Сейчас кажется, что скорая была всегда, как полиция или пожарные. На самом деле нечто похожее имелось только у военных, и до 8 декабря 1881 г. никому не приходило в голову создать такую службу для мирной жизни. Итак, юрист Ламезан взял на себя оформление документов, Вильчек — финансирование и сбор добровольных пожертвований, а Мунди — организацию медицинской помощи, обучение персонала и конструирование специальных карет. Барон Яромир фон Мунди (1822–1894), хирург и психиатр, создатель организации Красного Полумесяца и первой в мире городской службы скорой помощи, начавшей работать в Вене 9 декабря 1881 г. Яромир Мунди был тоже аристократ, чешский барон, и появился на свет в самом настоящем родовом замке. Его отец видел сына священником либо генералом. Склонности мальчика к биологии и технике не имели никакого значения. Барон должен служить в кавалерии. И юный Мунди послушно надел мундир, записался в полк и в 1848 г. отправился воевать с итальянцами, пытавшимися тогда отделиться от Австро-Венгрии. Однако Яромир так и не смог понять, за что он воюет и почему их полк топчет конями своих собственных раненых, брошенных умирать на поле боя. Ему было гораздо интереснее помогать людям, чем рубить их сплеча. Чтобы не гневить отца и не бросать армию, Мунди сообщил родителю, что пойдет учиться на военного хирурга. Папаша был категорически против, но сын нашел способ его уговорить: в их семью пришла душевная болезнь, стало заметно, что мать Яромира сходит с ума. Поскольку военные врачи получали подготовку и в психиатрии, Мунди полагал, что сумеет контролировать ее лечение. Пожар в Рингтеатре 8 декабря 1881 г., журнальная гравюра. Полиция отгоняет зевак, на площади всего одна больничная карета с белым крестом, на заднем плане грузят трупы в закрывающиеся носилки Так оно и вышло. Положение австрийских душевнобольных было немногим лучше, чем раненых: их запирали в лечебницах, завязывая в смирительные рубашки и изолируя от общества, даже от родных. Это было по всей Европе, кроме Бельгии, где неопасные пациенты жили в патронажных семьях. Австрийские власти ссылались на опыт ведущей «психиатрической державы» Франции, где «так не делают». И Мунди совершил невозможное: защитил диссертацию и отправился на французский психиатрический конгресс, где уговорил тамошних врачей испробовать кое-где бельгийскую систему. Сделать это оказалось проще, чем спорить с отцом. Но вытащив мать из долгауза (дома для умалишенных), Яромир почувствовал, что та же болезнь развивается у него самого. Вероятно, в наши дни ему бы поставили диагноз «однополярное расстройство». Приступы депрессии проходили, только если рядом кто-нибудь оказывался в смертельной опасности и можно было помочь. Потому Яромир искал не просто тяжелой работы оперирующего хирурга, а военных действий, где на одного врача сотни пациентов. Едва на Европейском континенте проливалась кровь, Мунди был тут как тут, по долгу службы или в качестве добровольца. В Итальянскую кампанию 1859 г. он первым вступил в новорожденный Красный Крест и сконструировал электрический прожектор для поиска раненых, оставшихся на поле брани после захода солнца. В окруженном прусской армией Париже 1870 г. он превратил брошенное дипломатами посольство своей страны в лазарет, куда со всего города везли тяжелых больных и раненых. Этот опыт очень пригодился при создании венской скорой помощи. В 1875 г. Сербия стала воевать с Турцией за свою полную независимость. Мунди как славянин сочувствовал сербам и поступил в их армию хирургом-добровольцем. Но заметив, что у турок нет службы, подобной Красному Кресту, и потери куда тяжелее, он стал сотрудничать и с турецкой стороной, создав там организацию Красного Полумесяца. Как наступало мирное время, Мунди становился мрачнее