— Я час на приёме был… — А я на ЗИЛе был, и что? И вообще, пошёл ты, параноик! — перебил я наркома, окончательно «слетев с катушек». — На свой вес употребляешь много! Тебе уже не Красным флотом командовать, а чертей по углам гонять! Встав из-за стола, я, без намёка на демонстрацию, на полном серьёзе, собрался уходить. На кой ляд мне весь этот геморрой? Тех уговаривай, этого успокаивай! Жила РККА как то без танковозов и дальше проживёт. — Постой, — придержал меня Кожанов. — Погорячились. Оба. Давай с начала. Какое тебе дело до строительства башенных батарей? — Да вот, посочувствовать пришёл, как товарищ. И пожурить, но уже как соратник в деле защиты СССР от происков буржуазии, — в ответ на не слишком дружелюбный тон вопроса, я посчитал просто необходимым навести тень на плетень. — То, что у тебя беда со строительством тяжёлых башенных батарей и так всем видно. Вон, даже товарищ Сталин не удержался, чтоб не пропесочить. — Положим, беды нет, а есть перевыполнение планов заводом «Большевик» и полное невыполнение планов по строительству линейного корабля, на который всей партией деньги собираем, — возразил генерал-адмирал и тут же «перевёл стрелки» — По твоей, между прочим, вине. Вследствие чего, пришлось «пристраивать» двенадцать 457-мм пушек и строить под них береговые батареи с открытыми установками в двориках. Одну батарею у Севастополя, ещё две на старых позициях на Балтике. Воспользовались готовыми основаниями под 12-дюймовки на мысе Тахкуна и батареей на Эре. Обуховские пушки, отбитые у финнов, перенесли на мыс Церель на позиции старой 43-й батареи. За счёт башенных батарей с 356-мм пушками. Хотели сэкономить, а вон, как вышло. Каждая открытая батарея по бетону, арматуре, иным материалам, кроме брони, в две башенных почему-то встаёт. Итого имеем восемь, а с учётом зимнего выпуска, уже десять неприкаянных башен с 14-дюймовыми 54-калиберными пушками. До весны, понятно, ничего уже не успеем. И так построили, сколько могли. Две башенные батареи на полуострове Рыбачий и третья, на острове Кильдин, вместе с испанско-английскими пятнадцатидюймовками надёжно перекрывают подходы к Печенге и Мурманску. На Балтике все дореволюционные артпозиции восстановлены и усовершенствованы. На Нарген-Порккалаудской позиции, на северном фланге, построена башенная 356-мм батарея. Про Эрэ говорил. Башенные батареи на Утэ, Хуммерсэ, Эккерэ, с которого можно шведский берег под огнём держать, «тыловая» батарея Энклинге, батарея Плейкиля, батарея Лаппёрайна, которая тоже Ботнический залив простреливает поперёк. На Чёрном море две батареи, у Одессы и Новороссийска. Каждая такая батарея — ядро ОАД или ОАП. Что б ты знал. Это ещё целая куча батарей, 130-,100- и 87,6-миллиметровых универсальных, батарей ПДО с танковыми башнями, миномётных, гаубичных, МЗА, выносных постов наводки. И всё в бетоне! За год залили больше, чем за все времена царизма! А ещё Курляндская зона с УР по «орденскому рубежу» на сухопутном фронте и ОАД в Виндаве с ядром из двух десятидюймовых башен старого «Рюрика». Рижский ОАД с 180-мм артиллерией главного калибра. Да что говорить, к апрелю введём в строй позицию в Ормузском проливе, которая его наглухо перекроет. С тремя 14-дюймовыми батареями на островах Ларак, Хенгам и западной оконечности острова Кешм. Плюс 180-мм батарея на острове Ормуз. За полгода! Правда, те батареи не башенные, а открытые. И так пушки туда пришлось сперва по Волге и Каспию в разобранном виде тащить. А потом на тракторных телегах за пятидесятитонными «Ворошиловцами» через весь Иран. Потом опять баржами на острова. Самая тяжёлая часть, ствол, между прочим, под девяносто тонн! Так то! И мне ещё пеняют, что у меня четырнадцатидюймовые башни завалялись! — Ну, и что ты жмёшься? Отдал бы их Кулику, раз так просит, — усмехнулся я. Генерал-адмирал свирепо на меня взглянул, но сдержался и стал жаловаться. — На Тихом океане конь не валялся. Одна башенная двенадцатидюймовая батарея. Остальное — мелочь. Минимум, две батареи нужны на Сахалине, по одной у Владивостока