не оставили японцам, не ожидавшим такого скорого подхода подкреплений и фактически не имевшим эффективных противотанковых средств, никаких шансов. На границе наступило затишье, но по линии погранвойск в НКВД шли сообщения о концентрации сил противника, который подтягивал пехоту, артиллерию и танки, на участке восточнее Халхин-Гола. Москва гудела слухами о войне, а в «Правде», после маленькой победы, во вторник утром вышла статья о произошедших событиях. Помня, как порезвились самураи в том краю в «эталонной» истории, я не сомневался, что это была лишь завязка и мое настроение явно передалось Полине. — На вот, возьми с собой, — встав с сундука и открыв его, жена протянула мне необычный ватник-безрукавку, застегивающийся почему-то на боку. — Что это? — спросил я с интересом. — Использование служебного положения в личных целях, — невесело усмехнулась Поля. — Бронежилет из арамидной ткани, про который ты мне говорил. Завтра будет показ твоему начальству. Буду хвалиться, на пару с дядюшкой Исидором. Жаль тебя не будет. — Ай, забыл! — хлопнул я себя по лбу. — Совсем закрутился. Погоди, а чем хвалиться то, если мне его отдаешь? И, вообще, как ты это потом объяснишь? — Не смеши. Это первый образец, его забраковали. Завтра смотреть другие жилеты будут, со стальными вставками-нагрудниками. А этот просто тряпошный, но от пистолетной свинцовой пули спасет. Подкладка шелковая, можно под гимнастеркой носить. Или, если хочешь, поверх. Ни петлицы, ни шевроны на рукаве не закрывает. — Да на что он мне? Я что, на войну еду? Да я от Монголии на север на тысячи километров буду. И куда я его класть буду? — стал я отнекиваться, в основном из желания хоть как-то успокоить жену. Но эффект получился прямо противоположный. — Возьми и носи! — сказала она твердо, самим тоном дав понять, что возражений не потерпит. — Он мягкий, в этот свой рюкзак к спине запихнешь, пока по заводам мотаться будешь. А за Уралом наденешь обязательно! Я туда кое-что зашила и мне спокойнее будет… Я молча взял подарок и, вытряхнув пожитки, стал по новой перекладывать вещмешок. Привычная работа руками освобождает голову для того, чтобы подумать и я, поразмыслив над словами жены, после того, как дело было сделано, пошел в оружейку, чтобы прибавить к своему полному арсеналу из ТТ, «Сайги» и легендарного меча, еще и наган-носорог с глушителем. Этот револьвер принят на вооружение разведчиков, но прототипы с разной длиной ствола и конструкцией ПБС, оставались у меня. Выбрал я самый габаритный, но зато абсолютно бесшумный. Легкого ветерка в поле, волнующего травы, было достаточно, чтобы скрыть звук выстрела из него и только легкий щелчок, который можно было принять за что угодно, выдавал. Но и он терялся днем в стрекотне кузнечиков. Когда я вернулся, дома было тихо. Подойдя к детям, я тихонько, чтобы не разбудить, поцеловал сонные моськи и, раздевшись, залез в постель к Поле, которая лежала, отвернувшись к стене. — Спокойной ночи, малыш, — сказал я, обняв ее и легко прикоснувшись губами к шее. — Я люблю тебя и все у нас будет хорошо. — Теперь да, — чуть повернув голову тихо сказала супруга и, обхватив мою руку своей, прижала к груди. Эпизод 4 Наутро, подумав, что ограниченный вооруженный конфликт — лучший способ испытать некоторые образцы вооружений, чтобы проверить их в деле и потом с фактами на руках отстаивать свою точку зрения, я отдал необходимые приказы и написал несколько писем в другие заинтересованные организации, в частности, в РНИИ. Посчитав свою функцию на данном этапе выполненной, я с чистой совестью улетел на аэроклубовском «такси» в Сормово. Первым пунктом программы стало спецКБ по подводным лодкам. Много воды утекло с тех пор, когда я был там последний раз. Перемены бросались в глаза и, в первую очередь, в настроениях людей. Они сдали проект «электролодки» класса «С» с быстроходными дизелями, по «американской схеме» не связанными механически с гребными валами. Модификация исходного немецкого проекта была настолько серьезной, что фактически можно было говорить о новой лодке. Как и на «Малютках», чтобы спасти аккумуляторы от перегрузок при зарядке, увеличили их количество, что повлекло за собой увеличение водоизмещения. Обводы в носу и корме стали более полными и лодка в плане уже перестала напоминать веретено, приближаясь к торпедообразной форме. Надводную скорость при этом надеялись сохранить на достаточно высоком уровне за счет более мощных гребных электродвигателей, которых страховали, к тому же, «моторы подкрадывания». Пять лодок по этому проекту заложили на днях. И сейчас КБ трудилось над размещением на базовом корпусе дополнительного вооружения в виде четырех внешних ТА в легком корпусе, размещавшихся попарно в полубаке и надстройке позади рубки. Это должно было принести прирост мореходных качеств в надводном положении и обеспечить носовой залп в восемь торпед, что выводило ПЛ по этому показателю на уровень эсминцев и повышало шансы при стрельбе по маневрирующим боевым кораблям. Бросалось в глаза, что работа спорится, люди трудятся на подъеме и в предвкушении того, что их деятельность будет по достоинству оценена. Однако, похвалив спецконтингент, я напомнил, что цыплят считают по осени и выводы будут сделаны лишь после того, как лодки, минимум, пройдут сдаточные испытания. А пока, чтобы не расслаблялись, поставил им в план проект крейсерской ПЛ своей концепции. Точнее, она должна была копировать «Курск» «эталонного» мира с той поправкой, что вместо ракет «Гранит» в легком корпусе наклонно размещались ТА. Несмотря на то, что такая лодка могла дать залп в десятки торпед, в НК ВМФ ее забраковали из-за того, что стрелять неминуемо приходилось с глубины, руководствуясь лишь данными акустики, а шумопеленгаторов, которые могли бы обеспечить достаточную дальность и точность обнаружения цели, пока на вооружение не принято. Соответствующий приказ бывшего наркома Кожанова действовал, но я все же решил рискнуть. Закончив дела на судоверфи, я заглянул в Новое Сормово на артиллерийский завод с твердым намерением вставить Грабину «фитиль». Вместо того, чтобы заниматься серией 107-милиметровых дивизионных гаубиц-пушек, он увлекся новыми проектами и дело дошло до того, что выпуск Ф-22 перевели на УЗТМ. Это грозило тем, что армия к 1941 году скорее всего успеет перевооружиться, но вот мобзапас для формируемых по мобилизации войск под вопросом. И это при том, что старые «царские» гаубицы из дивизионных артполков уже успели полностью изъять для вооружения самоходок! Но едва попав в заводоуправление и ощутив царящую там атмосферу, понял, что мои претензии к Василию Гавриловичу есть сущие пустяки, по сравнению с «зубом», который точил на него директор завода Радкевич. Оценив, как смотрят друг на друга два главных и, фактически, обладающих равным влиянием на заводе человека, я ощутил даже не неприязнь, а неприкрытую ненависть. Причины конфликта были все теми же самыми. У Радкевича горел план. С принятием Ф-22 на вооружение он, было, расслабился, возомнив, что в третей пятилетке Новое Сормово будет загружено одной относительно простой, конструктивно приближающейся к прошлому поколению, артсистемой. А вместо этого — целый букет! Танковые, «буденновские» конные пушки, разборные горные Ф-24 с коротким стволом, хоть и имели множество общих узлов, но все же сильно различались и на одном конвейере собираться не могли. И что прикажете делать, если серийных стволов три, в 20, 30 и 40 калибров, а долбежных станков для разделки окон под клин затвора только два? Маневрировать? Но все равно ритмичной работы не получается. То одна линия встанет, то другая. И это при том, что эта операция со стволами и так является узким местом и сама по себе сдерживает выпуск. То ли дело 107-миллиметровки