Через час, набив брюхо в наркоматовской столовой и проведав во время перекура заскучавшего Вяхра, я явился в приемную начальника АБТУ. Комкор Павлов, отметившийся в свое время в Испании в качестве советника Республиканского правительства, занял эту должность, около года проходив до этого в заместителях, весной 1938 года. Увы, напутствие в Ленинград он дал мне весьма и весьма короткое, будто и не сидел в своем кресле уже полтора года. Рассказав, что в ЛВО изначально не имелось и не планировалось иметь крупных танковых соединений по условиям местности и силам вероятных противников, он отметил, что все четыре стрелковых корпуса округа, два из которых сейчас стоят гарнизонами в Латвии и Эстонии соответственно, фактически положенных им по штату рембатов не имеют. Из-за близости крупного индустриального центра, а также из-за того, что в приоритетном порядке комплектовали действующую армию, там, на севере, ограничились лишь эвакуационными ротами. По той же причине нет и окружной АТРБ, так как ее функции, в случае войны, по плану штаба округа, должны были выполнять гражданские заводы НКТП. Танковый парк состоит из машин Т-28 первых выпусков, в значительной мере растративших свой моторесурс. В бригадах в Латвии и Эстонии, каждая в четыре батальона по 32 танка, осталось после ввода войск по 40 машин. Остальные вышли из строя по техническим причинам. Две других бригады, оставшиеся в ППД, ничуть не лучше, разве что их машины собраны в одной точке, а не раскиданы по дорогам. Никаких подсказок и рекомендаций, как привести дела в порядок, начальник АБТУ мне не дал, приказав выехать на место, разобраться и навести порядок к первым морозам. Поскольку война с обнаглевшими финнами — дело решенное. Эпизод 3 На то, чтобы добраться до Нагатинской пристани, ближайшей к дому Миловых, откуда я уходил на войну, ушло добрых два часа. Мешали попутные и встречные баржи, караванами идущие по реке, да пришлось подождать своей очереди у ЗИЛовского моста, пока его разведут. Поэтому в Нагатино я въехал около пяти часов вечера. Пригород Москвы был пустынен, людей совсем мало. Оно и понятно, у колхозников время горячее, а рабочим московских заводов, с их-то 12-ти часовыми «военными» сменами, и вовсе по улицам праздно шататься недосуг. В доме, в котором я начинал здесь свою жизнь в далеком 29-м, никого не оказалось. Старая бабка, соседка, сказала, что все на работе, а дети известно где — младшие в саду, а постарше — в лагере пионерском. Хотел было разоружиться, припрятав винтовку, пистолеты и клинки где-нибудь на сеновале, ключей-то у меня не было, но потом подумал, что в этаком безлюдье кто-нибудь мог бы и заметить, что ушел я отсюда пустой. Профукать награды, да и прочее, очень не хотелось, поэтому в детсад я поехал во всеоружии. Вика едва из одежды не выпрыгнула от радости, прыгнув мне на руки, и сразу же набросилась с рассказами о том, как готовится пойти в первый класс. Она же уже совсем-совсем большая, целых шесть лет! — Давай-ка в седло, — предложил я, усаживая ее на Вяхра, сам взяв коня за повод. Однако, новые впечатления совсем не сбили дочурку с толку и до самого пионерлагеря, расположившегося во время каникул в школе, она трещала о том, какие буквы знает, как они пишутся, до скольких выучилась уже считать. А вот Петька удивил. Как и вся октябрятская малышня, которую в отличие от старших пионеров не перегружали работой в колхозе, он отдыхал. По нашим, советским меркам. Собирал из реечек и тряпочек очередную авиамодель в кружке. Степенно подойдя ко мне с очень-очень серьезным видом под взглядами притихших товарищей, требовательно заявил: — Давай папка отчет, как воевал, как поляков бил! — Хорошо воевал, сына, крепко бил поляков! — отвечаю ему, пряча улыбку. — На четыре ордена набил и звезду героя! А ты как здесь без меня год учебный закончил, как к новому подготовился? — Нет, так не пойдет, — насупился Петька. — Ты давай подробный отчет! А там уж и наш отряд тебе отчитается! Вот попал! Пигалица-пионервожатая, лет четырнадцати от силы, застроила октябрят и вывела их на школьный двор. Под бой барабанов, со