Часть 3 из 13 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Излагай, – уже чуть мягче сказал Трофимов, привычно открывая свой блокнот и готовясь помечать отдельные, наиболее важные, моменты беседы.
– Я только что из медсанбата, где разговаривал с раненым немецким командиром роты, который вместе со своей ротой так неудачно для него подвернулся под сапог нашей группе при возвращении в Сокулку…
– Подожди, лейтенант!!! Как это – ты с ним разговаривал?! Он же из-за переломов челюсти разговаривать не может, его сегодня мои особисты допросить пытались, так он, сволочь, только мычал что-то непонятное.
– Виноват, товарищ бригадный комиссар, неточно выразился, – снова улыбнулся Сергей. – Я с ним письменно разговаривал – писать-то эта фашистская гадина может. Вот я ему вопросы и задавал, он ответы на них вот в этом блокноте записывал, а моя знакомая – военфельдшер Татьяна Соколова, которая, помимо того, что хороший врач, так еще и в совершенстве знает немецкий язык, написанное немцем читала и мне переводила.
– Вот же, хитрый… пройдоха! – невольно вырвалось у Трофимова. – Нет, ну ты посмотри, и тут он свои необычные штучки измысливает. Придумал ведь, шельмец, даже как у временно немого врага информацию получить, а моим специалистам по допросам нос утер!.. Кстати, твоя знакомая Татьяна Соколова – это случайно не та девушка-врач, что ты из рейда по немецким тылам привез? – хитро прищурился Трофимов, угрюмость и задумчивость которого в ходе столь необычного диалога как-то постепенно улетучились и перестали давить на нервы. – А впрочем, ладно, о твоей знакомой позже. Продолжай про немца.
– Продолжаю про немца, товарищ бригадный комиссар. Помимо прочей интересной и важной для нас информации о системе снабжения и организации работы тыловых служб вермахта немецкий гауптман сообщил, что в населенном пункте Суховоля, точнее, на его окраине, немцы организовали временный сборный пункт, по типу концлагеря, для приема и содержания советских военнопленных. Там уже сейчас собраны больше двух тысяч наших пленных бойцов и командиров – причем пока и бойцы, и командиры собраны в одном месте, только содержатся в разных отделениях лагерного сборного пункта. Помимо функции сбора пленных этот пункт выполняет также функции временного рабочего лагеря – в нем собрано много специалистов строительных участков 68-го Гродненского и 66-го Осовецкого укрепрайонов, а также значительное количество личного состава строительных батальонов, которые перед войной перебросили к границе для ударного строительства этих самых укрепрайонов. Теперь эти специалисты и остальные пленные временно – до момента их отправки в постоянные концентрационные и рабочие лагеря на территории Польши и Германии – используются немцами в качестве бесплатной рабочей силы для различных работ, в том числе для работ по демонтажу объектов и сооружений укрепрайонов, сбору нашей и немецкой битой техники.
Трофимов выслушал Сергея и задумчиво уставился на карту, отыскивая на ней Суховолю.
– Странно, почему концлагерь, пусть и временный, немцы организовали именно там? Железной дороги там нет, сам населенный пункт небольшой, даже сразу и не скажешь, это маленький городок или очень большая деревня. Что об этом думаешь, лейтенант?
– Я думаю вот что, товарищ бригадный комиссар. Вот, посмотрите, по карте видно, что Суховоля, а здесь он указан как небольшой город, расположен примерно в центре неправильной трапеции, в углах которой Белосток, Гродно, Августов и Граево, а стороны образованы железными и шоссейными дорогами. Примерно посередине этой трапеции проходит почти параллельно границе рокадное шоссе Осовец – Домброво, и Суховоля находится также примерно посередине этого шоссе. Более того, от нижнего левого угла трапеции, из Белостока, через Суховолю к ее верхнему правому углу, Августову, и далее в Польшу, на Сувалки, тоже идет шоссе, причем идет почти по прямой, с небольшими изгибами. Думаю, немцы просто сочли для себя удобным собирать пленных в этом центре со всей округи, чтобы потом их было удобно транспортировать дальше пешим порядком, не загружая лишний раз и так сейчас перегруженную снабжением их наступающих войск железную дорогу.
– Ну, хорошо, лейтенант, допустим, это действительно так. Что дальше?
