Трихинеллез Фридрих Ценкер 1860 год 27 января 1860 г. патолог дрезденской больницы Фридрих Ценкер установил, что причиной болезни и смерти пациента стали обитающие в мускулах паразиты — трихины, которых прежде считали безобидными червячками. Впервые было доказано, что паразит может убить человека. А начиналось все с курьеза. 2 февраля 1835 г. юный студент-медик Джим Педжет присутствовал при вскрытии в лондонской больнице Святого Варфоломея трупа 51-летнего итальянского каменщика, умершего от туберкулеза. Тогда треть населения Лондона составляли гастарбайтеры, которые массово гибли от чахотки. Но у этого мертвеца была особенность, давно известная патологоанатомам как «песчаная диафрагма». Мышечная ткань диафрагмы была пронизана белыми точками, твердыми как камень. О них тупился лучший скальпель. Время близилось к обеду. Прозекторы на чем свет стоит ругали итальянца с его нездоровой диафрагмой, которая не дает окончить вскрытие до еды. Прерывать аутопсию ради ланча считалось плохой приметой. И все же голод победил. Оставив студента в мертвецкой, патологоанатомы пошли обедать. Джим Педжет отличался от них любопытством. В будущем он станет баронетом, рыцарем сэром Джеймсом Педжетом. Именем этого прославленного врача назовут описанные им заболевания — деформирующий остеит (болезнь Педжета) и тромбоз усилия (синдром Педжета — Шрёттера). А пока он был просто Джимом, который из любознательности принес на вскрытие лупу. Срезав кусочек мышечной ткани с диафрагмы гастарбайтера, студент разглядел ее в лупу, и ему показалось, что внутри точек неподвижно застыли свернувшиеся в спираль червячки. Слева: врач Джеймс Педжет (1814–1899), открывший трихины в 1835 г., когда еще был студентом-медиком. Справа: Рудольф Вирхов (1821–1902), основоположник клеточной патологии, усилиями которого была введена проверка всего поступающего в продажу мяса на наличие паразитов. В июле 1859 г. накормил собаку мясом трупа с закапсулированными трихинами и наблюдал их развитие в кишечнике собаки, а затем смерть животного от трихинеллеза. Поскольку немецкие врачи читали все работы Вирхова, Ценкер знал об этом опыте и провел расследование причин смерти Мари Д. быстро и безошибочно Проверить эту гипотезу можно было только с помощью микроскопа, которого в больнице тогда не было за ненадобностью. Педжет пробежал несколько кварталов до Британского музея, где в отделе зоологии должны были иметь такой прибор. Но оказалось, что и там его нет. Зоологи отвели студента в отдел ботаники, которым заведовал Роберт Броун. Тот самый, который открыл броуновское движение растительных спор в воде, глядя в свой микроскоп. Ботаника пришлось долго упрашивать. На вопрос, неужели ему самому не интересно и он никогда не смотрел в микроскоп на червя — паразита человека, Броун ответил: «Слава богу, нет!» Действительно, под микроскопом Джим увидел червячков в капсулах. Если паразит проживет в мышце год, капсула известкуется, становится твердой и может затупить скальпель. Слева: Фридрих Ценкер (1825–1898), врач, впервые описавший смерть человека от паразитарной инфекции. Справа: паразитолог Майкл Сухдео (родился в 1953 г. в Британской Гвиане, учился и дольше всего работал в Канаде) — исследователь, который установил особенности поведения трихинелл (как с 1895 г. называются трихины) в организме. Открыл, что в желудке трихинелла покидает капсулу под воздействием пепсина, а двигаться по кишечнику начинает, когда почует желчь. Знание законов поведения паразита в организме может сделать помощь больным более эффективной. Фотография относится к периоду, когда Сухдео был главным редактором The Journal of Parasitology — издания, которое в свое время отказывалось брать его статьи, так как биологи старой школы не верили, что у паразитов может быть поведение Зоолог Ричард Оуэн (тот самый, который придумал слово «динозавр») дал паразиту научное название — Trichina spiralis, что в переводе значит «волосяной и скрученный спиралью». Трихины в капсулах внутри мышц встречались нередко. Чаще всего — в