тучи. Поэтому чрезвычайная ситуация в самой Вене была для него просто подарком. Мунди придумал все — диспетчерскую с параллельными телефонами, центральную станцию с разбросанными по городу подстанциями и сами кареты скорой помощи, как до сих пор называют санитарные автомобили. Они обязательно должны были иметь четыре колеса, чтобы пациента не качало взад-вперед, красный крестик на боку и две фары: одну неподвижную впереди, чтобы освещать дорогу, другую вращающуюся сзади, чтобы привлекать внимание. Кучером кареты № 1 стал сам Мунди. Такие экипажи на дорогах безропотно пропускали. А на тот случай, если прохожие могли сами донести нуждавшегося в помощи до врача, на каждой трамвайной остановке служба спасения завела носилки. Они были изготовлены на добровольные пожертвования, и никому не приходило в голову ломать их или воровать с остановки. Результаты работы поставленной Мунди службы скорой помощи за первые 14 лет были грандиозны. Помимо 11 штатных врачей, больных со скорой принимали еще 305. На всю Вену имелось только пять карет, но они перевезли 39 тысяч человек, в том числе 9 тысяч пострадавших в разных авариях и 18 тысяч жертв преступлений. Финансировали организацию всей службы только благотворители, потрясенные пожаром в театре. В том числе кайзер как частное лицо: Франц-Иосиф жертвовал собственные деньги, не трогая государственный бюджет. Барон Мунди был нарасхват: то в одной столице, то в другой открывал он службы скорой помощи, скопированные с венской. Однако его болезнь неумолимо развивалась. Уже ничто: ни всемирная слава, ни удачная помощь несчастным, ни восторги благодарных, ни деньги — ничто больше не приносило ему утешения. 23 августа 1894 г. Яромир Мунди спустился к Дунайскому каналу под мост Софии и пустил себе пулю в лоб. Наследники обнаружили под его кроватью чемодан с государственными наградами всех стран Европы и Азии. При жизни он их не носил. 38 Иммунитет Илья Мечников 1883 год На рождественской неделе 1883 г. Илья Мечников использовал устроенную для детей елку в опыте, который привел к открытию иммунитета. Жизнь Мечникова определило дорожное происшествие на пути в Славянск. Летом 1850 г., когда Илье было пять лет, семейство помещиков Мечниковых ехало купаться в соленых озерах. У современной границы Донецкой области на них напали крестьяне. Связали кучера и форейтора, отняли лошадей и взяли детей с матерью в заложники, требуя тысячу рублей выкупа. Илья держался за дрожащую мамину руку и ждал, когда их уведут в лес и убьют. Ехавшего с Мечниковыми родственника отпустили, чтобы привез выкуп. А он вернулся с солдатами. «Ну теперь, — подумал Илья, — нас не убьют. Теперь им достанется. Так им и надо». Пока запрягали, мальчик наблюдал расправу. Она была омерзительна. Мужиков избили, связали. Прибежали бабы. Одна обматерила и ударила по лицу офицера. Тот в ярости кричал, чтобы ей забили рот землей. Солдаты повалили ее; деревенские швыряли в них грязью. Вот первое сильное впечатление в жизни Мечникова. Он возненавидел насилие и все, что вызывает страдания. Не пожелал стать офицером, как отец. Собирался учиться на врача. Мать отсоветовала: «У тебя слишком мягкое сердце; ты не будешь в состоянии постоянно видеть страдания людей». Илья Ильич Мечников (1845–1916) с женой, ее братом и сестрой — теми самыми детьми, для которых была устроена «елка» на мандариновом деревце. Фотография 1887 г. Тогда Илья поступил на естественный факультет. Чувствуя призвание к зоологии, так спешил заняться наукой, что окончил Харьковский университет за два года. В 20 лет присутствовал на съезде зоологов в немецком городе Гисен как автор самостоятельного исследования. Скоро он узнал, что в жизни ученого страданий тоже предостаточно. Пока Илья Ильич был зоологом, он совершал великие