– А дальше, рассудите сами, товарищ бригадный комиссар. Немцы сейчас фактически делают за нас нашу работу – собирают личный состав разбитых и потерявших управление подразделений со значительной территории в одну кучу и в определенном месте, о котором нам стало известно. Осталось только уже собранных людей оттуда вовремя забрать. А хлебнув немецкого «гостеприимства», и прочувствовав на собственной шкуре идеологию обращения «высшей расы» с остальными малоразвитыми народами, в особенности со «славяно-азиатскими дикарями», даже те из них, кто не был захвачен в бою, а сдался в плен сам, – по различным причинам, но сам, добровольно, – уже сейчас наверняка кардинально пересмотрели свои убеждения. И, если их сейчас освободить, вооружить и поставить в строй, более беспощадных к немецким захватчикам бойцов трудно будет найти. Еще момент. Наши бойцы и командиры там обретаются пока недолго – два-три дня. Злобы и ненависти к фашистам, как я только что сказал, у них сейчас уже через край. А вот физические кондиции от тяжелой работы, скудного питания и бесчеловечного обращения с ними со стороны лагерной охраны серьезно снизиться не успели. Соответственно, и боевая эффективность после освобождения у них будет близка к максимальному уровню. И последнее. Подумайте, товарищ бригадный комиссар, какой моральный и идеологический эффект произведет появление бывших пленных в составе наших частей, их рассказы о плене и освобождении. Вот вам две темы для обсуждения в солдатской среде, так сказать, навскидку. С одной стороны, мы своих не бросаем, специально вернулись за ними аж в немецкий тыл, с другой – после рассказов бывших пленных об условиях содержания и обращении с ними там вряд ли кто захочет сдаваться в немецкий плен добровольно.
– Согласен, лейтенант. Со всем, что ты сейчас изложил, согласен! Что конкретно предлагаешь?
– Перехожу к конкретике, товарищ бригадный комиссар. Вы сейчас сами подтвердили, что необходимость освобождения советских пленных не вызывает у вас никаких сомнений или возражений. Но есть обстоятельства, которые требуют сделать это как можно быстрее, и именно поэтому я и прибежал к вам на ночь глядя. Дело в том, что раненый гауптман сообщил о двух моментах, которые вынуждают нас очень поторопиться с атакой лагеря и освобождением наших пленных. Первое. Сейчас охрана концлагеря относительно небольшая, да и в самом Суховоле немецких войск немного – максимум, пехотный батальон. Ну, может быть, еще какие-нибудь части усиления типа артиллерийского дивизиона из состава пехотного полка или приданной из резерва командования роты легкой бронетехники. Не факт, что потом охрану не усилят или не расквартируют в этом населенном пункте дополнительные части. В Суховоле ведь до войны, помимо управления и штаба 27-й стрелковой дивизии, был дислоцирован еще и ее стрелковый полк, так что места для дополнительного размещения своих подразделений немцам хватит. Второе. Раненый гауптман сообщил, что в сборный пункт постоянно прибывают новые партии пленных, вследствие чего он уже переполнен, а расширять его не планируется. Поэтому со дня на день значительное количество пленных большой колонной и пешим порядком погонят из Суховоли в Августов и далее через границу в Польшу, в Сувалки. Там крупный транспортный узел и центр снабжения третьей танковой группы вермахта. И уже оттуда их будут по железной дороге отправлять дальше, в различные постоянные концлагеря на территории Польши и Германии. Как видите, товарищ бригадный комиссар, действовать необходимо немедленно, и планируемый на послезавтра выезд придется перенести на сегодняшнюю ночь, в крайнем случае – на утро.
Трофимов вновь почувствовал раздражение. Да, пленных освобождать надо, это даже не обсуждается. И резоны лейтенант Иванов привел правильные, и описал все очень точно. Но вот как, каким образом и какими силами их освобождать… Ведь сейчас по вновь создаваемой группе лейтенанта Иванова ничего еще толком не готово – ни техника, ни транспорт, что он просил, ни личный состав для прикомандирования и обучения… Сейчас уже вечер, если выезжать в ночь – осталось всего несколько часов! Авантюра, по-другому не скажешь. А ведь эту авантюру еще надо согласовывать с Титовым и как-то обосновывать личное участие в ней лейтенанта Иванова, которого ему приказали всеми силами оберегать от всяких опасных похождений…
Попутно, вкупе с раздражением, к Трофимову припожаловала и профессиональная подозрительность, которая помогла сформулировать закономерный вопрос, а откуда это раненый командир обычной немецкой пехотной роты так много знает о концлагере и, вообще, о размещении немецких войск в Суховоле? Уж не ловушка ли это? Лейтенант Иванов об этом не подумал?