диафрагме, мускулатуре гортани и жевательных мышцах. Интерны любили ошеломить студентов зрелищем белых точек в мускулах и спросить: «А это какая болезнь?» И, выслушав детский лепет, со смехом сказать, что это безобидные трихины. Действительно, носители капсул с трихинами, попавшие в руки медиков, умирали от других болезней. Чтобы понять, как опасны эти червячки, нужно было, чтобы они убили совершенно здорового человека. Именно это произошло 27 января 1860 г. в Дрездене. Проверка мяса на наличие трихин — так называемая трихиноскопия — в Германии времен Бисмарка. Мясники принесли свою продукцию санитарному врачу, тот рассматривает свинину в стократный микроскоп. Мяснику, продававшему непроверенный товар, полагался месяц тюрьмы, а медику, не заметившему трихины, — 6 месяцев. Наверху во врезках — два изображения трихин. Справа: свернувшиеся в спираль закапсулированные трихины в мышцах (картина, которую первым увидел в 1835 г. Педжет). Слева: трихины, покинувшие свои капсулы в желудке нового хозяина, двигаются по ЖКТ в поисках половых партнеров. Их потомки, если им повезет, пробуравят стенки кишечника и по кровеносному сосуду двинутся в мышцу, где свернутся спиралью и организуют себе питание за счет нового хозяина. Иллюстрация из американской газеты 1881 г. На хуторе недалеко от саксонского города Плауэн 21 декабря 1859 г. забили к Рождеству свинью. Она пошла на традиционные праздничные угощения — ветчину и колбасу. Готовили хозяйка и 20-летная работница, вошедшая в историю медицины как «Мари Д.». После праздника Мари занемогла. Понос сменился слабостью, головокружением, жаждой и лихорадкой. Поскольку девушка никак не выздоравливала, ее отвезли в столицу Саксонии и отдали в городскую больницу Дрезден-Фридрихштадт. У нее диагностировали брюшной тиф, под чем подписался и профессор патологии Фридрих Ценкер. Его постоянным местом работы был морг, который в этой больнице расположен дальше всего от входа. Поэтому каждое утро Ценкер проходил через все палаты и ставил диагнозы, которые затем проверяли патологоанатомы. Брюшной тиф у Мари Д. вызывал сомнения, так как девушка жаловалась на сильные мышечные боли, особенно в руках и ногах. Она кричала и билась, пока 26 января не впала в апатию. На рассвете 27-го Мари умерла. Вскрытие было назначено на 28-е, но Ценкеру не терпелось узнать правду. Едва тело принесли в мертвецкую, он отрезал кусочек мышцы и посмотрел на него в микроскоп — со времени открытия трихин многое поменялось, и микроскопы в больницах имелись обязательно. Зрелище было невиданное: посреди мускульной ткани лежали без всяких капсул и даже ползали толпы трихин. Как они выглядят, Ценкер знал еще с тех пор, когда его разыграли старшие товарищи. Но одно дело свернувшиеся в капсулах червячки, а другое — они же, двигающиеся по ткани. Их перемещение должно было вызывать мучительную боль. Когда на следующий день тело Мари вскрыли, то не обнаружили признаков никаких болезней, тем более брюшного тифа. Тут же, 28 января, Ценкер отправил образец мышц умершей в Берлин самому известному немецкому патологу Рудольфу Вирхову с запиской: «Маленький лицемер разоблачен». Вирхов накормил препаратом кроликов, вызвав у них трихинеллез. А еще через день Ценкер был уже за 80 километров, на хуторе, где работала Мари. Оказалось, все его обитатели больны. Особенно плоха хозяйка и тот мясник, который забивал свинью: мясники того времени имели привычку съедать немного сырого мяса — считалось, что мужчины от него становятся крепче. Теперь бедняга еле передвигал ноги. Он остался жив. Вообще, смертность от трихинеллеза не превышает 30 %. Наши лимфоциты вырабатывают против трихин антитела IgE, мешающие червям ползать по кишечнику и закрепляться на его стенках. Первый симптом болезни — понос: организм смывает трихины «в канализацию». Часто этим все и заканчивается. Но если больной проглотил слишком много паразитов, как Мари Д., тогда дело плохо. На ферме оставалось немного рождественской ветчины и колбасы, в которых ползали и капсулировались трихины. Все стало ясно: свиное мясо часто бывает заражено ими. Открылся медицинский смысл законов Моисея и Мухаммеда. Вирхов даже обсуждал с коллегами вопрос, не ввести ли по всей Германии исключительно кошерную диету. Но немецкие ученые сошлись во мнении, что «народ не поймет», а их долг — втолковать этому самому народу, что свинина может быть опасна и ее надо заранее проверять. Рудольф Вирхов начал общественную кампанию за бдительность против трихин. Почему-то больше всех сопротивлялись ветеринары. Одному из них на глазах толпы крестьян Вирхов даже предложил съесть зараженной паразитами колбаски. Тот демонстративно съел — и занемог, хоть и не смертельно. Теперь, когда течение и причины трихинеллеза стали известны, отовсюду пошли сообщения о новых вспышках. В одной кведлинбургской деревне заболело сразу 438 человек, из них 101 скончался. С 1864 г. берлинские городские власти учредили проверку под микроскопом всей поступающей в Берлин свинины. Процедура получила название «трихиноскопия». Она сделала Вирхова еще популярнее, ученый прошел депутатом в парламент. И тут же оказался в оппозиции к канцлеру Бисмарку. Как-то в одном вопросе парламентское меньшинство потерпело очередное поражение, и патолог с трибуны в сердцах заявил, что голова у канцлера пустая, а сам он пустое место. По преданию, Бисмарк вызвал депутата на дуэль. За тем оставался выбор оружия. Вирхов предложил сразиться на колбасах: из двух одна заражена трихинами. Бисмарк отверг эту затею. Еще и сострить пытался, мол, «герои не обжираются перед смертью». Это стало началом великой дружбы. Теперь канцлер выслушивал мнение Вирхова по разным вопросам. Трихиноскопию ввели во всей Германской империи. И когда Германия в 1883 г. защитила своих производителей, запретив ввоз дешевой свинины из США под тем предлогом, что американцы не проверяют мясо на наличие трихин, Бисмарк просто сиял. В политике даже паразит на что-нибудь да сгодится. ОБСУЖДЕНИЕ В ГРУППЕ Валентина Варивода: А как себя обезопасить? Кипятить? Ответ: На медвежий праздник народы Севера и Сибири по три часа варят медвежатину, чтобы себя обезопасить. Свиное мясо, которое поступает в продажу, сейчас везде проверяют. Кроме того, предназначенные на убой свиньи больше не пасутся где угодно, у них нет возможности съесть мясо, зараженное трихинами. 29 Похищение семян хинного дерева Чарльз Леджер и Мануэль Икаманахи 1865 год 19 мая 1865 г. успешно закончилась операция похищения из перуанской сельвы семян хинного дерева, которые запрещалось вывозить в Европу. Этими семенами засеяли колониальные плантации, обеспечившие весь мир дешевым хинином — единственным на то время лекарством от малярии. Оно сделало возможной колонизацию Африки и Азии, а также сооружение Панамского канала. Ни один из контрабандистов, благодаря которым это произошло, не нажил на хине состояния, а некоторые еще и сложили головы. Пока химики 75 лет назад не научились синтезировать хинин, его источником была исключительно кора хинного дерева. В дикой природе оно росло на территории четырех стран Южной Америки: Колумбии, Эквадора, Перу и Боливии. Чтобы вылечить одного человека, нужно полкило истолченной в порошок коры. Счет больным шел на миллионы; за год истребляли несколько сот тысяч деревьев, так что к середине XIX в. они остались в товарных количествах только в Перу и Боливии. Но и там возникла опасность их исчезновения. Индейцам — сборщикам коры (каскарильеро) с каждым годом приходилось все дальше забираться в леса. Прежде, когда экспортом хины занимались иезуиты, каскарильеро после разделки одного дерева должен был посадить на его месте пять, чтобы они росли рядом крестом. Когда же монополия на кору перешла от церковников государству, священный страх пропал, а чиновникам отслеживать возобновление ресурса было лень. Попытки европейцев развести хинное дерево за пределами Перу и Боливии терпели неудачу. Растение капризное, признает лишь высоты от 800 до 3000 метров над уровнем моря, совершенно не выносит холода. Вывоз его семян из Перу и Боливии был строжайше запрещен: всемирная монополия приносила до 15 % государственного бюджета. Республика Перу даже поместила изображение дерева на своем гербе рядом с викуньей, поскольку хина и шерсть викуньи символизировали национальное благосостояние. От викуньи происходила альпака, чей волос тоньше пуха тонкорунных овец. В 1836 г. англичане освоили механическое прядение шерсти альпаки. Эта шерсть тут же вошла в моду, и потребовались ее закупки на месте. В Лиме открылась контора британского торгового дома, где рядовым клерком начал свою карьеру 18-летний лондонец по имени Чарльз Леджер. Он хорошо рисовал, отличался любознательностью и много читал, особенно медицинской литературы, поэтому быстро прослыл среди местных индейцев доктором. Освоил язык кечуа, с ним можно было поговорить о здоровье, так что пастухи охотнее сдавали шерсть ему. В 1842 г. Леджер уже имел собственное дело в порту Такна, самом южном городе Перу. Женился на Канделарии, дочери чиновника, что несколько снизило количество проблем на таможне. Каждый отгруженный в Такне тюк альпаковой шерсти нес на себе клеймо фирмы Леджера. Год спустя Леджер увидел, как вытащили из воды тонущего индейца Мануэля Инкра Мамани (искажение на европейский лад, настоящее имя — Мануэль Икаманахи). Сумел откачать утопленника, и тот стал ему верным слугой, сопровождавшим в экспедициях за шерстью по Перу и Боливии. Мануэль умел ездить верхом, но заставить его сесть на коня в присутствии «патрона» было невозможно: индеец предпочитал бежать у хозяйского стремени, без устали преодолевая за день десятки километров. Чарльз Леджер (1818–1905), предприниматель, сумевший переправить в Европу семена хинного дерева, кора которого особенно богата хинином. Фотография из выпуска журнала The Chemist and Druggist 1895 г., где излагалась бурная биография Леджера с призывом перевести немного денег на счет человека, так много сделавшего для фармацевтики До поступления на службу к Леджеру он работал каскарильеро и хорошо разбирался в сортах коры хинного дерева, которую англичанин тоже вывозил в Европу. Однажды Мануэль отложил в сторону кусок красной коры из новой партии и сказал, что это самая целебная порода кинкины (в переводе «лекарства лекарств», как индейцы называли кору хинного дерева). Леджер отослал образец на анализ аптекарю в Ла-Пас; оказалось, что содержание хинина в нем 16 %, тогда как считалось, что больше 9 % быть не может. По свидетельству Мануэля, то была кора дерева, которое каскарильеро называют «тата» («отец»). Остались «тата» лишь в области Юнгас на далеких склонах Восточной Кордильеры, и даже там они так редки, что вряд ли белый человек когда-нибудь их видел. Шальная мысль вывезти из Боливии семена хинного дерева и раньше приходила Леджеру в голову, но это каралось законом. Более выполнимой казалась идея купить стадо альпак, погрузить на корабль и выпустить на ферме где-нибудь в Австралии. Мануэль и его сын Сантьяго брались обучить тамошних пастухов обращению с американскими животными. Надо было только накопить денег, однако в 1845 г. правительство Перу запретило вывозить живых альпак за границу. Альпаки водятся и в Боливии. Леджер арендовал у самой границы на боливийской стороне эставеру (ранчо) на полпути между Такной и Ла-Пасом, крупнейшим городом Боливии. Дорог в общепринятом смысле там не построили, проходила пешеходная тропа, по которой раз в неделю пробегал почтальон — совсем как во времена инков. За плату в 10 песо он должен был пройти 380 километров не более чем за шесть дней с сумкой весом около 25 килограммов. Леджер гостеприимно пускал почтальонов к себе переночевать, кормил ужином и давал с собой в дорогу листья коки, которые почтальон жевал на бегу для бодрости. За это курьеры приносили ему из Такны газеты, держа в курсе событий. В 1850 г. Леджер решился на эксперимент по акклиматизации. И тут почта принесла известие, что Боливия также запретила вывозить этих животных. Бросать дело было жалко, Леджер с Мануэлем решили стать контрабандистами: гнать свое стадо альпак в Аргентину тайными тропами, на