открытия. Но все загадочным образом оборачивалось против него. Удар следовал за ударом, вгоняя Мечникова в пессимизм. Сначала его обокрал научный руководитель — директор Гисенского зоологического института Рудольф Лейкарт, который приписал себе наблюдение Мечникова, что потомство паразитов-гермафродитов на воле становится разнополым. От ученого с мировым именем Илья Ильич такого не ожидал. Впредь он работал только самостоятельно. Когда Мечников обнаружил, что у беспозвоночных (каракатиц) зародыш развивается по тем же законам, что и у людей — в подтверждение теории Дарвина об эволюции от общего предка, — ему стали завидовать молодые ученые. Ровесники голосовали против назначения его профессором петербургской Медико-хирургической академии (ныне Военно-медицинская академия). От усиленных занятий с микроскопом воспалились глаза. Мечников боялся, что это хориоидит и теперь он совсем ослепнет. Когда любимая жена умерла от чахотки, Илья Ильич проглотил оставшийся от нее морфий. Выжил случайно: слишком большая доза яда вызвала рвоту. Эволюционная теория не утешала Мечникова, она как будто приняла сторону дегенератов. Если предки глистов, обитавшие на воле, имели кишечник, органы чувств, развитую нервную систему, свободу передвижения, то в чужой кишке это все не нужно: знай держись да плодись. Напрашивался печальный вывод: «Выживают не лучшие, а более ловкие. Разве история земного шара не показывает нам, что множество низших животных пережило существа несравненно более развитые и сложные по организации?.. Зловонные тараканы сохранились с отдаленных времен и кишат вокруг человека, не особенно смущаясь всем тем, что он делает для их уничтожения». А сам человек — разве удача эволюции? Детская смертность ужасна. Дикарь едва успевает достичь брачного возраста. Цивилизованный человек не оставляет потомков из-за конфликта любви с бедностью. И тоже норовит опочить во цвете лет: вторая жена Мечникова — гимназистка, которой он давал уроки зоологии, — едва не погибла от брюшного тифа. Выхаживая больную, муж так нервничал, что у него начались трудности с речью. Мнительный фантазер заподозрил у себя бульбарный паралич. А может ли молодая женщина быть счастлива с безъязыким инвалидом? И Мечников снова попытался наложить на себя руки. Теперь под видом эксперимента: ввел себе кровь больного возвратным тифом, якобы для проверки ее заразности. Заболел в тяжелой форме, но выздоровел, и все пошло на лад. Внятность речи вернулась, исчезло навсегда воспаление глаз. Жена, Ольга Николаевна, унаследовала два имения, под Киевом и под Чигирином, — появились деньги на занятия наукой. Зиму 1882–1883 гг. вместе с братьями и сестрой жены Мечниковы провели в Мессине. Там Илья Ильич исследовал обитателей пролива — морских ежей, губок, морских звезд. У них пищеварением занимаются особые подвижные клетки. Они хватают частицы пищи так же, как это делают инфузории. Отметив это как наследие одноклеточных предков, Мечников направил мысли в иную сторону. Вот как он сам об этом рассказывал: «Когда вся семья отправилась в цирк смотреть каких-то удивительных дрессированных обезьян и я остался один над своим микроскопом, наблюдая за жизнью подвижных клеток у прозрачной личинки морской звезды, меня сразу осенила новая мысль. Мне пришло в голову, что подобные клетки должны служить в организме для противодействия вредным деятелям. Чувствуя, что здесь кроется нечто особенно интересное, я до того взволновался, что стал шагать по комнате и даже вышел на берег моря… Я сказал себе, что заноза, вставленная в тело личинки морской звезды, не имеющей ни сосудистой, ни нервной системы, должна в короткое время окружиться налезшими на нее подвижными клетками… как у человека, занозившего палец. Сказано — сделано. В крошечном