– Подумал, товарищ бригадный комиссар, – ответил на вопрос Трофимова Сергей. – И по результатам беседы с гауптманом могу с весьма высокой степенью вероятности сказать, что если немец и врет, то в мелочах. А знает так много о концлагере и немцах в Суховоле потому, что его рота как раз входила в состав батальона 329-го пехотного полка 162-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса вермахта, который, после отступления частей нашей 27-й стрелковой дивизии от границы и оставления Суховоли, был направлен для занятия этого населенного пункта. И этот же пехотный батальон попутно должен был обеспечить охрану организуемого там временного сборного лагерного пункта военнопленных. А рота нашего бравого гауптмана первоначально была выделена командиром батальона именно для охраны лагеря. Но гауптман, вероятно, слишком сильно захотел поиметь славу непобедимого арийского героя и уговорил командира батальона разрешить его роте вместо охраны лагеря преследование отступающих от Суховоли в сторону Сокулки дезорганизованных частей Красной армии. Преследовал, догнал и приступил к уничтожению. А тут вдруг сзади мы… Дальше эту историю облома героических немецких военных вы уже знаете. В результате, надеюсь, этот бравый арийский гауптман если и станет когда-нибудь героем, то только героем перевыполнения плана лесозаготовок где-нибудь на Колыме. Ирония судьбы – концлагерь от него все равно никуда не денется, только собственная роль в процессе движения материи поменяется: вместо охраняющего гауптман охраняемым станет.
– Ну, хорошо, лейтенант. Допустим, ты меня убедил в необходимости срочно выдвигаться в немецкий тыл и освобождать пленных. Но как, какими силами и средствами ты собираешься это делать?!
– Ничего невозможного, товарищ бригадный комиссар. Обычное дело – скрытное выдвижение, разведка местности, в том числе путей подхода и отхода, короткая, но интенсивная ночная атака и уничтожение расслабленной текущим ходом войны охраны, затем отвод пленных с постановкой заградительных и отсекающих засад. А дальше, как говорится, война план покажет. Я тут прикинул, мне не так уж много людей понадобится. Возьму свою группу, взвод броневиков старшего сержанта Гаврилова, транспорт, что мы с вами сегодня оговаривали, да и пойду. Вот только нужно будет с собой дополнительно пару медиков взять – они нам там понадобятся, поскольку, сильно подозреваю, раненых в лагере будет много, а вопросами медицинского обслуживания советских пленных немцы не занимаются принципиально. И, к слову, раз уж речь зашла о медиках и медицине… пользуясь случаем, хотел попросить вас, товарищ бригадный комиссар, прикомандировать к нашей группе в качестве врача в пункте постоянной дислокации военфельдшера Татьяну Соколову и…
Договорить Сергей не успел – его речь прервал рев Трофимова, чье копившееся в течение дня раздражение наконец нашло удобный повод и вырвалось наружу.
– Что?! Молчать!.. Ты что же, лейтенант, считаешь, что война вокруг тебя – это игрушки?! – бушевал бригадный комиссар. – С нами сейчас что, дети несмышленые воюют, которых ты, играючи, одной левой, побеждать собрался?! Или ты бессмертным себя возомнил?! Или тебе успех пары удачных диверсий в голову ударил – и ты вообще перестал обстановку адекватно оценивать?!. – Чуть успокоившись, Трофимов продолжил: – В общем, так, лейтенант. Если не хочешь до конца войны сидеть в глубоком тылу под усиленной охраной, ты со своим шапкозакидательством в стиле «одним махом семерых побивахом» заканчивай. Я вообще считаю, что риск предстоящей операции по освобождению пленных слишком велик и тебе лично там делать совсем нечего. Но очень уж ты, засранец, повод важный нашел – советских людей из плена вызволять. А я просто не представляю себе, кто, кроме тебя, с твоей удачливостью и опытом из будущего, сейчас это сделать сможет. Поэтому и не отказываю тебе в этой попытке. Но ты – не наглей! И количество бойцов для рейда я сам определю! И в рейд с тобой, как уже говорил, лично пойду, а то, боюсь, ты решил всех немцев на территории Белоруссии один победить. – И, уже совсем успокоившись, добавил: – А военфельдшера Соколову, эту твою, гм… знакомую, я к организуемому отряду прикомандирую, раз уж ты так сильно хочешь, чтобы она поближе к тебе была. Это как раз не сложно будет сделать. И пару санинструкторов ей в помощь найдем. Может быть, хотя бы ради нее ты перестанешь в немецких тылах на рожон лезть.
Потом Трофимов снял телефонную трубку и принялся сыпать распоряжениями.
А Сергей, в режиме «ошпаренной кошки», помчался готовиться к экстренному выезду сам и готовить своих бойцов, технику, вооружение и все остальное, попутно нет-нет, да и размышляя на втором плане сознания о том, как там все сложилось сегодня у Хацкилевича, в Белостоке?..