и Петропавловска и ещё одна на материке, перекрыть подходы к Татарскому проливу с юга. — Экий ты хозяйственный, — с иронией начал я, решив, что собеседник дошёл до благоприятного мне состояния и можно лезть с инициативами. — Ничего, что японцы нам сейчас, минимум, не враги, а твои морячки на их кораблях, считай, практику проходят? А ведь артиллерия нам сейчас на западе нужна! Выходит, прав Кулик? Кожанов насупился, не отвечая. Башен ему было жалко. Жаба — страшный зверь! — Давай помогу твоему горю, — улыбнулся я. — Смотри, башни ведь те самые, МК-2-14 с крейсеров 69-бис? — Ну да. Только обозначение другое — МБ. У нас ведь стандартизация, унификация, серия. Хотя брони им можно было бы и добавить… — Которые вместо изначальных МК-3-12 на 69-м проекте установлены? — задал я второй наводящий вопрос. — Ты думаешь… — допетрил Кожанов и сразу воодушевился, но спустя секунду глаза вновь потухли и он скептически заявил. — Не пойдёт! 69-бис укреплять под новую артиллерию пришлось. Шутишь, сила отдачи на треть больше, как мне бывшие твои же конструкторы-пушкари хвалились. Время, опять же. На перевооружение «Марата» полгода ушло. А у меня к маю все линкоры и тяжёлые крейсера должны быть в строю! И вообще, что может дать замена? Сейчас у меня двадцать небоеспособных стволов, а станет тридцать! Спасибо большое! — Плохо ты меня знаешь, если думаешь, что с ерундой к тебе сюда припёрся и просто так отвяжусь! — отнюдь не терял я оптимизма. — Во-первых, у тебя под «маратовские» МК-3-12 два монитора строится. И их ещё не поздно под МК-2-14 укрепить. Во-вторых можно старым кораблям просто запретить вести стрельбу полными башенными залпами. Только полузалпы! Отдачу одной четырнадцатидюймовки на каждую башню, хоть «Октябрина» с «Парижанкой», хоть «Севастополь» и «Кронштадтом» выдержат легко. В-третьих, «Ворошиловская» батарея на суше, остров Русский в море, надо полагать, от отдачи не сползёт. В-четвёртых, «Октябрина» всё равно полгода во льду стоит. Итого, что мы имеем? Четыре башни в резерв на мониторы, четыре на «Октябрину» и ещё две на «Ворошиловскую» батарею. Десять! Причём, восемнадцать двенадцатидюймовых пушек высвобождается сразу и ещё дюжина — к концу года. Как тебе? — Верно! А царские стволы на эти ТП-1 отдать! Пусть Кулик подавится! — вновь воспрял генерал-адмирал, проявив неслыханную и ничем не оправданную щедрость. — Э, нет, дорогой товарищ! Так не пойдёт! Кулик хочет на чужом горбу в рай въехать, чтоб и тяжёлые железнодорожные транспортёры у него были, и стволов под них не делать, «Баррикады» не отвлекать. Пусть лучше напряжётся и, раз ему так приспичило, гаубицу на этот транспортёр «пришпорит». Всё пользы больше будет. Ведь, какой тебе то прок с тех транспортёров? Могут стрелять со штыря с бетонных оснований, как ТМ-1-14? Так на западе у тебя стационарных батарей довольно, а вот на востоке, на Сахалине и Камчатке, железных дорог под ТП-1 нет. Что из этого следует? — Что? — не возразив ни разу и вообще об этом не помышляя, как зачарованный, спросил Кожанов. — Что тебе нужны подвижные береговые установки. Но не железнодорожные. Чтобы перебрасывать их можно было куда угодно. Сам говорил, что четырнадцатидюймовки на тракторных прицепах протащил через весь Иран. — Ну да. Только какие же они подвижные? Этак и 457-мм пушки в подвижные записать можно. Ведь на Эрэ и Тахкуну их тоже, вроде как, «подвинули». Для таких установок, хоть двенадцатидюймовых, хоть четырнадцати-, хоть восемнадцати-, бетонные основания нужны, защита. Даже построй я батареи без вооружения, собирать-разбирать артустановки замучаешься. Ты вообще понимаешь, о чём речь? Высота каждой от шести метров до десяти! — Знаешь что? Давай без технического экстремизма! Я почему про двенадцатидюймовки речь завёл? Потому, что ствол с замком, самая тяжёлая неразборная часть, пятьдесят с небольшим тонн весит. Приблизительно как тяжёлый танк. Остальное — легче. Люлька с противооткатными устройствами — около 35 тонн. Верхний станок береговой установки — столько же. Итого, береговая