знаменами вышли и все другие отряды, что оказались сейчас здесь. Малышня, с первого по четвертый класс. Началась линейка. Пришлось долго рассказывать, где был, что делал, за что награды получил. Каждую, между прочим, в отдельности! А потом выслушивать, сколько октябрята за лето грядок пропололи, какие еще добрые и полезные дела сделали. А Петька-то нос, гляжу, задрал, от гордости за отца того и гляди лопнет. И мне ведь тоже не скучно с ними! — Молодцы, октябрята и пионеры, вижу, хорошая смена нам растет! Славно поработали вы летом, будьте готовы и осенью в школе не хуже поучиться. Стране, Красной Армии, нужны грамотные специалисты! — Всегда готовы! — дружно прокричали девчонки и мальчишки, а те, кто уже носили красный галстук, еще и отсалютовали. Слава Богу, официальная часть на этом закончилась, да и время уже за шесть перевалило. — Ну все, Петька, пойдем домой, — позвал я отпрыска. — Хоть ты мне расскажешь, как вы тут без меня живете, а то Вика все о школе без умолку. — Я не пойду, не положено! Мы отряд! — отрезал Петя и вместе со всеми потопал в строю в школу. — Ну, дела… — сдвинул я фуражку на затылок. Снова посадив дочь в седло, я вывел Вяхра на улицу и пошел по ней налево. — Пап, а куда мы едем? — спросила Вика. — Как куда? Домой, конечно, я еще мать не видел. Куда ж мне еще? — А домой надо ехать прямо, а не налево! — Прямо — Коломенское будет, да Остров, где мы раньше жили… — Прямо, прямо! На Инженерную улицу! Там у нас новый дом! Полина в письмах о новом доме ничего не писала! Добравшись к семи на место, я мог оценить размер сюрприза собственными глазами. Речка Жужа, что текла примерно посередине между Островом и селом Коломенским, была перекрыта плотиной у самой Москвы-реки, образовав длинный и узкий пруд с аккуратно выровненными берегами и перекинутыми через каждые 50 метров мостиками. Вдоль него проложили две щебеночные дороги и построили три десятка бревенчатых двухэтажных домов, каждый на две семьи. Все это вместе теперь называется Инженерная улица. С восточной стороны, за уже разбитыми «инженерами» небольшими огородами, луг, а дальше запретка Острова и забор разросшейся на южную сторону затона территории МССЗ. На запад тоже луг и колхозные сады. — Ну, и где же наши хоромы? — спросил я Вику. — Воооон, в самом конце у реки, — показала она пальчиком вдоль по западной набережной пруда. — Там где вон та большая черная машина стоит, как у нас была. Приглядевшись, я по номерам узнал «Тур» Бойко, который и сам обнаружился за машиной, сидящим на лавке у калитки. — Ну, здорово, герой! Навоевался, пока мы в академиях штаны просиживаем? — бодро подскочил на свою единственную ногу танкист и мы обнялись. — От старшего лейтенанта Полупанова тебе привет! — получив пару могучих хлопков по спине и ответив взаимностью, передал я. — Полупанов? Ааа, Полупанов! Василий? — не сразу вспомнил Бойко. — Ну и как он, вместе геройствовали? — Не вместе, но рядом. Ротой командует в 5-м танковом корпусе. Командует хорошо, без потерь. Во всяком случае, безвозвратных. — А сам как?! — Был в наркомате, дали дивинженера и отправляют в Ленинградский округ на должность начальника инженерно-технической службы. — А я-то думаю, где ты пропал! Вся Москва гудит, что Любимов из Польши на коне и во всеоружии вернулся! Прилетел обмывать, а дома-то никого и нет! Ну, веди, показывай! — подтолкнул меня к калитке танкист. — Показывай! Я сам здесь впервой! Тут, пока до дома доберешься, язык на всяких митингах, линейках пионерских, да у начальников в кабинетах сотрешь! — возмутился я. — Проходите, — на правах хозяйки пригласила Вика, вытащив пока мы были отвлечены, ключи из какого-то укромного места. — Я пока гусей загоню. С этими словами она схватила хворостину и бесстрашно побежала на пруд. Мы с Бойко сунулись было внутрь, но в этот момент на улицу въехала еще одна машина. Прискакал директор МССЗ Белобородов. Сразу же за ним целая кавалькада с ЗИЛа, директор Рожков, конструкторы во главе со своими «буграми» Важинским, Кошкиным, Гинзбургом и Траяновым. Даже Евдокимов, начальник опытного цеха, и тот прискакал. Набросились все