Глава 5
Небольшая колонна в составе автомобиля командующего 6-го мехкорпуса генерал-майора Хацкилевича, пары средних пушечных броневиков и двух грузовиков с бойцами взвода охраны медленно ползла по ямам и воронкам основательно разбитого немецкой авиацией шоссе, вдобавок к ямам и воронкам весьма плотно загроможденного брошенной на нем техникой, как сгоревшей в результате налетов немецкой авиации, так и просто оставленной прямо на дороге в результате поломок. И эта медлительность перемещения по всего лишь сорокакилометровому отрезку дороги между Сокулкой и Белостоком Хацкилевича весьма сильно раздражала. Раздражала потому, что сейчас был дорог каждый час и сам он, на своем вездеходном автомобиле Газ-61 – специальной модификации «эмки» для высшего командного состава Красной армии со всеми ведущими колесами – мог бы даже по этому, разбитому и загроможденному шоссе, ехать значительно быстрее. И, наверное, уже с час назад был бы на месте. Но вот охрана… Приданные броневики охраны еще могли бы угнаться за его вездеходом по такой дороге, а вот грузовики с бойцами – уже никак.
На обязательном и отныне постоянном наличии охраны, да еще не только в виде пары броневиков, но и целого взвода бойцов на транспорте и с автоматическим оружием, вчера и сегодня утром упрямо настаивал все тот же неугомонный лейтенант Иванов – ну, прямо все уши прожужжал. А бригадный комиссар Трофимов и дивизионный комиссар Титов, после того, как прослушали короткий, но эмоциональный рассказ лейтенанта Иванова о том, что сейчас вытворяют в советских тылах переодетые в форму Красной армии диверсионные спецгруппы 800-го «учебного» полка особого назначения «Бранденбург», прониклись. И прониклись настолько, что единым фронтом выступили в поддержку идеи выделения для новоиспеченного командующего Белостокским укрепрайоном постоянной охраны в целях обеспечения его безопасности. Хацкилевич выслушал заинтересованные стороны, внял объективным доводам и вот теперь, в компании Титова и в состоянии сильного раздражения, медленно тащился по разбитой дороге.
Хотя сам себе Хацкилевич мог бы признаться, что его раздражение было вызвано не только и не столько медленной скоростью передвижения по разбитой дороге. Основная причина плохого настроения генерал-майора крылась в другом: в том, что он вот уже более двух суток – с тех самых пор, как его 6-й мехкорпус не смог выполнить боевую задачу под Гродно и уже там, потеряв чуть ли не половину своей материальной части, вынужден был начать постыдное отступление – сам себе не мог ответить на два вопроса, которые постоянно крутились у него в голове. Нет, не те два извечно знаменитых в русской философской и культурной мысли вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» Два других, но тоже очень актуальных и не менее философских в данной ситуации вопроса: «Как?» и «Почему?»
– Как?! Как немецкие войска смогли всего за несколько дней войны разгромить в приграничных боях большую часть и дезорганизовать все остальные войска первого, наиболее оснащенного и боеготового, эшелона обороны Западного особого военного округа? Как получилось так, что его 6-й механизированный корпус, объективно наиболее укомплектованный, оснащенный и подготовленный мехкорпус ЗОВО, лучший на всех учениях и по результатам всех проверок, в первые же дни войны понес такие ужасающие потери? Потери, поставившие крест на возможности использования мехкорпуса не только в качестве основного оперативно-тактического соединения подвижных войск Красной армии, но и в принципе как самостоятельного боевого соединения? И если бы не так вовремя поступившая информация о том, что отступать от Гродно на Волковыск и далее на Слоним смерти подобно, сейчас его 6-й мехкорпус уже вообще прекратил бы свое существование в качестве организованной боевой части…
И второй, не менее актуальный вопрос – почему?
Почему доблестная Рабоче-Крестьянская Красная армия, на обучение и оснащение которой весь советский народ, в едином порыве, не жалея ни сил, ни средств, отдавал последнее и которая так долго и упорно готовилась к неизбежной войне, в результате оказалась настолько не готова к этой войне, что немецкие войска наступают там, где хотят и как хотят, при этом как будто даже не ощущая сопротивления советских войск?!
Почему созданная перед этой войной советскими военными теоретиками и принятая в РККА в качестве новой военной доктрины, внесенная в боевые уставы концепция «глубокой наступательной операции», эффективность и целесообразность которой потом постоянно доказывалась военачальниками всех рангов, вплоть до нынешнего начальника Генерального штаба РККА Жукова, на различных маневрах и командно-штабных играх, в первые же дни войны потерпела столь сокрушительное фиаско?
Ведь разработанная Триандафилловым и Калиновским «Теория наступления современных армий в современной войне», ставшая потом основой для этой концепции и получившая со временем звонкий лозунг «войны малой кровью, на чужой территории», демонстрировала огромный потенциал автобронетанковых войск в ведении наступательных операций, в том числе при взломе боевых порядков противника и организации контрударов. Постулаты этой теории были такими логичными и непротиворечивыми, а сама теория столь удачно вписывалась во взгляды на тенденции современной маневренной и механизированной войны. И создание механизированных корпусов, в качестве подвижных и мощных инструментов глубокого прорыва вражеской обороны на основе массированного применения танков, тоже проводилось в рамках этой теории и этой военной доктрины.