одноорудийная установка, без основания — 120 тонн. Но такая нам не нужна! Нам нужна установка для стрельбы с грунта. Разборная. Чтоб её за несколько часов на позиции можно было в боеспособное состояние привести. Тогда её можно будет вдоль берега на угрожаемые участки по подготовленным маршрутам перебрасывать с большой скоростью. Или на Дальний Восток. Хоть на Сахалин, хоть на Камчатку. А при грамотной разведке маршрутов и на сухопутном фронте использовать, как артиллерию РГК. Всё-таки это товар штучный, по болотам его таскать не след. А через реки по прочным капитальным автомобильным или по железнодорожным мостам перебрасывать, сделав вдоль рельс настил. На худой конец — по двойным понтонным мостам из стандартных «раскладушек». Они как раз 120-тонные получаются. Прям под вес прицепа с тягачом. — Это ты мне говоришь: «без технического экстремизма»? Где ты двенадцатидюймовые полевые пушки, стреляющие с грунта, видел?! У меня железнодорожная установка на транспортёре, с 40-калиберным, к тому же, стволом, под 250 тонн весит! — На Карельском перешейке, — ответил я спокойно. — Даже 343-миллиметровые. Ствол — 85 с половиной тонн. — Так то, считай, осадная! Обстрела по горизонту нет! — Не веришь ты, товарищ нарком, в гений советского человека, — рассмеялся я, полностью уверенный в себе. — Сомневаешься, что нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики! — Давай уже серьёзно! — рассердился генерал-адмирал. — Нечего тут технику с политикой смешивать! — Давай серьёзно! — принял я вызов. — У тебя ЛМЗ чем занимается? 457-мм башню ваяет? Как оцениваешь шансы сей башни поучаствовать в грядущей войне, даже если она лет пять, как Первая Мировая, продлится? Предлагаю, серьёзно, не маяться дурью и заняться решением актуальных задач в короткие сроки. Такая актуальная задача — полевой разборный лафет для 305-мм пушки в 52 калибра. Причём, с силовыми приводами наводки и механизированным заряжанием. Я, всё таки, инженер, недостижимых целей не ставлю. Предлагаю объявить конкурс по всем заводам, производящим крупногабаритные металлоконструкции. — Ты так рьяно напираешь, что теряюсь в догадках… В чём же здесь твой интерес? — с большим подозрением спросил меня нарком РККФ. — Ну вот! А как же вселенский плач о том, что я, исключительно из врождённой вредности и маниакальной неприязни к линкорам, вновь ставлю им палки в колёса? — удивился я наигранно. — Об этом даже не спрашиваю, это всем и так известно, — не принял шутливого тона нарком. — Говори, о чём ещё не знаю! — Понимаешь, есть у меня такое Объединённое КБ ЗИЛ, где народу больше, чем толку. И вот, задумал я распихать его, против воли конструкторов, которые в столичную жилплощадь вцепились, по заводам, где инженерных кадров не хватает. Но дело надо обставить так, чтоб народ не изобиделся и энтузиазма не потерял. Осознаёшь, в чём тонкость? — задал я риторический вопрос. — Вот и думаю, что посадить их в шараги некузяво выйдет, а вот в армию призвать — в самый раз. Или на флот. Тогда приказ и поедут куда угодно. Но чтобы ропота большого не было, начинать надо с малого. Я ж тебе говорил, что прямо с ЗИЛа к тебе приехал? Показывали мне там колёсный тягач, который может тяжёлые 50-тонные танки на прицепе по дорогам и без дорог на большой скорости возить. Машина очень нужная. Это тебе и эвакуатор. И транспорт, чтобы те же трактора «Ворошиловец-3» перебрасывать. И артиллерийский тягач для систем РГК. Чтоб те могли мчаться со скоростью мотострелков. Только вот, понимаешь, в тягач этот вкорячили новый дизель ради того, чтобы потом его в танк перенести. Хитрецы голозадые. Обмануть решили, хоть я их предупреждал, что Москва танки с по-настоящему толстой бронёй не потянет. И куда мне ещё один танковый дизель? Их и так уже четыре! Но тягач хорош! В него бы мотор и коробку карьерного второго «Кировца» впихнуть! Да на Кировском заводе и выпускать, а? Вот на кой нам во время войны карьерные самосвалы? Хватит тех, что уже есть. Вон как старались, план перевыполняли, чтоб строители Новой