6 Я подошел к цепи. Табличка с надписью «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН ДО ЗАВЕРШЕНИЯ РЕМОНТА СТОЧНОЙ ТРУБЫ» поскрипывала, раскачиваясь на ветру. Оглянулся на Зака Ланга, пришельца из неведомо какого времени. Он бесстрастно смотрел на меня, полы длинного пальто бились о голени. — Ланг. Эти гармонии… Я вызвал их все. Да? Он вроде бы кивнул. Точно я сказать не могу. Прошлое боролось с изменением, потому что оно уничтожало будущее. Изменение создавало… Я подумал о старом рекламном ролике аудиокассеты «Меморекс». В нем показывался хрустальный бокал, который разрушали звуковые колебания. Гармонические колебания. — И с каждым изменением, которое мне удавалось привнести, эти колебания усиливались. В этом настоящая опасность, так? Эти гребаные гармонические колебания? Ответа я не получил. Возможно, он знал, но забыл. Возможно, и не знал. Спокойно, сказал я себе… как и пятью годами раньше, когда в моих волосах еще не появились первые нити седины. Спокойно. Я нырнул под цепь, и мое левое колено запротестовало. Потом несколько мгновений постоял рядом с высокой зеленой стеной сушильного сарая, поднимавшейся по левую руку. На этот раз кусок бетона не отмечал начала невидимой лестницы. Как далеко от цепи она находилась? Я не мог вспомнить. Я двинулся медленно, медленно, скребя подошвами по растрескавшемуся бетону. Шурш, шурш, говорили плоско-прядильные станки… а потом, после шестого шага, и седьмого, слова изменились: Слишком далеко, слишком далеко. Я сделал еще шаг. И еще. Скоро добрался бы до дальнего конца сушильного сарая и снова вышел бы во двор. «Кроличья нора» исчезла. Пузырь лопнул. Новый шаг, и я, хоть и не наткнулся на ступеньку, увидел, что моя нога раздвоилась. Она стояла и на бетоне, и одновременно на грязном зеленом линолеуме. Еще шаг, и раздвоился уже весь я. Большая часть моего тела находилась рядом с сушильным сараем фабрики Ворамбо в 1963 году, но остальное оказалось где-то еще, и отнюдь не в кладовке «Закусочной Эла». А если я выйду из «кроличьей норы» не в Мэне, даже не на Земле, а в каком-то другом странном измерении? В каком-то месте с немыслимым красным небом и воздухом, который отравит мои легкие и остановит сердце? Я оглянулся, увидел Лонга в длинном пальто, полы которого трепал ветер. Его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным. Ты предоставлен сам себе, казалось, говорило оно. Я ничего не могу для тебя сделать. Оно все говорило правильно, но, не попав в Страну настоящего, я не мог вернуться в Страну прошлого. И Сейди навсегда осталась бы мертвой. Я закрыл глаза и продвинулся еще на шаг. Внезапно почувствовал слабый запах аммиака и какой-то другой, более неприятный. После того как ты пересек полстраны, сидя в глубине автобуса «Грейхаунд», этот второй запах узнавался безошибочно. Так пахло в туалетной кабинке, и для избавления от этого запаха требовалось более сильное средство, чем освежитель воздуха «Глейд». По-прежнему не открывая глаз, я снова шагнул вперед, и в голове раздался странный хлопок. Я открыл глаза. И оказался в маленьком, грязном туалете. Унитаза не было. Он него осталась лишь черная дыра. В дальнем углу лежала древняя дезодорирующая таблетка, из ярко-синей ставшая тускло-серой. По ней взад-вперед бегали муравьи. Угол, в котором я появился, отгораживали картонные коробки с пустыми бутылками и банками. Они напомнили мне снайперское гнездо Ли. Я отодвинул пару коробок и направился к двери. Потом вернулся, поставил коробки на место. Не имело смысла облегчать кому-либо путь к «кроличьей норе». Мало ли кто мог случайно набрести на нее. Позаботившись об этом, я вышел из туалета, обратно в 2011 год. 7 В последний раз я уходил через «кроличью нору» в глубоком сумраке, и, само собой, вышел из нее в той же темноте, всего лишь на две минуты позже. За эти две минуты изменилось многое, я это мог разглядеть и без дневного света. За последние сорок восемь лет фабрика сгорела. От нее осталась часть закопченных стен, упавшая дымовая труба (напомнившая мне — естественно — дымовую трубу, которую я видел в Дерри, на месте металлургического завода Китчнера) и несколько груд кирпича. Никаких следов «Уютного уголка Мэна», «Л.