Ведь как все хорошо и красиво получалось на различных учениях и в командно-штабных играх перед войной!
Четкие и согласованные действия родов войск, огромные массы танков, совместно с кавалерией красиво и грозно устремляющиеся на прорыв вражеской обороны. А в небе героическая авиация, сотнями своих самолетов затмевающая даже солнце. Еще массированные парашютные десанты, выбрасываемые десятками самолетов прямо на голову врагу в его тылы, вносящие там хаос и сумятицу.
В результате мы неизменно героически побеждали, мощными контрударами во фланги вгрызаясь в перешедшего границу агрессора, потом молниеносно развивали наступление в глубь его боевых порядков, переходили на его территорию и красиво завершали разгром…
И вот теперь уже несколько дней идет реальная война. И идет она совсем не так, как это представлялось на учениях и маневрах. И вся наша оборона, все эти укрепрайоны, на которые было затрачено столько сил и средств, оказались для немцев тоньше папиросной бумаги. А ответная попытка высшего командования Красной армии осуществить на практике положения теории глубокой наступательной операции и организовать под Гродно, в том числе и силами его 6-го мехкорпуса, «мощный и сокрушительный» контрудар во фланг наступающих немецких войск, так красиво и успешно отрабатываемый на предвоенных картах, обернулась настоящей катастрофой.
А что сейчас вытворяют немцы?! Вот их танковые и механизированные соединения сейчас, в ходе своего наступления, как раз очень эффективно и показательно демонстрируют на практике действия, почти один в один повторяющие основные положения теории глубокой наступательной операции. Так почему же наша Красная армия оказалась настолько не готова к этой войне?!
Впрочем, две основные причины того, как и почему немецкие войска так легко разгромили его корпус и сейчас громят советские войска под Минском, вчера уже указал лейтенант Иванов, изучавший ход этой войны там у себя, в будущем.
Отличная организация связи немецких войск, причем не только радио или телефонной связи с командованием, но и оперативной связи между подразделениями на поле боя. Хорошо спланированное и отработанное взаимодействие родов войск в ходе наступательных и оборонительных действий. Плюс рациональная тактика – их пехота не бросается со штыками на танки, пулеметные гнезда и иные укрепленные огневые точки, как наша сейчас. Встретив сопротивление, их пехота тут же вызывает артиллерийскую поддержку или, если не помогло, – авиационную поддержку, и так до тех пор, пока в полосе наступления не будут подавлены огневые точки с тяжелым вооружением и узлы обороны. А уж эта их проклятая авиация, прибывающая по вызову… Немецкие самолеты, кажется, вытворяют в небе все, что захотят, почти не встречая сопротивления. И особо ненавистны их пикирующие бомбардировщики, которые с демоническим, вынимающим душу и сводящим с ума воем, невозбранно и удивительно точно терзают своими проклятущими бомбами наши боевые порядки! А за их налетами действительно следует паника, потеря боевого духа и воинской дисциплины, самовольное оставление оборонительных позиций и дезорганизованное бегство – тут лейтенант Иванов опять прав. И по приезде действительно нужно будет как можно скорее организовать переделку части легких Т-26, почти бесполезных сейчас на поле боя в качестве атакующей бронетехники, в мобильные зенитки…
И вторая причина – намного более развитая механизация вкупе с моторизацией. У немцев уровень моторизации наступающих войск реально очень высокий, что позволяет им не только быстро передвигаться и маневрировать, но и тащить с собой технику обеспечения, артиллерию, боеприпасы и топливо. А у нас? Его мехкорпус ушел в контрудар под Гродно, бросив в местах дислокации почти всю тяжелую артиллерию, боеприпасы и топливо – нечем было тащить. А что все-таки получилось взять с собой, пришлось бросать по дороге в результате выхода из строя по причине поломок или повреждения при бомбежках, причем по причине поломок – чаще. Это вполне объяснимо: межремонтный моторесурс нашей боевой техники мизерный, а технические и ремонтные службы, если и были поначалу, так быстро отстали и потерялись в неразберихе и суете первых дней войны.
Умом Хацкилевич все это понимал – все-таки он был опытным и немало повоевавшим военачальником, да и при обучении в Военной академии РККА, в отличие от многих своих сокурсников, время зря не тратил, учился на совесть. Умом понимал, но принять вот такую простую трактовку столь быстрого и столь катастрофического поражения наиболее боеспособных советских войск приграничного эшелона не мог, а может, и внутренне не хотел. И поэтому продолжал изводить самого себя вопросами, пытаясь одновременно искать и пути организации если не быстрой победы, так хотя бы минимизации ущерба от произошедшего разгрома и построения хоть сколько-нибудь приличной обороны.
