Выбравшись на утоптанный тракт, переведя дух и убедившись, что непосредственная опасность миновала, я повернулся к командиру столь неожиданно появившегося отряда. – Кто вы, наши спасители? Офицер с погонами штабс-капитана цепко скользнул взглядом по нашей компании, задержавшись на мгновение на полковничьих погонах Горшкова, и, поняв, что я тут главный, вытянулся по стойке смирно, отдал честь и представился: – Ваше превосходительство! Честь имею представиться – штабс-капитан Мостовский, сто тридцать третий Симферопольский полк. С кем имею честь? Вот вашим превосходительством меня тут еще не называли, усмехнулся я про себя. Ну, это как раз понятно, про то, что я царских кровей, он не знал, а вот погоны генерал-адъютанта видел. – Я – генерал-адъютант великий князь Михаил Александрович. Мостовский, вытянувшись как на параде, попытался официально доложиться: – Ваше императорское высочество, сводный отряд… – Отставить, штабс-капитан. Мы не на плацу. Хочу выразить вам благодарность от своего имени и от имени моих спутников. Право, если бы не столь счастливое появление вашего отряда, то не встретить бы нам завтрашний рассвет. Крепко жму руку Мостовского. Тот явно польщен, хотя и пытается скрыть это под маской видавшего виды служаки. После чего он обменивается рукопожатиями с Горшковым. Беру инициативу в свои руки. – Итак, откуда и куда вы, так удачно для нас, направлялись? Мостовский несколько напрягся, но затем, видимо на что-то решившись, ответил: – В Могилев. В Ставку Верховного Главнокомандующего. – Вот так презабавный случай! Мы направляемся туда же. Но признаться, я полагал, что вы движетесь из Могилева на звуки выстрелов. Если не секрет, что вы делаете в лесу в столь поздний час? Штабс-капитан, пока я это все говорил, цепко оглядывал окружающие кусты, словно ожидая там увидеть засаду или группу захвата. – Мы, ваше императорское высочество, пытаемся попасть в расположение Ставки в обход возможных неприятностей. Простите, ваше императорское высочество, но мы опасные спутники, и я не уверен, что ваше присутствие остановит моих преследователей от атаки. Лязг затвора винтовки в руках Георгия подсказал, что словам Мостовского поверил не только я один. – Любопытно. Однако кто же вас пытается перехватить? – Извините, ваше императорское высочество, но я не могу ответить на этот вопрос. Это не моя тайна. Могу лишь сказать, что от этого, видимо, зависит судьба России. Я с удивлением смотрел на Мостовского. Вот так. Судьба России. Не больше и не меньше! Хотя лицо штабс-капитана и не допускала мысли о том, что он шутит или рисуется, но вот так, два человека, у каждого из которых есть некая секретная миссия в Ставку, от которой зависит судьба России, просто сталкиваются в ночном заснеженном лесу? И один из них спасает жизнь другого? Что это – каприз судьбы или ничего не значащий случай? Но события последних суток, полных жутких происшествий и чудесных спасений, твердо доказывали, что случайности вокруг меня в этом времени происходят крайне редко. Тогда что это? И что делать дальше? С одной стороны, опасно вверять свою жизнь неким непонятным людям с неясными намерениями. Но с другой стороны, у нас явно безвыходное положение – лошади больше нет, и идти вчетвером через ночной лес крайне опасно. Мало ли как там волки – вернутся или нет? Да и не только волки могут нам повстречаться. А у Мостовского десяток вооруженных винтовками солдат… – Как ваше имя-отчество, господин Мостовский? – Александр Петрович, к вашим услугам. – Так вот, Александр Петрович, хочу предложить вам совместный вояж в Могилев. – Но… – Нет-нет, Александр Петрович, не возражайте. В крайнем случае, у меня появится возможность вернуть вам долг и спасти в свою очередь вашу жизнь. Не лишайте меня такой возможности, прошу вас! Мостовский на мгновение кинул взгляд в сторону своих бойцов и кивнул. – Хорошо, ваше императорское высочество. Я согласен. Петроград. 