Ф-22 с поршневыми затворами! В общем, пришлось мне вместо ругани, «бугров» между собой мирить. А что делать, если каждый из них на своем месте? Что будет, если один медведь, безразлично кто, выживет из берлоги другого? — Мне кажется, товарищи, что вы подходите к заводу с неправильной, с точки зрения большевисткой сознательности, позиции, — заключил я, пользуясь ролью постороннего наблюдателя, которому и погулять-то тут разрешили исключительно по старой дружбе. — Вы пытаетесь всем сестрам по серьгам дать, поделить станки между моделями на потоке. Это буржуазный подход, отнимать да делить. Мы же пролетарии, созидатели! Если технология не позволяет достигнуть желаемой цели, значит надо создать новую технологию и дать то, что ждет от вас Советский народ! Товарищ Радкевич, как директор завода, просто обязан поставить такую задачу товарищу Грабину, как главному конструктору заводского КБ, коли уж тот запустил в серию сразу столько моделей пушек и Новое Сормово с заказом не справляется. Вот, скажем, для меня в опытном цеху на ЗИЛе пулеметные стволы нарезали протяжкой. Почему бы вам не попробовать заменить ей долбежные станки? Почему вы, товарищ Грабин, создаете все новые и новые пушки, но не создаете технологии, чтобы завод мог эти пушки в запланированных объемах выпускать? Я чуть не рассмеялся, глядя, как у них от моих слов, под которые я умудрился подвести идеологическую основу, отвисли челюсти. Теперь уже оба смотрели на меня, как Ленин на буржуазию. Василий Гаврилович опомнился первым и, резко развернувшись, стал уходить быстрым шагом, бросив через плечо: — Я к главному инженеру. — Вы не правы! — с вызовом ответил мне Радкевич. — Мы с товарищем Грабиным много работаем над усовершенствованием технологии. Он со своей стороны, я со своей. Мы унифицировали пушки насколько возможно, освоили технологию точного литья и множество рацпредложений внедрили! То, что протяжкой разделывать окна под клин не додумались, так не охватить всего и сразу! За совет вам спасибо. Если из этой идеи что-то путное выйдет, то и ее внедрим! Так что обвинять нас в отходе от пролетарских принципов неправильно! — Простите, Леонард Антонович, вижу, поспешил, — примирительно улыбнулся я в ответ, радуясь, что товарищи вновь ощутили себя в одной упряжке. — Сами знаете, с коня узнаешь лишь то, что люди сами о себе скажут. Однако, я бы еще хотел с товарищем Грабиным парой слов переброситься, пойду его догоню. Легко сказать, да сделать непросто. Грабин, прибежав к главному инженеру как ужаленный, мигом организовал совместное совещание и вытащить его из круговерти не было никакой возможности. — Довольны? — хмуро спросил он меня, когда все закончилось, мнения выслушаны, ресурсы учтены, задачи поставлены. — Это ваши дела, Василий Гаврилович, — открестился я от своего интереса. — О другом хотел намекнуть. Дело в том, что немцы по боям в Испании учли наш танковый опыт. Сейчас их машины, которые поступают на вооружение, минимум, не хуже Т-26М. Но наши танкостроители уже сделали следующий шаг, усилив бронирование. Надо думать, что немцы тоже не дураки. Понимаю, что лезть сейчас в ГАУ с инициативными проектами мощных противотанковых пушек бесполезно. Там у них голова болит, чтоб армию вооружить. Причем, однообразно, а не букетом разных конструкций. Но когда вдруг окажется, что наши пушки немецкую броню не пробивают, я хочу, чтобы у вас был готов ответ. — говоря это, я опирался на те соображения, что «сорокапятки», даже 60-калиберные, которые в «эталонной» истории появились только в 1942 году, так и остались против немецких танков малоэффективными. А ведь панцеры, в основной своей массе, кроме малочисленных «Тигров» и «Пантер», были теми же самыми. Значит, фашисты в состоянии нарастить, по крайней мере, лобовую броню «четверок» свыше шестидесяти миллиметров, которые гарантированно бьют нынешние советские