Тягостные раздумья генерал-майора были прерваны внезапной остановкой. Хацкилевич, еще не до конца вернувшийся в реальность из своих мыслей, осмотрелся по сторонам и сначала ничего не понял – колонна остановилась на пустой дороге, окаймленной небольшим перелеском с одной стороны и широким, слегка заболоченным лугом – с другой. Пока Хацкилевич осматривался, к их машине от головного дозора подбежал боец и что-то тихо сказал дивизионному комиссару Титову через открытое окно, после чего Титов быстро выскочил из машины, на ходу попросив генерал-майора пока не выходить, и рванул в голову колонны, одновременно расстегивая кобуру.
Вскоре оттуда раздались выстрелы, быстро перешедшие в небольшой бой, судя по интенсивности применения автоматического стрелкового оружия и пулеметного огня броневиков. Даже башенная пушка головной бронемашины пару раз рявкнула. Хацкилевич хотел было вылезти и посмотреть, что там происходит и с кем ведется бой в голове колонны, но его машину уже взяли в плотное кольцо бойцы взвода охраны. И их командир, молоденький сержант госбезопасности, сам шалея от своей решительности, ломающимся от волнения голосом настоятельно попросил «товарища генерала» не высовываться до прояснения обстановки.
Пока Хацкилевич вяло строил командира взвода охраны и угрожал тому всяческими дисциплинарными карами, внутренне признавая его правоту в действиях по обеспечению охраны своей тушки, стрельба впереди стихла, и вскоре возле машины вновь появился Титов, весь в пыли и с несколькими ссадинами, но с довольным выражением на чумазом лице. Он окинул взглядом положение бойцов охраны возле машины, отметил недовольное выражение на лице генерал-майора, которого так и не выпустили из салона, после чего тихо похвалил командира взвода охраны и заодно поставил тому две новые боевые задачи. Обеспечить дальний периметр охраны и прочесывание окружающей местности, а также убрать технику с дороги ближе к лесу и обеспечить ее маскировку с воздуха. Сам дождался, пока Хацкилевич вылезет из машины и слегка разомнет затекшие ноги, после чего вместе с ним отошел с дороги в сторону леса для доклада.
– Диверсанты, товарищ генерал. «Бранденбург-800»… – Все, как лейтенант Иванов и говорил. Там впереди – вон, видите, примерно в тридцати метрах, – перекресток с грунтовой дорогой находится, а дальше, примерно еще в полукилометре, начинается большой лесной массив, который тянется отсюда до самого Белостока и называется Кнышиньская пуща. Вот они возле этого перекрестка и обосновались, с той стороны, где перелесок к перекрестку подходит. Командир группы и два его помощника в кустах возле самой дороги расположились, а остальные бойцы группы чуть дальше в лесу возле пулемета залегли, и сектор обстрела этого пулемета как раз весь перекресток охватывал. Сами диверсанты были в форме НКВД, действовали как заградительный пост или заслон, якобы для проверки документов и борьбы с дезертирами. Общий состав группы, задачи и их «боевой путь» сейчас уточняется у захваченного командира группы – он, кстати, судя по акценту, откуда-то из Прибалтики.
– Даже так?! – приятно удивился Хацкилевич. – Командира группы захватили?! Как же вам это удалось? И почему ты сам в таком виде?
– Да, можно сказать, случайно так удачно получилось, Михаил Георгиевич, – ответил Титов. – Командир группы со своими двумя помощниками, как увидели нашу колонну, видимо, не сразу сообразили, как действовать будут – все-таки колонна большая и хорошо вооруженная, да еще с броней. А пока они решали, как себя повести, их обнаружил командир передового броневика, остановился, навел башенный пулемет и подал сигнал об обнаружении неизвестных. После этого они, очевидно, не рискнули убегать под пулеметным огнем и решили играть роль патруля НКВД до конца. Когда после остановки колонны я подошел к головной бронемашине, их старший, под видом лейтенанта госбезопасности как раз пытался качать права и, размахивая своим удостоверением, старался выяснить цель и маршрут следования колонны. Ну, а я, после того как лейтенант Иванов в Сокулке понарассказывал много всяких страшилок про «Бранденбург-800», в том числе и про то, что его диверсионные группы любят устраивать такие вот засады на дороге под видом патрулей НКВД, перед выездом в Белосток обговорил с нашей охраной несколько вариантов сигналов и кодовых фраз для различных ситуаций, а также и их действия по этим фразам и сигналам. Так вот, после того, как я проверил у этого псевдолейтенанта госбезопасности удостоверение и, благодаря информации лейтенанта Иванова, убедился, что оно фальшивое, я громко, чтобы слышали остальные диверсанты, похвалил их командира за бдительность – это был сигнал «к бою» для охраны. А потом предложил усилить их группу, для чего оставить им один бронеавтомобиль. И отвел этого гада, их старшего, с края дороги на противоположную сторону, за броневик, якобы чтобы представить командиру бронемашины. Ну а там, когда броневик закрыл нас от остальных диверсантов, я дал команду на уничтожение диверсантов, и командир передней бронемашины сначала отработал из башенного пулемета по тем двум, что на обочине своего старшего ждали, а потом двумя осколочными выстрелами из пушки уничтожил вражеское пулеметное гнездо в глубине подлеска. Пулемет, кстати, поврежден не сильно, думаю, можно будет его наладить и использовать. В это же время я, с помощью пары бойцов, повязал их командира. Правда, при этом весь вывозился и форму подрал – подготовка у него на уровне, да и сам по себе здоровый кабан, еле втроем справились. Так что сейчас его в темпе допрашивают, а я на всякий случай по округе прочесывание организовал… И кажется, не зря, – добавил Титов, через плечо Хацкилевича увидев, как к ним подходит бледный до зелени командир взвода охраны.