садике при нашем доме, в котором несколько дней перед тем на мандариновом деревце была устроена детям рождественская “елка”, я сорвал несколько розовых шипов и тотчас же вставил их под кожу великолепных, прозрачных как вода, личинок морской звезды. Я, разумеется, всю ночь волновался в ожидании результата и на другой день с радостью констатировал удачу опыта». Вокруг занозы наблюдалось гнойное воспаление, и гной состоял из подвижных клеток. Значит, воспаление — целительная реакция! А ведь оно происходит, если в рану попадают микробы. Мечников стал вводить в личинку бактерии и наблюдал, как подвижные клетки пожирают их. В Мессине отдыхал Рудольф Вирхов, отец патологии, который показал, что болезни бывают, если клетки организма функционируют неправильно. Увидев препарат Мечникова, Вирхов остался доволен: клетки не только болеют, но еще и борются с болезнями. Однако старик предсказал Мечникову большие неприятности. Патологи считали воспаление болезнью сосудов, а лейкоциты — переносчиками микробов, которые устроились внутри, как в карете. Врачам не приходило в голову, что это не доставка, а пожирание. Столь свежий взгляд постороннему не простят. Это Илью Ильича не смущало. Он поверил, что в организме есть собственная целительная сила. Ее можно исследовать, а значит, развить, нарастить, сделать непобедимой. Не так уж плохо устроен человек, если силой разума способен менять свою природу. Защитников организма назвали фагоциты, по-гречески «клетки-пожиратели». Первой патогенной бактерией, на которую Мечников натравил их, стала сибиреязвенная палочка. Крупная. Хорошо видна в микроскоп. От нее уже делали прививки. Илья Ильич ввел вакцинированному кролику бациллы сибирской язвы и наблюдал, как на них с жадностью набросились фагоциты. У контрольного непривитого кролика тоже фагоцитов хватало, но они будто не замечали противника и ничего не предпринимали до самой гибели животного. Вот в чем смысл вакцинации: армия должна знать, кто враг, чтобы его атаковать. Едва Мечников напечатал это в «Вирховском архиве», патологи набросились на него, как лейкоциты на занозу. Настала пора подтверждать теорию сотнями новых опытов. А времени не было, поскольку русская жизнь, по выражению Мечникова, это «препятствия, исходящие и сверху, и снизу, и сбоку». Сверху норовили что-нибудь запретить. Когда в 1886 г. в Одессе Мечников руководил бактериологической станцией, он пытался заражать сусликов, опустошавших поля, возбудителем куриной холеры. Градоначальник не разрешил, потому что считал, что куриная холера может перейти в ту самую страшную азиатскую. Снизу — мужики, которые не выполняли договоров аренды, дергали у Мечникова свеклу и пасли скот на его лугах. Когда поставили сторожа, крестьяне убили его, и 12 человек пошли на сахалинскую каторгу. «Сбоку» — сотрудники, которым нельзя просто «поручить и забыть». Стоило отлучиться, как они, прививая от сибирской язвы скот помещика Панкеева, недосмотрели и убили 3549 овец из 4414. Этот случай стал последней каплей. Мечников переехал жить и работать в Париж. Пастер дал ему половину второго этажа своего института и врачей-стажеров, но с условием работать бесплатно. Институт еле держался на плаву благодаря прививкам и урокам. Поначалу единственным сотрудником Ильи Ильича была жена, не боявшаяся черной работы. Жили они только доходами с имения до 1909 г., когда банкир Озирис (Даниэль Иффла) завещал институту свои миллионы и началась выплата жалованья. По своей натуре Мечников терял интерес к теме, если с ним никто не спорил. Однако у теории фагоцитоза образовались толпы противников. Благодаря им Илья Ильич задержался в иммунологии, совершив в ней не меньше открытий, чем весь остальной институт. Мюнхенский врач Ганс Бухнер показал, что сыворотка крови без