которых не было пограничной стражи. Разведывая такие тропы в ноябре 1851 г., они в глухом лесу наткнулись на усыпанные белыми цветами хинные деревья «тата» (цветы других представителей этого рода розовые). Мануэль сказал, что плодов с семенами надо ожидать только в апреле, а на это время у Леджера планировались совсем иные дела. Он тогда плавал в Австралию, где заручился согласием губернатора на акклиматизацию альпаки. Дело было за малым: переправить стадо через всю Боливию в Аргентину, там передохнуть, затем пересечь всю Аргентину до самого юга, где Анды становятся проходимыми, перевалить через горы и ждать корабль в чилийском порту Лагуна-Бланка. Самым трудным оказался боливийский участок. Четыре раза приходилось возвращаться: дважды стадо вымирало от тягот пути, дважды его конфисковывали, а самого Леджера арестовывали. Он избежал каторги чудом. Сначала, изображая врача, сумел вылечить жену своего тюремщика, а потом, угощая стражника «настоящим шотландским грогом», изловчился, добавил в этот напиток лауданум (настойку опия) и скрылся. Наконец, в 1856 г. стадо удалось перегнать через пограничный перевал — ночью в грозу, так что не учуяли собаки. Отдыхали уже на аргентинской территории. Достали местные газеты, и у костра Леджер зачитывал своим индейским пастухам новости. Там говорилось, что правительство Британской Индии направило в Боливию экспедицию Клементса Маркема, чтобы раздобыть семена лучших пород хинного дерева для разведения в Индии, поскольку цена хинина за 10 лет выросла в четыре раза. На это Мануэль сказал: «Не уедет джентльмен из области Юнгас в добром здравии, если раздобудет семена “таты”». Пояснять эту мысль в присутствии 30 соплеменников индеец отказался и только утром на бегу у хозяйского стремени уточнил, что аборигены будут следить за каждым шагом белого человека и сообщать властям. Мало того, даже если Маркем подкупит чиновников, ничего у него не получится. Всем ученым из Европы местная прислуга вредит изо всех сил. Мануэль рассказал, как индейцы-носильщики травят выкопанные с корнем хинные деревья, чтобы они погибли на новом месте, как обрабатывают семена, уничтожая их всхожесть, как семена подменяются подобными, но менее ценных пород. Вот почему кора культивируемых в Индии и на Яве деревьев содержит не более 2 % хинина. Изумленный Леджер спросил, отчего индейцы так защищают интересы государства, которое для них палец о палец не ударило и даже не желает предотвратить исчезновение деревьев «тата». Мануэль отвечал, что со времен иезуитов хинное дерево считают связанным с потусторонними силами. И если деревья «тата» сумеют развести в других странах, они, обиженные за варварское к себе отношение на родине, полностью исчезнут в Боливии, оставив каскарильеро без заработка. Хотя Мануэль думал иначе, таково общее мнение и поделать с суеверием ничего нельзя. Леджер написал соотечественнику записку, что в Боливии ему грозит опасность, но ботанику так и не разрешили въезд в страну. Он добыл кое-какие деревья в Перу и сумел довезти их до Индии, где все они погибли по необъяснимым причинам. Маркем винил садовника из лондонского ботанического сада, хотя там этот специалист числился среди лучших. Опыт акклиматизации альпаки в Австралии окончился финансовой катастрофой вопреки всем стараниям. Шерсть американских животных на новом месте стала гораздо толще, видимо из-за отсутствия привычных кормов. Размножались они неохотно, и скоро в стаде не осталось самок. Самцов колониальные власти скупили и раздали по сумасшедшим домам, чтобы милые мозоленогие, которых так приятно гладить, скрасили жизнь душевнобольных. Из Перу пришло известие, что Канделария умерла, и Леджер женился на австралийке Шарлотте, купил ферму. Рассчитывая остаться в Австралии навсегда, он отослал Мануэля и Сантьяго домой. Дав им 200 чилийских песо, обещал еще 500 (по тогдашнему курсу 100 фунтов стерлингов), если Мануэль добудет килограммов 25 семян дерева «тата». Семена нужно было сдать бывшему тестю в Такне, а тот уже знает, как их переправить в Австралию.