– Товарищ генерал, – срывающимся голосом обратился к Хацкилевичу сержант ГБ. – Разрешите обратиться к товарищу дивизионному комиссару?
Получив разрешение, обратился уже к Титову.
– Товарищ дивизионный комиссар, там мои бойцы обнаружили… В общем, вам бы самому на это посмотреть надо.
И, видя, что Хацкилевич направился вслед за ними, тихо продолжил:
– А товарищу генералу, наверное, смотреть на это не надо бы…
– Опасно?! – резко спросил Хацкилевич, расслышавший последние слова начальника своей охраны.
– Нет, – все так же тихо ответил сержант. – Скорее жутко.
– Тогда пошли, – недовольно мотнул головой генерал-майор. – Я не кисейная барышня, в обморок не упаду.
Через несколько минут он в глубине души немного пожалел, что так решительно рвался сюда посмотреть. Нет, он, конечно, за свою богатую войнами и боями жизнь успел насмотреться многого и всякого, но чтоб такое… Сержант привел их на небольшую поляну примерно в ста метрах в сторону от дороги, заваленную трупами убитых диверсантами людей. Мужчин, женщин, детей. Военных и гражданских. Со следами пыток, изнасилования и издевательств. Все они, небрежно брошенные здесь, были жертвами даже не немцев, а маленькой группы ублюдков, возомнивших себя прихлебателями высшей расы и вершителями судеб остальных народов, в том числе судеб беззащитного мирного населения, бегущего от войны в тыл.
Хацкилевич смотрел на растерзанные трупы красноармейцев и командиров со следами жестоких пыток, на трупы женщин, как военнослужащих, так и гражданских, со следами насилия и глумления, и чувствовал, как его меланхолия и подавленность от тягостных мыслей сменяется холодной, но очень тяжелой и очень жгучей ненавистью.
– Товарищ дивизионный комиссар, – с застывшей на лице маской бесстрастия повернулся он к Титову. – Командира группы уже допросили?
– Еще нет, товарищ генерал. Упирается, сволочь, в мужественного арийского героя играет.
– Приведите его сюда, – вновь бесстрастно сказал Хацкилевич, но, услышав, как по цепочке передали команду: «Пленного сюда», не выдержал и яростно прорычал Титову в лицо:
– Нет!!! Не пленного!!! Потому что пленный – это солдат вражеской армии, в форме этой армии воюющий против солдат другой армии по правилам и законам войны, в ходе боев попавший в плен и подпадающий под законы и правила обращения с военнопленными. А не тварь в человеческом обличье, пытающая, насилующая и убивающая беззащитное мирное население! Я вообще сомневаюсь, что такое существо можно считать человеком! Поэтому пленных здесь нет, а как относиться к этой твари в человеческом облике и что ней делать – это мы сейчас решим.
Последние фразы Хацкилевича как раз услышал захваченный живым главный диверсант, которому после этого почему-то резко поплохело, а в глазах, по мере приближения генерал-майора, стал проявляться страх. Хацкилевич, подойдя к диверсанту, демонстративно медленно осмотрел его с головы до ног, затем так же демонстративно обвел взглядом поляну, заваленную изуродованными трупами, а потом упер свой взгляд в его глаза. И вот так, глядя прямо в глаза диверсанта, медленно и как бы в раздумьях обратился к стоящему неподалеку Титову.
