Я думал об этом очень много. — Если прошлое такое злобное, как ты говоришь, что, по-твоему, произойдет, если тебе удастся добраться до человека, на которого ты охотишься, прежде, чем он нажмет спусковой крючок? Прошлое — не злобное, это неправильный термин, но я понимал, что она хотела сказать, и возразить было нечего. — Ты просто не понимаешь, во что впутываешься. — Прекрасно понимаю. И ты забываешь кое-что очень важное. — Она взяла меня за руки, заглянула в глаза. — Я не просто твоя любимая женщина, Джейк… если ты меня по-прежнему любишь… — Именно поэтому я и боялся твоего внезапного появления. — Ты говоришь, что какой-то человек собирается убить президента, и у меня есть основания верить тебе, отталкиваясь от других твоих прогнозов, которые сбылись. Ты наполовину убедил даже Дека. «Он знал, что Кеннеди приедет, до того, как об этом узнал сам Кеннеди, — сказал Дек. — И он знал, что Кеннеди приедет с миссис». Но ты ведешь себя так, будто ты единственный, кого это заботит. Отнюдь. Дека тоже заботит. Он бы приехал, если бы не лежал с высокой температурой. И меня заботит. Я не голосовала за него, но я американка, а потому он не просто президент, он мой президент. Мои слова не кажутся тебе слишком напыщенными? — Нет. — Хорошо. — Ее глаза сверкнули. — У меня нет ни малейшего желания позволить какому-то безумцу застрелить его, и я не собираюсь заснуть в самый неподходящий момент. — Сейди… — Дай мне закончить. Времени у нас не много, поэтому ты должен слушать внимательно. Ты слушаешь? — Да, мэм. — Хорошо. Тебе от меня не избавиться. Заруби это на носу — не избавиться. Я иду с тобой. Если ты не пустишь меня в свой «шеви», я поеду следом на «жуке». — Господи Иисусе. — Я не знал, молюсь я или ругаюсь. — Если мы когда-нибудь поженимся, я буду делать все, что ты скажешь, пока ты будешь относиться ко мне по-доброму. Меня так воспитали, и я верю, что в этом и заключается работа жены (О да, дитя шестидесятых, подумал я). Я готова оставить все, что я знаю, здесь и последовать за тобой в будущее. Потому что я люблю тебя и потому что верю тебе. Знаю, что будущее, о котором ты говоришь, действительно существует. Я, вероятно, никогда не предъявлю тебе другой ультиматум, но сейчас предъявляю. Или ты делаешь это со мной, или не делаешь вовсе. Я обдумал ее слова, и тщательно. Спросил себя, настроена ли она серьезно. Ответ вызвал не больше сомнений, чем наличие шрама на ее лице. Сейди тем временем разглядывала нарисованных мелком девочек. — И кто их нарисовал? Между прочим, очень неплохо. — Розетта, — ответил я. — Розетта Темплтон. Она вернулась с мамулей в Мозель после того, как с ее папулей произошел несчастный случай. — И потом ты въехал сюда? — Нет, в дом напротив, на другой стороне улицы. А сюда въехала семья Освальдов. — Это его фамилия, Джейк? Освальд? — Да. Ли Освальд. — Я еду с тобой? — У меня есть выбор? Она улыбнулась и погладила меня по щеке. До этой улыбки облегчения я понятия не имел, как же она боялась, когда будила меня. — Нет, дорогой. Насколько я понимаю, нет. Ультиматум именно это и означает. 2 Мы положили ее чемодан в «шевроле». Если бы нам удалось остановить Освальда (и не оказаться за решеткой), «жука» мы забрали бы после и она поехала бы на нем в Джоди, где он смотрелся бы очень естественно на подъездной дорожке у ее дома. А если бы что-то пошло не так — если бы наша миссия провалилась или нас заподозрили в убийстве Ли, — нам пришлось бы бежать. И в сравнении с фольксвагеновским «жуком», на «шевроле» с восьмицилиндровым двигателем мы смогли бы убежать быстрее и дальше, не привлекая к себе внимания. Она увидела револьвер, когда я засовывал его во внутренний карман пиджака, и остановила меня. — Нет. В наружный карман. Я вскинул брови. — Тогда я смогу взять его, если ты внезапно устанешь и решишь, что пора спать. Мы вышли на дорожку, Сейди повесила сумку на плечо. Синоптики обещали дождь, но у меня сложилось впечатление, что за сегодняшний прогноз им полагался неуд. Небо очищалось от облаков. Прежде чем Сейди успела сесть на пассажирское сиденье, у меня за спиной раздался голос: — Это ваша подруга, мистер? Я обернулся и увидел попрыгунью с прыщами на лице. Не подростковыми, не вызванными коревой краснухой, и мне не пришлось спрашивать, почему она не в школе: заболела ветрянкой. — Да. — Красивая. Кроме… — она издала какой-то непонятный звук, — у нее на лице. Сейди улыбнулась. Ее сила духа вызывала у меня все большее восхищение. — Как тебя зовут, милая? — Сейди, — ответила девочка-попрыгунья. — Сейди Ван-Оуэн. А вас? — Что ж, ты, наверное, не поверишь, но меня тоже зовут Сейди. Девочка смотрела на нее с цинизмом, свойственным всем детям Мерседес-стрит. — Нет, быть не может! — Но это правда. Я Сейди Данхилл. — Она повернулась ко мне. — Удивительное совпадение, не правда ли, Джордж? Меня это совершенно не удивляло, но из-за отсутствия времени я решил обойтись без дискуссии. — Хочу у тебя кое-что спросить, мисс Сейди Ван-Оуэн. Ты знаешь, где останавливаются автобусы на Уинскотт-роуд, да? — Да. — Она закатила глаза, как бы спрашивая: За какую же дуру ты меня держишь? — Послушайте, вы переболели ветрянкой? Сейди кивнула. — Я тоже, — ответил я, — так что об этом можешь не волноваться. Ты знаешь, какой автобус идет в центр Далласа? — Номер три. — И как часто он ходит? — Думаю, каждые полчаса, но, может, и каждые пятнадцать минут. Почему вы хотите ехать на автобусе, если у вас есть машина? Если у вас есть две машины? По выражению лица Большой Сейди я видел, что и она готова задать этот же вопрос. — На то есть причины. И между прочим, всех вас, конечно, я тоже люблю. Сейди Ван-Оуэн широко улыбнулась. — Вы ее знаете? — С давних пор. Садись, Сейди, нам пора. Я проверил мои новые часы. Без двадцати девять. 3 — Объясни мне, почему тебя интересуют автобусы? — спросила Сейди. — Сначала расскажи, как ты меня нашла?