27 февраля (12 марта) 1917 года Едва Ходнев проводил жену с сыном и денщиком на новый адрес, к инженеру Васильеву, который согласился пока приютить их и семью полковника Януша, как поступил доклад о том, что на Николаевской набережной к казармам лейб-гвардии Финляндского полка движется толпа. Явившись на место событий, полковник с удовлетворением отметил, что присутствие духа еще не покинуло его подчиненных. Глядя на то, как поручик Ожаровский разворачивает поперек набережной у 18-й линии два пулемета, а его солдаты спешно возводят баррикаду из всего, что попадет под руку в казармах, Ходнев приказал ввести в действие последние резервы и снять солдат со всех постов в казармах полка, где это вообще возможно. Толпа приближалась, выкрикивая лозунги и проклятия. Вот из-за спин идущих впереди в сторону солдат прозвучали первые выстрелы. По знаку полковника Ожаровский отдал короткую команду, и один из пулеметов дал короткую очередь поверх голов. Толпа испуганно попятилась, и стало видно, как задние начинают рассасываться по соседним улицам. Памятуя, во что превращается бегущая в панике толпа, Ходнев приказал не стрелять и дать демонстрантам уйти от казарм. Глядя вслед уходящим, полковник понимал, что это лишь отсрочка и они обречены… Окрестности Могилева. 27 февраля (12 марта) 1917 года Пока мы беседовали, солдаты Мостовского поставили на дорогу сани. За санями билась в конвульсиях Рыжуха Тихона. Тот причитал и гладил свою лошадку, а один из солдат что-то горячо втолковывал крестьянину. В конце концов Тихон кивнул и, погладив лошадь в последний раз, отвернулся. Раздался выстрел, и все затихло. Я повернулся к Горшкову и тихо спросил: – Георгий Георгиевич, вы при себе имеете деньги заплатить Тихону за лошадь и сани? Я потом отдам. Тот с удивлением посмотрел на меня и, кивнув, пошел общаться с крестьянином. Через пять минут заметно повеселевший Тихон при помощи солдат прятал в лесу сани. – Вот прохиндей! – Летчик аж задохнулся. – Уверял меня, что все сломано и придется покупать новые, а вот поди ж ты – прячет. Явно собирается их забрать, купив лошадь в Могилеве! – Тихон! – Здесь я, барин! Тихон подскочил, как будто ожидал вызова. Я оглядел его с ног до головы и усмехнулся. Такой нигде не пропадет и своей выгоды не упустит. Вон как разжился деньжатами за этот вечер. И лошадку новую купит. А может, и не одну. – Так что, Тихон, до города далеко? Тихон помолчал, прикидывая, пару раз оглянулся, а затем изрек авторитетно так: – Думаю я, что, значится, версты две с гаком. – Пешком дойдем? – Пешими-то? Почему б не дойти пешими-то? Волки не сунутся более, да и у нас прибавка-то вышла. Горшков фыркнул. Тихон степенно повернулся к нему и глянул так… снисходительно. Через несколько минут мы двинулись по ночному тракту в сторону Могилева. Если верить прикидкам Тихона, то я рассчитывал дойти до города где-то за час-полтора, учитывая ночь, снег и мало ли что. – Ваше императорское высочество, разрешите обратиться! Оборачиваюсь. Мостовский поравнялся со мной и козырнул. Киваю. – Обращайтесь, штабс-капитан. – Вы сведущи в дворцовых порядках. Подскажите, как попасть на аудиенцию к государю в Могилеве? С удивлением его рассматриваю. – К государю? Лично? Штабс-капитану? Перед самым отъездом государя из Ставки? Право, не знаю, чем вам помочь! Вас не пустят даже к царскому поезду. – Государь уезжает? – Мостовский явно растерялся. – Да. Такие предположения есть. – Плохо. Мостовский долго шел молча, а затем спросил: – А если не секрет, вы с государем будете встречаться сегодня? Я хмыкнул. Сегодня положительно мне везет на наглецов! Один Тихон чего стоит. Вон идет, морда аж светится от самодовольства. Ощущение такое, что положи ему еще рубликов сто, и он своей физиономией будет нам путь освещать, словно прожектор локомотива. Штабс-капитан ждал. – А позвольте спросить, чем вызван такой неподдельный интерес простого офицера к распорядку дня и встречам государя императора? Уж не шпион ли вы, дорогой Александр Петрович? Откуда я знаю ваши намерения?