сразу, кто с поздравлениями, кто в надежде узнать из первых рук, как их детища проявили себя на поле боя. Как сказал Балу, удивляюсь, как это они не разорвали меня на тысячу маленьких медвежат! Спасла Полина, примчавшаяся с работы на ГАЗике. Тут уж понятно, нашей встрече никто мешать не стал. Дали и обнять, и расцеловать. — Товарищи, спокойно! Дайте Семен Петровичу хоть коня расседлать, а потом уж с расспросами набрасывайтесь! — осадила Поля визитеров, — Подождите десять минут. Вяхр на вызвавшихся мигом добровольных помощников отреагировал нервно. Он и так сегодня уж натерпелся, и вот снова набежали. Пришлось мне одному идти на двор и обихаживать своего четвероного товарища. Надеюсь, здесь ему понравится. В просторной бревенчатой пристройке с задней стороны дома, выше которой, вторым этажом, сеновал, пока пусто, если не считать гогочущих в выгородке гусей. Убедившись, что Вяхр взялся за овес, который еще оставался у меня в торбе, я поставил ему ведро колодезной воды и вернулся к гостям. Народу, между тем, прибыло еще больше. Вернулись с работы инженеры Острова во главе с Перегудовым, приехали начальник ГЭУ НКВД Косов и уже капитан ГБ Панкратов, пришли пешком живущие в Нагатино и Коломенском женщины, ждущие своих мужей с фронта, узнать из первых рук, как им там воюется-живется. Стало ясно, что дома мы просто не поместимся. Гулять, так гулять! Решили мои друзья и стали вытаскивать столы прямо на улицу, сдвигая вместе и выставляя на них, кто чем богат. Освещение на улице электрическое — хоть всю ночь сиди. Лишь бы комары не сожрали. Получилось вроде свадьбы, совсем как в фильме «Трактористы», только под открытым небом. В центре, на плотине у Москвы реки мой головной стол, а по обеим набережным пруда — хвосты. Много ели, благо год выдался урожайным, да и голода в СССР уже давно, по привычным здешним меркам, не было. Много пили, благо люди собрались совсем не бедные. Больше всего говорили. К сожалению, не о том, что мне было интересно. Хотел попытать чекистов, что за муть у них началась в наркомате. Появилось у меня подозрение, что и мое увольнение из рядов НКВД весной не спроста приключилось. Но если я прав и проснулись, с обострением обстановки в мире, «спящие», причем настолько глубоко, что их до сих пор не раскрыли, да еще и в ГУГБ, то что уж об остальных говорить? Думать об этом не хотелось. — Скажи, Семен Петрович, как есть. Спор у нас с товарищем Траяновым зашел, — подошел со своим соперником Гинзбург. — АБТУ считает, что десант в Т-126 в четыре человека недостаточен, чтоб выбить противника с позиций. А там где достаточен, где артиллерия хорошо отработала, там вовсе не нужен, потому как простая пехота своими ногами до траншей врага добежать может. Спустили нам заказ на бронированные транспортеры. Товарищ Траянов вот, считает, что надо шасси СУ-5 брать, оно дешевле. А я говорю — Т-126! — Лучше, конечно, и тех и других и как можно больше! — улыбнулся я в ответ. — Но всю пехоту шести танковых корпусов вам все равно под броню не спрятать, казна не резиновая. Значит, надо на качество упирать, на ту машину, у которой броня толще. Чтоб, пусть не полки и дивизии, но хоть танкодесантные батальоны бригад имели защиту не хуже, чем у линейных машин. И вообще! Разговоры вести — язык уже стер. Давайте лучше споем! Петь песни выпимши — это моя слабость. Тем более, что Бойко уже начал, заведя под гармонь свою любимую «По полю танки грохтали». Слова знали все, поэтому подпевали дружно. «Броня крепка» тоже прошла на ура, но после нее захотелось чего-нибудь душевного и без трагедий, поэтому я завел новую для этого мира «Давай закурим», подправив слегка слова. Теплый ветер дует. Вьется вдоль дороги. И на польском фронте Гром гремит опять. Бой идет под Гродно, Бой идет во Львове. Эти дни когда-нибудь Мы будем вспоминать — Об огнях-пожарищах, О друзьях-товарищах Где-нибудь, когда-нибудь Мы будем говорить. Вспомню я пехоту, И родную роту, И тебя за то, что Ты дал мне закурить. Давай закурим, По одной, Давай закурим, Товарищ мой! Нас столица наша Встретит, как хозяев, Звезды над Москвою Будут нам сиять.