Европы ни в чём нужды не знали! «Правда» весь мозг этими статьями выела, будто писать больше не о чем. Вот я и придумал комбинацию, чтоб башни у тебя остались, двенадцатидюймовки тоже, но так, чтобы их и на фронтах применить можно было, что потрафит Кулику, тягачи тебе для двенадцатидюймовок — сколько надо, мне — все оставшиеся. Некоторые инженеры, призванные под знамёна, поедут не куда-нибудь, а в Ленинград, на Кировский завод. Тоже столица. Была. Жать потихоньку, нежно — прижмём, но не сломаем. Как тебе? — Да, конечно, некоторые товарищи так несознательно, порой, себя ведут… — стал размышлять генерал-адмирал, тоже хлебнувший горя с технической интеллигенцией. — Но я без башен для линкора остаюсь? — Тьфу! — я свирепо уставился на наркома, скрестив на груди руки и откинувшись на спинку. — Семён, правда, сколько уже можно? — принялся уговаривать меня Кожанов, — Только всё налаживается, как ты встреваешь! И ведь опять к Сталину со своей сверхидеей попрёшься! И уговорить сможешь! — Мне плевать! Плевать, какой завод сделает установку! — ответил я резко. — Просто Механический на них собаку съел! Было б у меня время — сам бы поучаствовал! Вон — МССЗ под боком! Что, там пять-шесть ферм сварить не смогут?! Шахту мне подводную для твоих спцстволов для водолазов — враз сварганили. Ещё когда капитаном был. А генерал-полковнику то… — Ну, вот и ладушки! — расцвёл генерал-адмирал, для которого линкоры, единственный класс кораблей, не представленный на достойном уровне в РККФ, тоже уже стал идеей фикс. — Мне башни, пушки, тягачи для пушек, конструкторов в строй — согласен. — Это не всё, — полез я дальше, чем хотел из одной только вредности. — За линкорную башню с открытых береговых батарей двенадцатидюймовки снимешь. И 40-калиберные с транспортёров ТМ-2-12. И вообще все запасы их со временем отдашь. — Ничего себе! Чем же я их заменю?! Только не говори, что у тебя 356-мм пушек не завалялось! Перед новым годом на первом военно-хозяйственном совместном совещании сам хвалился, что ЛМЗ по одной башне в месяц сдаёт, а Николаевский завод по две в три месяца. «Большевик» на каждые четыре «строевых» пушки одну запасную делает. Итого у тебя в загашнике, я посчитал, 23 или 24 орудия. Хватит за глаза, чтоб заменить. — Это только стволы на случай боевых повреждений! Люлек с тормозами только восемь! — стал откровенно торговаться главный советский флотоводец. — И к ним четыре станка! Да и те — в Иране! В запас в Ормузский морской район! Как раз «вторым рейсом» их на Кешм собирались доставить! — Как хочешь! Мне всё равно. Хоть из Ирана, хоть твой ненаглядный ЛМЗ пусть клепает. План по башням не выполнит — не беда. Куда их? Солить что ли? У тебя и те, что есть, забрать хотят. — Но батареи на Балтике на островах! Лёд! К маю пушки должны быть в строю! — Ледокол, десантные баржи, трактора с прицепами. Придумаете что-нибудь. — Умеешь ты уговаривать! — А то! Но это не важно. Поскольку с тобой ли, без тебя ли, или вообще против тебя, будет, как я говорю. Если надо — Кулик с Карбышевым поддержат и этого хватит. Дело ведь взаимовыгодное. — Только вся головная боль — у меня! — справедливо заметил флотоводец. — Так за чем дело стало? Отдай пушки, отдай Кировский завод — живи спокойно. — Ага! Щас! Разогнался! — Ну, вот видишь, есть тебе ради чего стараться, — сказал я рассудительно. — Закатывай рукава! Немного ещё посидев и поговорив, для «снятия накала», на отвлечённые темы, уехал я из наркомата ВМФ с чувством глубокого удовлетворения. Главное — появилась перспектива досрочного решения «инженерной» проблемы. Понятно, что с началом большой войны «техническая интеллигенция» всё равно встала бы в строй, что было предусмотрено мобпланом 41-го года. Но лучше уж это сделать пораньше, если есть повод. Всяко не миллионы по мобилизации, в глаза не бросается. Да и призывать то не обязательно всех поголовно, достаточно звания присвоить. Пусть порадуются. И продолжают на своих местах работать. А вот те, кому переехать надо обязательно — получат приказ. Но не все и не