– Товарищ дивизионный комиссар! Мне кажется, при проведении допроса этого, гм… существа, вы и ваши подчиненные проявили явно излишний гуманизм, неуместный и недопустимый в данной ситуации. На недопустимость такого излишне гуманного обращения с этим позором человеческого рода совершенно определенным образом указывают вот эти тела, сваленные вповалку на поляне, а также следы жестоких пыток и издевательств на этих телах. Они, все эти представители «высшей расы» и их прихлебатели, вроде таких вот, как этот националистический ублюдок, называют всех нас, советских людей, безбожниками, а себя, наоборот, причисляют к поборникам божественной идеи и христианских канонов. Но ведь сказано в одном из этих христианских канонов примерно так: «Какой мерой меряете, такой и вам отмерено будет». Так вот, смотрю я на эти растерзанные тела, и думаю – какой же тогда мерой отмерить этим тварям, что учинили такое?!
Хацкилевич медленно и размеренно говорил, а сам продолжал смотреть в глаза фашистского диверсанта и видел, как страх в них сменяется паникой, а затем ужасом. На последних словах генерала тот забился в истерике в руках конвоиров, стремясь упасть на колени, и громко заверещал, что он лично не принимал участия в пытках и издевательствах, – это все они, его подчиненные, а он сам нет, и вообще, он искренне готов сотрудничать и все-все расскажет добровольно, а еще он очень ценный источник сведений и еще много-много раз пригодится товарищу генералу…
Хацкилевич с омерзением отстранился от извивающегося у его сапог «почти арийского сверхчеловека», кивком головы указал Титову, чтобы тот заканчивал допрос, а сам, сгорбившись, пошел обратно в машину. Он чувствовал себя очень виноватым перед всеми этими погибшими в муках людьми. Виноватым в том, что, будучи военным и командиром высокого уровня, не смог достойно встретить врага и уничтожить его, если уж не на чужой территории, так хотя бы на границе или в приграничье. В результате чего мирное гражданское население побежало в тыл, по пути попадая то под обстрелы и бомбежки немецкой авиации, то в лапы таким вот упырям-диверсантам. В таком состоянии, сгорбившимся и опечаленным, и застал его через двадцать минут Титов, бодрым шагом примчавшийся доложить результаты допроса полностью пересмотревшего свои взгляды на вопросы сотрудничества вражеского диверсанта.
– Ну, что можно сказать, товарищ генерал. Немцы, конечно, фашисты и нам сейчас враги, но в сообразительности и умении немецких военных использовать обстоятельства в своих целях им не откажешь. Те трупы на поляне, то есть уничтожение под видом патруля НКВД малочисленных групп наших военных и гражданских – это, как оказалось, была не основная задача диверсионной группы. Этим подонки занимались, так сказать, в свободное время и «для души». Кстати, в ходе такой «охоты» диверсанты захватили две полуторки с боеприпасами и всяким военным имуществом и «эмку», все машины исправны и замаскированы дальше в сторону той поляны, будем уезжать – заберем их с собой. Но я отвлекся, прошу прощения, товарищ генерал. Основной задачей этой диверсионной группы было под видом патруля НКВД выяснять маршруты движения, а также места остановок и стоянок армейских колонн, проходящих через перекресток, а потом наводить на эти колонны свою бомбардировочную и штурмовую авиацию. Причем действовали хитро, и выбор именно этого перекрестка не случаен. Как я уже говорил, дальше, примерно в полукилометре, начинается большой лесной массив, по которому дорога идет до самого Белостока. Искать в этом лесном массиве дорогу и колонны на ней, чтобы бомбить, затея практически бесполезная. Так они что придумали, хитрые твари… Колонны, идущие в сторону лесного массива, на этом перекрестке под различными предлогами заворачивали в обход по опоясывающим лес грунтовкам, а потом наводили туда авиацию. И по результатам, надо признать, эти сволочи преуспели. За неполные трое суток, что диверсионная группа на этом перекрестке обосновалась, они не менее десяти колонн в обе стороны под практически полное уничтожение подставили – им немецкие летчики результаты налетов потом сообщали, для отчетности, с-с-уки…
Теперь приятные новости. Ввиду малочисленности диверсионной группы обязанности радиста в ней выполнял командир, как наиболее способный к радиоделу. Сотрудничать он, после вашего монолога на поляне, ну очень сильно готов, прямо рвется. Рация в ходе боя тоже уцелела, они ее в стороне от своей лежки прятали, так что возможны варианты. К примеру, можно при желании как минимум один раз успешно навести немецкую авиацию на что-нибудь очень хорошо защищенное зенитной артиллерией или вызвать в заранее подготовленное место еще пару диверсионных групп, где их и уничтожить. Можно и еще что-нибудь придумать, но это уже в Белостоке, не спеша. Так что, товарищ генерал, берем эту тварь с собой для дальнейшего использования, или оставим тут, на дереве, в компании с веревкой и поясняющей табличкой на груди?
– Берем, – решил Хацкилевич. – Как говорят умные люди: «С поганой собаки – хоть шерсти клок».