Л. Бина» или других магазинов. Только сгоревшие развалины фабрики на берегу Андроскоггина. Ничего больше. В пятилетнюю экспедицию по спасению Кеннеди я отправлялся достаточно прохладным июньским вечером. Теперь же меня встретила жуткая жара. Я снял дубленку, купленную в Оберне, и бросил в дурно пахнущую туалетную комнату. Когда закрыл дверь, увидел на ней табличку: «ТУАЛЕТОМ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО!!! ПРОРВАНА СТОЧНАЯ ТРУБА!!!» Молодые красавцы президенты умирали, и молодые красавцы президенты жили, красивые молодые женщины жили, а потом умирали, но прорванные сточные трубы под двором старой фабрики Ворамбо существовали, похоже, вечно. И цепь я увидел. Пошел к ней вдоль грязной стены из шлакоблоков, которая заменила стену сушильного сарая. Когда нырнул под цепь и вышел к фасаду, выяснилось, что это заброшенный магазинчик товаров повседневного спроса, который назывался «Быстро и дешево». Окна были разбиты, полки вынесены. Остались лишь стены, пол да потолок. У дальней стены тлела лампочка аварийного освещения: аккумулятор находился на последнем издыхании и гудел, как умирающая муха, бьющаяся о стекло. На полу кто-то написал баллончиком с краской одно предложение, и света едва хватило для того, чтобы его прочесть: «УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА, ПАКИСТАНСКИЙ УБЛЮДОК». Я пересек крошащийся бетон фабричного двора. Автомобильная стоянка для рабочих фабрики исчезла. На ее месте ничего не построили. Она превратилась в прямоугольный пустырь, где валялись разбитые бутылки и куски асфальта и поднимались островки наполовину засохших кустарников. Кое-где с ветвей свисали использованные презервативы, словно ленты, оставшиеся после какой-то давней вечеринки. Я поднял голову, но звезд не увидел. Небо застилали низкие и достаточно тонкие облака, пропускавшие рассеянный лунный свет. Желтую мигалку на пересечении Главной улицы и дороги 196 (когда-то известной как Старая льюистонская дорога) сменил светофор, но он не работал. Значения это не имело: автомобили не ездили ни по улице, ни по дороге. «Фрут» канул в Лету. Теперь там зиял котлован. Напротив него, на месте зеленого дома 1958 года и банка 2011 года моей реальности, находилось торговое заведение, которое называлось «Продовольственный кооператив провинции Мэн». Окна, правда, были выбиты, а товаров внутри не осталось. Выглядел кооператив точно так же, как и магазин «Быстро и дешево». Пересекая пустынный перекресток, я замер, услышав громкий чавкающе-рвущий звук. Почему-то решил, что такой звук может издавать только самолет изо льда, тающий при прорыве звукового барьера. Земля задрожала. Взвыла и замолкла сирена автомобильной сигнализации. Залаяли собаки. Потом затихли, одна за другой. Землетрясение в Лос-Анджели-исе, подумал я. Семь тысяч погибших. Огни фар появились на шоссе 196, и я торопливо захромал к дальнему тротуару. Мимо проехал небольшой автобус с надписью «КОЛЬЦЕВОЙ» в освещенном окошечке маршрута. Название что-то мне напомнило, но я не знаю, что именно. Наверное, какую-то гармонию. На крыше вращались какие-то устройства, напоминавшие вентиляторы. Ветровые