сразу. И, возможно, не навсегда. ЗИЛовцев тоже по-человечески понять можно. В кои то веки переехали из коммуналок и бараков в индивидуальные квартиры нового заводского микрорайона на Пролетарском проспекте. И опять выселяйся и мчись в глушь со «скворечниками» во дворе! Нет, пусть, как у всех бойцов и командиров РККА, семьи на постоянном месте жительства остаются на время войны. А там — как карта ляжет. Ну и дополнительные «бонусы» в виде тягачей, которые, если всё пойдёт гладко, наверное, назовут, после сверхтяжёлых бульдозеров, «Кировец-5», очень меня греют! Конечно, Ленинград, пока не началась стройка, дал РККА, за год серийного производства, около трёхсот тракторов «Ворошиловец-3» с 420-сильным дизелем, плюс ещё столько же трудится на гражданке. Но это совсем не то! Тащить можно почти всё, что имеем, за исключением некоторых «эрзац-систем», что по-быстрому сварганили к Финской. К примеру, тех же 343-мм пушек. Но и с ними выкрутиться можно, разобрав для транспортировки. Ствол, верхний, нижний станки — отдельно. Но — со скоростью пешехода. Автоколонна же идёт 20–30 километров в час. Отдельная машина, в среднем, больше. Даже при отступлении подбитые танки можно успевать эвакуировать в глубокий тыл. На трейлерах до железки, дальше — на платформах поездом. Автотягач-эвакуатор несколько раз обернётся, а трактор, с его то ходом, того и гляди сам в руки противника попадёт. Пушки опять таки. То, что тяжелы — ерунда. Артсистемы особой мощности — товар штучный. Ради них и маршруты выдвижения можно толково подготовить. Зато, с их-то досягаемостью, даже одной батареей можно обстреливать любую точку на любом разумном фронте прорыва. И не только на передовой, но и в глубине. Авиация, бомбардировщики, штурмовики — понятно, тоже могут полутонки таскать и даже более. Но, не в любую погоду. Остановившись в своих размышлениях на артиллерии, в родном наркомате я, для гарантии успеха предприятия, задумал заручиться поддержкой в «раскулачивании» моряков у Кулика и Карбышева. С начальником ГВИУ разговор сложился просто. Вес трактора «Ворошиловец-3», основного тяжёлого бульдозера, тянул на 50 тонн. Это накладывало некоторые ограничения на планирование строительства укрепрайонов, поскольку прицепной двухроторный траншейный экскаватор, способный за один проход рыть рвы шириной, по дну, три метра и глубиной полтора, могло таскать за собой лишь детище ленинградских танкостроителей. Приходилось руководствоваться принципом «от ЖД в стороны» и тяжёлая инженерная техника постепенно уезжала всё дальше в дебри и болота. Как прикажете, если вдруг события развернутся неблагоприятно, её оттуда вытаскивать? А вот разговор с начальником ГАУ, маршалом Куликом, отложил на следующий день. Благо повод повидаться тет-а-тет нам, ладящим, как кошка с собакой, был. И нет нужды ничего выдумывать. Эпизод 11 В ночь на тридцатое января столбик термометра показал минус двадцать два, что стало ощутимым потеплением по сравнению с крещенскими морозами, когда температура минус тридцать держалась днём, а ночью падала ниже сорока. Зима, обернувшись своей сухой, солнечной стороной с искрящимся, днём золотом, а ночью серебром, снегом откровенно радовала, но для минимальной объективности конкурса нужен был хотя бы кусочек лета. В ходе сравнительных стрельб на Красноармейском полигоне холод мог повлиять на свойства брони и снарядов, а густой, морозный воздух — на внешнюю баллистику. Поэтому, к назначенным на пятницу испытаниям различных образцов 25-мм подкалиберных снарядов, заблаговременно вырыли крытую, тёплую, обогреваемую «буржуйками» траншею, с позицией орудия на одном конце и площадкой для тележек с мишенями на другом. Таким образом, приличия были соблюдены. Ведь ждать лета, чтобы оценить результаты в полном объёме, у нас уже просто не было времени. Поводом для моего здесь присутствия являлась некоторая причастность к двум принципиально разным образцам, которые сравнивались с «катушкой» немецкого типа (впрочем, применительно к 25-мм, именовать её БПС было большой