фагоцитов тоже убивает микробы. Мечников догадался, что это происходит in vitro: при свертывании крови фагоциты в ней погибают, из них выходят вещества, которыми они убивают чужеродные клетки. Антитела — не оружие против микробов, а метки на их поверхности, для фагоцитов: это чужой, приканчивай да ешь. Спор с Паулем Эрлихом завершился одной Нобелевской премией на двоих. Эрлих спросил: а как же антитоксины, которые возникают в крови по мере привыкания к яду и нейтрализуют, например, яд кобры? Мечников показал на опыте: кроме подвижных фагоцитов крови, есть в тканях более крупные неподвижные — макрофаги. Они поглощают токсины и вырабатывают антитоксины. Они же поедают избыток собственных тканей организма — например, лишние мышцы разросшейся матки после родов. Могут макрофаги приняться и за нужные клетки. Отсюда аутоиммунные болезни и аллергия. А также одряхление в старости. Начинается с поседения волос, где макрофаги приходят в движение, поедая по дороге пигмент меланин. То есть седина — иммунный ответ. Но если так, рассуждал Мечников, то старение вызывают постоянно присутствующие токсины, продукция обитающих в кишечнике микробов. Этих можно потеснить, принимая простоквашу, чтобы заселить толстую кишку молочнокислыми бактериями, которые не дают ядовитых продуктов гниения. А еще лучше создать иммунитет ко всем инфекциям. Тогда человек не будет дряхлеть и в глубокой старости умрет естественной смертью. Желанной, как сон после рабочего дня. Пока мы продолжаем болеть, такая смерть — большая редкость, и страх перед кончиной крадет у нас радости жизни. Инфекций — тысячи, ото всех не привьешься. Но должен существовать естественный иммунитет. Скажем, туберкулезные микобактерии широко распространены, а болеют далеко не все. Почему? Этот вопрос разрешила в 1911 г. организованная Мечниковым экспедиция в калмыцкие степи. Уже была диагностическая реакция Пирке, определявшая наличие иммунитета к туберкулезу. В глубине степи, где нет микобактерий, у живущих изолированно калмыков иммунитет не нашли. Для них контакты с приезжими — риск. А ближе к городам чахоточных много, но есть и здоровые калмыки с иммунитетом, возникшим при общении с русскими. Мечников предрек, что будущее медицины — в открытии механизма такого природного иммунитета. Сравнивая состояние калмыков с тем, что он видел 38 годами ранее, Илья Ильич отмечал, как усилились четыре бича кочевого народа — туберкулез, водка, сифилис, несущая все это русская колонизация. Положение русских тоже не радовало: бесправие, мракобесие, Распутин во дворце. Зачем запретили студенческие собрания? Почему из университетов ушли лучшие профессора? На предложение вернуться в Россию, чтобы возглавить Институт экспериментальной медицины, Мечников 26 марта 1913 г. отвечал: «Хотя я и враг всякой политики, но все же мне было бы невозможно присутствовать равнодушно при виде того разрушения науки, которое теперь с таким цинизмом производится в России». Той зимою он перенес инфаркт и спокойно ждал смерти, находя у себя то самое здоровое желание умереть. Вроде бы ничто больше не волновало — ни состояние науки в России, ни цветение весны. Но жизнь жестока: Мечников дожил до мировой войны и пришел от нее в смятение, добившее больное сердце. По мнению врачей, сердечная недостаточность была далеким эхом возвратного тифа. Выступая последний раз в русской печати, Мечников сокрушался и надеялся: «Безумная война, которая как снег на голову упала вследствие неумения или нежелания людей, поставленных для охранения мира, повлечет за собой продолжительный период спокойствия. Следует надеяться, что эта беспримерная бойня надолго отобьет охоту воевать… Пусть те, у кого воинственный пыл не остынет, лучше направят его на войну не против людей, а против микробов».