полковые и дивизионные ПТП, не говоря уж о батальонных 25-миллиметровках. — Мне кажется, вам стоит взглянуть на опыт перестволивания КПТ на 57 миллиметров и прикинуть этот калибр для Ф-24. — Мы думали об этом. Теоретически, — кивнул Грабин. — На пределе можно до ста миллиметров брони прошивать, но тогда ствол будет чрезмерно длинным и потребуется дульный тормоз. Радкевич, конечно, будет против. Если же быть поскромнее и не лезть за три с половиной метра длины ствола, то миллиметров восемьдесят всего можем гарантировать. Опять таки, еще одна модель. — Но к исходной «конной» Ф-24 очень близкая, — заметил я и тут же забросил еще один крючок. — И подумайте о наложении ствола 87-миллиметровой зенитки на лафет Ф-22. — Вы полагаете?.. — приподняв густые брови спросил меня главный конструктор. — Мало ли чего… — сказал я неопределенно. — Ленинградские КВ во лбу все 120 миллиметров брони имеют. Их уже бронебойно-фугасным не возьмешь, только из корпусных пушек бить. Как на флоте, борьба снаряда и брони. И она только начинается. Оставив Василия Гавриловича в состоянии глубокой задумчивости, я уехал в гостиницу отдыхать, а на следующий день вылетел по намеченному маршруту. До конца мая я успел побывать на судоверфи в Зеленодольске, где строились тысячетонные сторожевики по проекту ленинградского спецКБ. В Уфе, на заводе комбайновых моторов, с целью определить его пригодность к переориентации на «малый» двигатель, который проектировался на ЗИЛе. На Уралмаше и в Нижнем Тагиле, на вагоностроительном заводе, которые, по моему замыслу, должны были кооперироваться на выпуске подвижных ДОТов. Каждая точка, чтобы вникнуть в дела досконально, отнимала по нескольку дней, а с перелетами, так и неделя целиком уходила, но, наконец, все закончилось и меня ждал Байкал. Эпизод 5 Добравшись до Иркутска регулярными рейсами «Аэрофлота», я пересел на зарезервированный специально под мою персону почтовый «Амбарчик» МБР-2 и, полюбовавшись с воздуха красотами Байкала, с промежуточной посадкой в Нижнеангарске, к вечеру пятницы 3-го июня прилетел в Мухтую, довольно большой по местным меркам поселок, раскинувшийся вдоль Лены. Впрочем, это касалось только территории. Насколько я видел сверху, избы стояли широко, на большом расстоянии друг от друга и вряд ли их общее количество сильно превышало то, что можно было увидеть в любой глухой деревеньке где-нибудь в Европейской части страны. На восточной окраине располагалась моя цель — базовый лагерь экспедиции, состоящий из двух больших, белевших свежеошкуренными бревнами бараков, пристани и палаточного городка, в виде формальности обнесенного забором из жердей, вдоль которого, как и положено, прохаживались часовые. Не поскупился майор Саджая на колючую проволоку только в одном случае — чтобы отделить «женский уголок». Дождавшись, когда к «Амбарчику» подойдет лодка, я самолично взялся за вторую пару весел и стал грести в такт, любуясь поросшими тайгой сопками правого берега, которые подсвечивало розово-красным заходящее солнце. Чуть ниже по реке и почти у берега стоял на якоре гигантский шестимоторный ВМЗ, поплавковый К-7, доставивший нам сразу двадцать тонн продовольствия и других необходимых припасов. Этот самолет, который я «выцыганил» у Кузнецова, будет прилетать из Нижнеангарска каждую неделю и снабжать поисковиков свежими продуктами, которые будут переправляться в глухую тайгу дюжиной У-2 и четырьмя «Стрекозами», стоявшими сейчас на берегу, рядом с выстланным досками спуском к воде. Между ВМЗ и пристанью, на коротком плече, сновали лодки. Шла разгрузка и люди спешили завершить ее до темноты. Майор Саджая, лично дирижировавший этим действом, при моем приближении сам схватил багор и придержал лодку у низкого причала, пока я сходил на берег. — Товарищ капитан госбезопасности, в базовом лагере происшествий нет, спецконтингент, назначенный в поисковые