– Как ты думаешь, сказала бы она мне, если бы я спросил? Нет. К этому времени она уже все для себя решила. Если бы она хотела, чтобы ее кто-нибудь остановил, спас от самой себя, она знала, что может обратиться ко мне. – Она бы ничего не сказала, – соглашаюсь я. – Через несколько дней, – продолжает Тони, – когда я пришел домой после школы, то увидел на крыльце коробку. Я отнес ее в комнату и начал слушать запись. Но это была какая-то ерунда. – Она оставила тебе какую-нибудь записку? – Нет. Только кассеты. Я ничего не мог понять, потому что в тот день у нас с Ханной был общий урок, и я помню, что она была в школе. – Что? – Поэтому когда ко мне попали записи, то я их быстро перемотал, чтобы узнать, упоминается ли в них мое имя. Но его там не было. И тогда я узнал, что она оставила мне второй комплект пленок. Поэтому я поспешил позвонить ей домой, но никто не отвечал. Тогда я позвонил в магазин ее родителей, узнать, нет ли ее там. Они спросили, все ли у меня хорошо, потому что, уверен, голос мой звучал немного странно. – Что ты им сказал? – Сказал, что что-то не так, что им нужно поскорее ее найти. Но я не мог объяснить почему. – Он набирает в грудь побольше воздуха. – А на следующий день она не пришла на занятия. Я хотел сказать ему, как мне жаль, что я не могу представить, каково ему было. Но затем я подумал о том, что будет завтра в школе, и понял, что все это мне тоже предстоит – увидеть людей, о которых рассказывает Ханна, в первый раз после того, что я о них узнал. – Вернулся домой я рано, – рассказывает Тони. – Притворился, что нехорошо себя чувствую. На самом деле так оно и было, я не мог прийти в себя еще несколько дней. Но когда я снова смог пойти в школу, Джастин Фоли уже выглядел как черт. Потом Алекс. И тогда я подумал: хорошо, большинство из них заслуживают этого, поэтому я буду делать то, о чем она просила, и удостоверюсь, что вы все услышали то, что она хотела сказать. – Но как тебе это удается? – спрашиваю я. – Как ты догадался, что кассеты у меня? – С тобой было проще простого, – отвечает он. – Ты украл мой плеер, Клэй. Мы оба рассмеялись, и мне стало легче. Это похоже на смех на похоронах, неуместный, но такой необходимый. – А вот с другими пришлось помучиться. Я бежал к машине, как только звенел последний звонок, и подъезжал к лужайке перед школой как можно ближе. Пары дней было достаточно, чтобы прослушать записи. Поэтому, зная, кому сейчас должны достаться кассеты, я ждал пока он, или она, выйдет из школы, после чего приветственно махал ему рукой и звал по имени. – А потом ты просто спрашивал, получили ли они записи? – Нет. Они бы стали все отрицать, согласен? Поэтому я брал кассету и предлагал им сесть в машину, чтобы послушать новую очень крутую песню. Каждый раз я ждал, как они отреагируют. – И тогда ты включал одну из записей Ханны? – Нет. Если они не убегали, то я просто ставил какую-то музыку, – объясняет он. – Первую, что попадалась под руку. А они сидели рядом и думали, какого черта мы слушаем эту ерунду. Но если я оказывался прав, то они сидели со стеклянными глазами, явно думая о чем-то другом. – Почему же она выбрала тебя? Почему отдала тебе второй экземпляр своей исповеди? – Не знаю, – отвечает он. – Единственная мысль, которая приходит мне в голову, – потому что я дал ей диктофон. Она думала, что я смогу остаться вне этой истории. – Тебя нет в списке, но ты все равно один из нас. – Мне нужно ехать. – Он смотрит в лобовое стекло и потирает руль. – Я не хотел тебя обидеть. Честно. – Знаю. Но уже поздно, папа начнет беспокоиться, не сломалась ли у меня машина. – Что, не хочешь, чтобы он опять ковырялся под капотом? – Открываю дверь, а затем кое-что вспоминаю, прежде чем уйти. – Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал. Можешь поздороваться с мамой? – Не вопрос. Просматриваю в телефоне последние вызовы и набираю мамин номер. – Клэй? – Привет, мам. – Клэй, ты где? – Ее голос звучит рассерженно. – Я же сказал, что, возможно, задержусь. – Помню. Просто думала, что ты позвонишь раньше. – Прости, у меня еще есть дела. Скорее всего, придется остаться ночевать у Тони. Передаю ему трубку. – Здравствуйте, миссис Дженсен. Она спрашивает, не пил ли я. – Нет, мэм. Клянусь. – Ну, хорошо. Вы же готовите какую-то работу по истории, так? Я вздрогнул. – Угу. Я сказал, что зайду домой перед школой, чтобы переодеться и взять учебники, после чего мы попрощались. – Где ты собираешься остаться? – спрашивает Тони. – Не знаю. Может, вернусь домой. Я просто не хочу, чтобы она переживала, если я все-таки не приду. Тони поворачивает ключ, машина заводится, и он включает фары. – Хочешь, чтобы я тебя куда-нибудь подвез? – На этих пленках я здесь. – Я держусь за дверцу и киваю в сторону дома. – Но в любом случае спасибо. Он опять смотрит прямо перед собой, на дорогу. – Спасибо тебе, – вместо прощания говорю я. Я ему благодарен не только за то, что он вот так ездил со мной, а за нечто большее: за то, как он отреагировал, когда я расплакался, как пытался меня рассмешить в самую жуткую ночь в моей жизни. Приятно осознавать, что кто-то понимает, что я слушаю, через что я сейчас прохожу. И мне становится не так страшно слушать дальше. Выбираюсь из машины и захлопываю дверцу. Тони уезжает. Я нажимаю кнопку «Проигрывать». Все на вечеринку! Но не расслабляйтесь, нам уже скоро уходить. Отъехав вперед, машина Тони притормаживает на перекрестке и сворачивает налево, пропадая из вида. Если бы время было связующим звеном между вашими историями, то эта вечеринка стала бы местом, где они все завязались в узел – и он становится все туже и туже. Когда мы с Джастином закончили этот неприятный разговор, я вернулась на вечеринку. Меня шатало, но не из-за алкоголя, а от того, невольным свидетелем чего я стала. Сижу на обочине в нескольких метрах от того места, где я вышел из «Мустанга» Тони. Если сейчас кто-нибудь, кто живет в этом доме, а я не знаю, у кого была вечеринка, выйдет и попросит меня уйти, то я буду только рад. Хоть бы так и было. Я присела на стул перед пианино. Как же мне хотелось уйти, но куда? Я не могла идти домой. Может, позже. Но куда бы я ни отправилась, я бы не смогла туда добраться – я была слишком слаба. Единственное, о чем я мечтала, так это выбраться из этого дома и ни о чем и ни о ком не думать. Тут на плечо опустилась чья-то рука. Это была Дженни Курц.