— …кто по глупости попытается вас ограбить, обязательно подойдет на более близкое расстояние. Так что скажете? Первым возникло желание сказать (чтобы нарушить чувство гармонии, пусть фразы совпали не полностью), что я предпочту какую-нибудь другую модель, скажем, сорок пятого калибра, но я тут же понял, что нарушать гармонию скорее всего плохая идея. Как знать? И я точно знал другое: револьвер тридцать восьмого калибра, купленный мной в Дерри, не подвел. — Сколько? — Он ваш за двенадцать долларов. На два доллара больше, чем в Дерри, но и прошло четыре с половиной года. С поправкой на инфляцию цена показалась мне разумной. Я согласился, с условием, что он добавит коробку патронов. Увидев, что я укладываю револьвер и патроны в портфель, который по этому случаю принес с собой, продавец спросил: — А почему бы вам не купить кобуру, сынок? Судя по выговору, вы нездешний и, вероятно, не знаете, что в Техасе можно ходить с оружием. Никакого разрешения не требуется, если вы не совершали уголовных преступлений. Вы же не совершали уголовных преступлений? — Нет, но я сомневаюсь, что меня могут ограбить ясным днем. Продавец мрачно улыбнулся. — На Гринвилл-авеню всякое может случиться. Несколько лет назад человек вышиб себе мозги в паре кварталов отсюда. — Неужели? — Да, сэр, около бара «Роза пустыни». Из-за женщины, разумеется. Можете себе такое представить? — Пожалуй, — ответил я. — Хотя иногда стреляются и из-за политики. — Не-а, если копнуть глубже, причина всегда одна: женщина, сынок. Место для парковки я нашел лишь в четырех кварталах от ломбарда, и чтобы вернуться к моему новому (для меня) автомобилю, мне пришлось пройти мимо «Честного платежа», где я осенью 1960-го сделал ставку на «Питсбургских пиратов». Заплативший мне тысячу двести долларов букмекер стоял перед конторой и курил. Все в том же зеленом солнцезащитном козырьке. Он пробежался по мне взглядом, вроде бы безо всякого интереса. 2 Револьвер я купил в пятницу во второй половине дня и с Гринвилл-авеню прямиком поехал в Кайлин, где встретился с Сейди в «Кэндлвуд бунгалос». Ночь мы провели вместе, той зимой это вошло у нас в привычку. На следующий день она уехала в Джоди, а в воскресенье я присоединился к ней на службе. После проповеди, когда все пожимали друг другу руки со словами: «Да пребудет с вами мир», — мысли мои, и без того неспокойные, вернулись к револьверу, который теперь лежал в багажнике моего автомобиля. В воскресенье за обедом Сейди спросила: — Сколько еще ждать? Когда ты сделаешь то, что должен? — Если все пойдет, как я рассчитываю, где-то через месяц. — А если не пойдет? Я прошелся пальцами по волосам и направился к окну. — Тогда не знаю. Есть еще вопросы? — Да, — спокойно ответила она. — На десерт у нас вишневый коблер. Тебе со взбитыми сливками? — Да. Я люблю тебя, милая. — Это хорошо. — Она поднялась, чтобы принести пирог. — Потому что у меня здесь положение сложное. Я остался у окна. Мимо медленно проехала машина — стара, но хороша, как сказали бы диджеи на Кей-эл-ай-эф, — и я вновь услышал колокольчик гармонии. Правда, теперь я слышал его постоянно, так что иной раз он ничего не значил. В памяти всплыл один из слоганов АА, который я узнал от Кристи: Ложная видимость кажется реальностью. Хотя тут возникла четкая ассоциация. Мимо проехал бело-красный «плимут-фьюри». Такой же автомобиль я видел на стоянке у фабрики Ворамбо, неподалеку от сушильного сарая, рядом с которым «кроличья нора» выводила в 1958 год. Я помню, как потрогал багажник, чтобы убедиться, что автомобиль настоящий. Номерные знаки были из Арканзаса, а не из Мэна, но все же… этот колокольчик. Этот колокольчик гармонии. Иногда возникало ощущение: пойми я, что означает этот звон, понял бы все. Глупо, конечно, но… Желтая Карточка знал, подумал я. Он понял, и это его убило. Последнее свидетельство гармонизации включило левый поворотник, повернуло, предварительно остановившись под знаком «Стоп», и скрылось, взяв курс на Главную улицу. — Десерт на столе, — раздался за моей спиной голос, и я подпрыгнул. Память подсунула еще один слоган АА: Бросай все и беги. 3 Вернувшись в тот вечер на Нили-стрит, я надел наушники и прослушал последнюю запись. Ожидал, что услышу только русский, но на этот раз часть разговора шла на английском под аккомпанемент всплесков воды: Марина (говорит на русском). Ли. Не могу, мама, я в ванне с Джун. (Плеск воды и смех, Ли и ребенка.) Мама, у нас вода на полу. Джун плещется! Плохая девочка! Марина. Вытирай сам. Я занятая. Занятая! (Но она смеется.) Ли. Я не могу. Ты хочешь, чтобы девочка… (Далее на русском.) Марина (говорит на русском, сердится и смеется одновременно). Снова всплески. Марина напевает мелодию какой-то песенки, часто транслируемой Кей-эл-ай-эф. Звучит неплохо. Ли. Мама, принеси наши игрушки. Марина. Da, da, без игрушек вам никак нельзя. Всплески становятся громче. Вероятно, дверь в ванную широко открыта. Марина (говорит на русском). Ли (капризным голосом маленького мальчика). Ты забыла наш резиновый мячик. Сильный всплеск, радостные крики малышки. Марина. Вот, все игрушки для прынца и прынцессы. Все трое смеются — у меня мурашки по коже. Ли. Мама, принеси нам (русское слово). У нас вода в ухе. Марина (смеясь). Господи, и что теперь? Я долго лежал без сна, думая о семье наверху. Наконец-то счастливы, и почему нет? Дом 214 по Западной Нили-стрит — не бог весть что, но все-таки ступенька наверх. Может, они даже спали в одной кровати, и Джун чувствовала себя счастливой, а не испуганной до смерти. И в этой кровати уже появился четвертый. Тот, кто рос в животе Марины.