турбины? Такое возможно? Звуков, характерных для двигателя внутреннего сгорания, я не слышал, только мерное электрическое гудение. Я наблюдал за автобусом, пока широкий полукруг единственного заднего огня не скрылся из виду. Ладно, бензиновые двигатели в этой версии будущего — этой нити, по терминологии Зака Ланга — вышли из употребления. Так ведь это хорошо? Возможно, но воздух казался тяжелым, даже мертвым, когда я набирал его в легкие, и оставлял после себя какой-то привкус, напомнивший мне о запахе, шедшем от трансформатора моего детского электропоезда, если я очень уж сильно его разгонял. Пора выключить его и дать отдохнуть, говорил в таких случаях мой отец. Несколько магазинов на Главной улице вроде бы еще работало, но большинство зданий превратилось в руины. Замусоренный тротуар потрескался. У бордюра стояло полдесятка автомобилей, или бензиново-электрические гибриды, или с вращающимися устройствами на крыше: «хонда-зефир», «такуро-спирит», «форд-бриз». Все выглядели старыми, парочка была выпотрошена. У всех на ветровом стекле красовалась розовая наклейка с черными буквами, достаточно большими, чтобы прочитать надпись и в сумраке: «НАКЛЕЙКА „А“ ВСЕГДА ПОЗВОЛЯЕТ ПОЛУЧИТЬ НОРМИРОВАННЫЕ ТОВАРЫ». Группа подростков шла по другой стороне улицы. Они о чем-то болтали и смеялись. — Эй! — крикнул я им. — Библиотека еще открыта? Они посмотрели на меня. Я увидел красные светлячки сигарет… только, судя по запаху, курили они марихуану. — Да пошел ты, козел! — крикнул один. Другой повернулся, стянул штаны, показал мне голый зад. — Все книги, которые там найдешь, твои! Последовал общий гогот, и они пошли дальше, разговаривая тихими голосами и оглядываясь. Голый зад меня не смутил — я такое уже видел, — но эти взгляды мне не понравились. Тихие голоса — еще меньше. Они могли что-то замышлять. Джейк Эппинг в это бы не поверил, в отличие от Джорджа Амберсона. Джорджу пришлось многое пережить, и именно Джордж наклонился, поднял два увесистых куска бетона и сунул в передние карманы, на всякий случай. Джейк счел это глупостью, но возражать не стал. Еще через квартал торгово-деловой район (пусть и такой плохонький) резко оборвался. Меня догнала пожилая женщина, нервно поглядывавшая на подростков на другой стороне улицы, которые находились чуть впереди. Голову женщина повязала платком, рот и нос закрывал респиратор вроде тех, что носили люди с ХОБЛ[166] или прогрессирующей эмфиземой. — Мэм, вы не знаете, работает ли библио… — Отстань! — Она смотрела на меня большими испуганными глазами. Луна на мгновение выплыла из-за облаков, и я увидел, что лицо женщины покрыто язвами. Одна, под правым глазом, проела плоть до кости. — У меня есть бумага, разрешающая находиться на улице, на ней печать Совета, так что отстань от меня! Я иду к моей сестре! Эти мальчишки — уже беда, а скоро они начнут искать жертву. Если прикоснешься ко мне, я включу жужжалку, и придет констебль. Почему-то я в этом сомневался. — Мэм, я всего лишь хочу узнать, работает ли биб… — Ее уже много лет как закрыли, а книги выбросили. Там сейчас проводят Собрания ненависти. Отстань от меня, а не то вызову констебля. Она пошла дальше, оглядываясь каждые несколько секунд, чтобы убедиться, что я не иду за ней. Я подождал, пока она удалится на безопасное, по ее мнению, расстояние, и двинулся дальше по Главной улице. Колено чуть оправилось после безумного забега по лестнице далласского книгохранилища, но я все равно хромал и чувствовал, что хромать придется еще не один день. В некоторых домах за задернутыми шторами горел свет, однако «Энергетическая компания центрального Мэна» не имела к этому никакого отношения. Горожане