условностью). Оба имели отделяемый поддон. Первый я всего лишь «сосватал» Кулику, невинно поинтересовавшись, в своё время, когда нам впервые демонстрировали «импортные» боеприпасы, успехами советских артиллеристов по подкалиберным снарядам орудий большой мощности. Действительно, такие опыты ставились на царских пушках 356-мм калибра ради повышения дальнобойности и был достигнут результат в районе 120 километров 120-килограммовым снарядом, что было лучше, нежели у немецкой «парижской» пушки ПМВ. И несравненно проще. Похвалы и предположения, что «советская схема» посрамит германца и в малом калибре, оказалось достаточно для создания 25-мм снаряда с отделяемым поддоном. Бронебойный сердечник, в виде готовой 14,5-мм пули Б-32 или БС-41, вставлялся в точёную алюминиевую втулку с готовыми поясками и фиксировался в ней разжимной пружиной. При выстреле пуля просаживалась глубже и пружина вставала в специальную кольцевую проточку, разобщая поддон и сердечник, которые, после вылета из ствола, разделялись под действием набегающего потока. Для облегчения «пассивной» части, в ней, параллельно пулевому отверстию, сверлилось ещё восемь тонких слепых. А вот дно сделали сплошным из-за опасений «поддавливания» сердечника вперёд. Второй тип подкалиберных снарядов с отделяемым поддоном родился в недрах небезызвестного «острова», где собаку съели на массовой штамповке. Схема была столь непривычной, что правоверные артиллеристы, увидев снаряд в сборе и в виде отдельных частей, напрочь отказались им стрелять, утверждая, что он просто обязан развалиться прямо в стволе и, если даже этого не произойдёт, не пройти сквозь дульный тормоз. Пришлось снять фильм, где генерал-полковник Любимов самолично ведёт оными снарядами огонь из строевой 25-мм противотанковой пушки на полигоне в Кубинке. Из ста сделанных мною тогда выстрелов не подкачал ни один, а трассы пуль БЗТ наглядно свидетельствовали о правильности их полёта. Конечно, на недостаточной стабилизации при высокой начальной скорости полёта пули, шишки уже успели набить те, кто работал со «втулкой». Первоначальный результат в 1350 м/с для 100-калиберного ствола пришлось снижать до 1250 м/с, пошаманив с метательным зарядом, его весом, сортами пороха и добавками к нему. «Островитяне» же воспользовались результатом, благо вес обоих БПС был одинаков — 110 грамм против 290 обычной бронебойной болванки. «Островной» снаряд ещё на стадии разработки получил сперва прозвище, а потом и официальное имя собственное — «Клевер». А всё из-за ведущего устройства из трёх алюминиевых сегментов, объединённых, ради автоматизации технологии сборки боеприпасов, а также ради предупреждения преждевременного раскрытия под действием центробежных сил, короткой стальной гильзой-днищем с центральным отверстием. На ускоренной киносъёмке снаряда сразу после выстрела, при просмотре фильма, было отчётливо видно, как ВУ раскрывается, подобно трёхлистнику, выпуская бронебойный сердечник в свободный полёт. Преимущества «Клевера» были очевидны. В первую очередь — массовая технология. Все три сегмента были абсолютно идентичны и штамповались из алюминиевой заготовки в один приём. Что тут сравнивать с «немкой» или «втулкой», где больше десятка одних токарных операций. Причём — с прецизионной точностью. И всё таки, все «традиционные» БПС, представленные на конкурс, приходилось дополнительно балансировать. Что тоже — специальный, уникальный станок и ловля миллиграммов. «Клевер» же был рассчитан на выпуск на автоматической линии без использования ручного труда. Во вторую очередь — трёхсегментное ВУ при выстреле надёжно фиксировало сердечник сразу со всех сторон. Сзади, спереди, с боков, не допуская его малейшего смещения. Благодаря этому открылась явная возможность применения трассеров, что во «втулках» делать опасались. Были у «Клевера» и недостатки — пугающая артиллеристов конструктивная схема, которая вопреки всем умозрительным теориям, почему-то, работала, и непосредственная причастность к БПС генерал-полковника Любимова, постоянно и