партии на месте, заболевших не выявлено, идет приемка последних припасов. Подготовка проведена по графику и завтра можно переходить к второму этапу операции. Докладывал майор госбезопасности Саджая! — Вольно! — скомандовал я, убрав ладонь от козырька. — С прибытием, товарищ капитан! — Однако, поработали изрядно! Молодцы, — громко похвалил я людей, не делая различия между чекистами и ЗК. — Мы то молодцы… А вот что в мире-то творится? Два дня газет не было! — азартно блестя черными, расширенными от возбуждения зрачками, спросил меня майор. — Почту я привез, а так, на пальцах, все как обычно, — улыбнулся я проявлению «информационного голода» у человека, всего лишь месяц просидевшего в тайге. — Советская страна процветает, империалисты бесятся. — Да это понятно! А детали, детали? Что там с японцами?! Мы тут на карте каждый день флажки переставляем! — Большая война с ними не началась и, думаю, не начнется. Не в том они положении, чтоб еще и на нас лезть. В Китае крепко завязли. Но бои на границе, как вы знаете, идут. И нешуточные, раз до применения авиации дошло. На Халхин-Голе туго, судя по тому, что «Правда» пишет про плацдарм, наших прижали к реке. Позавчера у озера Хасан пытались напасть, но советские войска были готовы и ничего у самураев не вышло. На западе — очередной кризис в Испании. После того, как португальский флот попытался блокировать «коммунистические» порты и был обстрелян из береговых пятнадцатидюймовок, снаряды которых упали поблизости от какой-то британской калоши, англичане подняли хай и потребовали от правительства в Мадриде взять батареи на подступах к Гибралтарскому проливу под свой контроль. Долорес Ибаррури пускать республиканцев на свою территорию наотрез отказалась, до перестрелок дошло. В общем, разругались в пух и прах. Товарищ Сталин заявил, чтобы погасить распрю, что СССР и впредь будет поддерживать все антифашистские силы на Пиренеях при условии, что они не будут враждовать между собой. Коммунисты и республиканцы стрелять друг в друга перестали, но готовы сцепиться в любой момент. Удерживает только то, что на мадридское правительство давит Франко, начавший большое наступление, а у коммунистов проблемы в Лиге наций. Англичане попытались признать их там пиратами и бандитами, со всеми вытекающими последствиями в виде морской блокады, а может быть и не только. Тогда Советское правительство заявило, что выкупает у кадисских коммунистов береговые пушки и вопрос безопасности судоходства в Гибралтарском проливе этим снимается. Пока на этом все. — Про Испанию не знал… — Так война-то там давно идет, да и далеко от нас, вот и пишут скупо. Вот Япония — другое дело. Не журись, Алексей Николаевич, сладим. Это присказка, сказка впереди с немцами будет, — приободрил я задумавшегося заместителя. — Давай лучше к нашим делам. Что местные геологи? — Мало их и работают «в общем и целом», исследуют Сибирскую платформу, карты составляют. Но кое-какой толк есть. Наши красные камешки действительно на реке Вилюй нашлись. Дойдем до штаба, на схеме покажу. Я уж и план подкорректировал, куда поисковиков забрасывать. — Женщин в первую очередь отправляем, помнишь? От раздражителя избавиться надо, мне еще тут беспорядков из-за баб не хватало. — Да, помню, помню. Все как договорились, будет у них в тайге своя делянка, на отшибе от других. Я и пару сопровождающих в юбках им подобрал, чтоб вообще все чисто было. — Добро, — кивнул я и, остановившись перед крыльцом, ведущим в барак, к которому подвел меня Саджая, предложил, — ну, веди, показывай свои хоромы. Майор широким жестом пригласил меня внутрь и показал большую комнату, в которой стояли столы, висела на стене карта и, как и положено, сидел дежурный. Это был штаб. Далее, разделенные центральным коридором, располагались две маленькие комнатушки, одна из которых предназначалась мне, а вторая заместителю. Все остальные