пользовались фонарями Коулмана, а кое-где даже керосиновыми лампами. Но в основном дома стояли темные. Некоторые выгорели. На стене одного такого дома я увидел фашистскую свастику, на стене другого — написанные краской из баллончика слова «ЕВРЕЙСКАЯ КРЫСА». Эти мальчишки — уже беда, а скоро они начнут искать жертву. И… она действительно сказала: «Собрания ненависти»? Перед одним из редких домов, которые находились в пристойном состоянии — этот в сравнении с большинством смотрелся как особняк, — я увидел длинную коновязь, совсем как в фильме-вестерне… и привязанных к ней настоящих лошадей. Когда луна вновь выглянула в просвет между облаками, я смог разглядеть кучки лошадиного навоза, некоторые свежие. Подъездную дорожку перегораживали ворота. Луна спряталась за облаком, так что я не смог прочитать, что написано на железных листах, но о содержании догадался и без чтения: «ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ». Я услышал, как впереди кто-то отчетливо произнес одно слово: «Блин!» Голос был немолодой, определенно не принадлежавший этим подросткам, и доносился он с моей стороны улицы. Мужчина, который произнес это слово, злился. Более того, злился, похоже, на себя. Я пошел на голос. — Твою мать! — в отчаянии воскликнул голос. — Вот говно! Мужчина находился примерно в квартале от меня. Прежде чем я добрался туда, громко звякнуло что-то металлическое, и мужчина закричал: — Убирайтесь отсюда! Чертовы маленькие сопливые сучата! Убирайтесь отсюда, пока я не достал пистолет! Ему ответил издевательский смех. Смеялись, конечно, обкурившиеся подростки, ищущие жертву, потом заговорил тот — в этом я не сомневался, — кто показал мне голый зад: — У тебя только один пистолет, который в штанах, и готов спорить, ствол у него давно согнулся! Опять смех, потом треснуло что-то металлическое. — Говнюки, вы сломали мне спицу! — И тут в голосе мужчины появились нотки страха. — Нет, нет, оставайтесь на своей чертовой стороне! Облака разошлись. Выглянула луна. В ее блеклом свете я увидел старика в инвалидном кресле. Он переезжал одну из улиц, выходящих на Главную, — Гаддард-стрит, если названия не изменились. Одно из колес угодило в глубокую рытвину, и потому кресло сильно наклонилось влево. Подростки направлялись к нему. Парень, пославший меня, держал в руке пращу с заложенным в нее камнем. Теперь стало ясно, откуда взялся металлический звон и треск. — Есть старые баксы, дедуля? Если уж об этом зашла речь, есть новые баксы или консервы? — Нет. Если уж вам не хватает совести вытащить меня из ямы, по крайней мере уйдите и оставьте меня в покое! Но они искали беззащитную жертву и, конечно же, уходить не собирались. Решили ограбить его, отнять то малое, что могло быть при нем, возможно, избить и уж точно вытряхнуть из инвалидного кресла. Джейк и Джордж слились воедино, и теперь оба жаждали крови. Внимание мальчишек сосредоточилось на старике, сидевшем в инвалидном кресле, и они не видели, как я иду к ним по диагонали — точно так же я пересекал шестой этаж Техасского хранилища школьных учебников. Моя левая рука мало на что годилась, но к правой претензий не было, я накачал ее за три месяца занятий лечебной гимнастикой, сначала в «Паркленде», потом в «Эден-Фоллоус». И точность броска я сохранил, не зря же играл третьим бейсменом в средней школе. Первый камень я бросил с тридцати футов, и он угодил Голожопому в грудь. Тот вскрикнул от боли и неожиданности. Подростки — все пятеро — повернулись ко мне. Когда они это сделали, я увидел, что их лица обезображены, как и у перепуганной женщины. Парень с пращой, мистер Да-Пошел-Ты, выглядел хуже остальных. На месте его носа зияла дыра.