настырно лезущего в чужой огород. С начала стрельб мы с маршалом Куликом не перекинулись даже словом, кроме неизбежного приветствия. Он со свитой «пушкарей» оккупировал всю центральную часть тёплой вышки, а я, всего лишь с новым своим порученцем, майором Петренко, притулился в уголке. Матвей, надо сказать, человеком был выдающимся. В первую очередь — габаритами. В петровские времена, наверное, быть бы ему гренадёрским полковником, несмотря на крестьянское происхождение. Или тогда только мушкетёрские или, как их, фузилёрные полки были? Неважно. Важно то, что рост майора Петренко составлял два метра и двенадцать сантиметров. И он отнюдь не был худющей «жердиной», прочие габариты росту соответствовали. Причём гармонично и пропорционально. До большой демобилизации 40-года бравый майор всю свою службу провёл в пехоте и, во многом, благодаря своему решительному характеру, умудрился не пропустить ни одной войны, начиная с конфликта на КВЖД, в котором участвовал рядовым бойцом. Грузия, Испания, Маньчжурия, Польша и Финляндия кого угодно сделали бы уже комдивом, генералом или, на худой конец, полковником, но Матвея постоянно преследовали какие-то досадные недоразумения, следствие решительности при пониженных «пороге страха» и элементарной рассудительности. В танковые войска его перевели с должности комбата и, не найдя ничего лучшего для технически не подкованного командира, поставили командовать тылом одного из полков 13-й танковой дивизии. А ещё Матвей верил товарищам абсолютно и бесстрашно. Сказано — удельное давление на грунт у грузовика ЗИЛ-6В с регулируемым давлением в шинах меньше, чем у лошади. Надо верить! И на несущественное слово «удельное» нечего внимание обращать! В результате колонна тяжёлых грузовиков, выгнанная на лёд Мухавца вслед за крестьянскими санями, делает «буль» прямо на глазах у нового комкора генерал-майора Жукова. Он то и попросил, не стесняясь в выражениях, забрать у него такого полкового зампотыла. Ну, куда мне его, кроме, как в «адьютанты»? К несомненным достоинствам порученца можно было отнести фанатичное увлечение боевым САМБО и всё те же габариты. Наряженный в специально сшитую генеральскую шинель, папаху, он внушительно восседал на заднем, «сталинском» сидении моего «Тура» (никуда больше не помещался), пока я, с усмешкой припоминая анекдот про плюгавого телохранителя и одевшись поскромнее, крутил баранку. И сейчас Матвей, одной своей исключительной индивидуальностью, уравновешивал всю маршальскую свиту. С лихвой. По мере того, как текло время и полигонные вездеходы ГАЗ-40 отвозили тележки с мишенными щитами, имитирующими лобовую проекцию «панцерфир» всё дальше, комментарии из «танкистского угла» становились всё язвительнее. На ста метрах Матвей, только ещё глядя в оптику, в процессе, давал осторожную оценку. — «Клевер», вроде бы, получше. Что и подтверждалось, когда мишени подвозили к вышке. На «нашей», что в обоих кругах в зоне НЛД, пристрелочном и контрольном, фактически, была одна большая пробоина в «десятке». У «немки», которая, по сути, была 290-граммовым ББ снарядом, но не сплошным стальным, а с твёрдосплавным сердечником в алюминиевом корпусе, дыра побольше, но лишь за счёт калибра. А вот у «втулки» одно-два попадания из каждых десяти уже пришлись в «девятку». Лучше, точнее прочих, справился «Клевер» и с уязвимыми зонами, прибором наблюдения мехвода, пулемётной установкой радиста и стволом пушки. В последнем случае, уложив все пять пуль в проекцию жерла. Лучший танкист-наводчик-инструктор ЛБТКУКС, вызванный мной ради такого случая и для исключения «человеческого фактора», не подвёл. — Конечно, с оптикой то всякий может! — в чём-то завистливо прокомментировал этот факт Матвей. — А ты так с открытого прицела попробуй. У меня в батальоне, в противотанковом взводе, всего один оптический пушечный прицел был. У командира. Выдавал на орудие, чтоб амбразуру ДЗОТа заткнуть или пулемёт какой-нибудь одним выстрелом сбить. А прицел-то, не весть что, как на снайперской винтовке, только сетка другая.