жили в палатках. Но на этом мои привилегии и заканчивались. К примеру, туалеты типа «расширенный сортир» стояли на улице, для чекистов, спецконтингента и женщин отдельно. Так же как и столовые, дощатые столы с лавками по двускатными навесами и без стен. С другой стороны штабного барака был сделан собственный вход в лазарет, отделенный от основного помещения глухой перегородкой. В другом бараке был организован склад. — Не понял, а баня где? — развел я руками, найдя к чему прицепиться. — Рядом с рекой в тайге да без бани? — Руки не дошли, в ближайшее время поставим, пока, временно, в палатке организовали, — оправдался майор, времени у него, действительно, было немного. — На ужин сегодня пшенная каша с мясом, наверное, еще не остыла, — намекнул он мне, заодно съезжая с темы поиска недостатков и недоделок. — Хорошо, пойдем, а то жизнь наша, Алексей Николаевич, волчья. Целый день носишься на голодный желудок, а вечером брюхо набьешь и спать. Ужинали вдвоем. Я больше молчал, уплетая пусть простую, но вкусную пищу, которую, здесь, кстати, готовили на всех без различия, а Саджая, рассказывал, с упором на подготовку кадров. Два месяца интенсивного обучения радистов дали свои плоды и пусть не вся их когорта смогла уверенно сдать итоговый зачет, но людей набрали с запасом, их хватит. А неумехи пока останутся на базе в качестве резерва. Геологи также получили возможность обменяться опытом, конечно те, у кого он был, для наилучшего решения поставленной только по прибытию в Мухтую задачи. Они выработали общую схему поиска и ознакомились, глазами и руками, со всеми образцами пород, как Сибирской платформы, так и Южноафриканского алмазоносного района, которые только можно было достать в СССР. Алексею Николаевичу пришлось погонять своих подручных по коллекциям минералов и кое-что даже доставить из-за границы. Рентген-аппарат у нас оказался в рабочем состоянии один единственный, но использовать его предполагалось лишь для проверки найденных по «пиропному следу» трубок на наличие алмазов, поэтому я не особо беспокоился. Зато дизель-генераторов было только два и оба тяжелые, с Харьковскими тракторными движками и их берегли, пользуясь только при особой нужде, обходясь всюду, даже в штабе, свечами. Это означало, что придется держать на особом контроле, чтобы аккумуляторы радиостанций были в рабочем состоянии и постоянно доставлять поисковикам свежие. Летчиков-залетчиков и штурманов Саджая подобрал опытных, были среди них лично мне знакомые, из аэроклуба в Кожухово, но в полетах над бескрайней тайгой, при картах, в основном состоящих из белых пятен, остро встал вопрос ориентирования. Чтобы упростить эту задачу, пришлось каждую машину оборудовать радиополукомпасами, которыми поделился ВМФ, показывающими направление на расположенный в базовом лагере радиомаяк. Предварительные облеты, для ознакомления с районом и проверки работоспособности системы, на дальность до трехсот километров уже провели. Заодно и осмотрели с воздуха места предполагаемых посадок. Выходило, что мы готовы, но внутренне мне в это не верилось, слишком уж все шло гладко. — Алмаз — камень драгоценный и редкий. Геологи говорят, что один такой приходится на тонны других камней, — стал к чему-то рассуждать майор, достав оплетенную бутыль, видно из родных запасов и налив мне красного вина. — Так выпьем же за людей, которые как алмазы, за товарища Сталина и за нашу великую партию! Под такой тост, разумеется, нельзя было не выпить, чем Саджая и воспользовался, даже не спросив меня, входили ли в мои планы на вечер возлияния, или нет. Уж не знаю, зачем это он затеял, может для укрепления взаимоотношений или хотел проверить мою преданность делу марксизма, но дальнейший банкет, имея в виду внушительный литраж сосуда и то, что завтра надо было до рассвета вставать, я пресек самым решительным образом и объявил отбой. Эпизод 6