– Немцы! Напали с гор! – Всем в ружье! – заорал тот, выскочив на улицу. – К бою! Наумов тоже схватил винтовку и, проверив обойму, выбежал следом. Впереди снова послышался треск выстрелов и, мелькнули вспышки огня. – Ложись, ложись! – кто-то закричал с боку. Иван упал на мокрую землю, укрывшись за большим камнем. Передернул затвор и выстрелил в сторону склона горы. Несколько пуль ударили в камень, высекая искры и, унеслись в ночное небо. Слева мелькнула тень – это был Василий. Он упал рядом, тяжело дыша. – Десант, немецкий. Человек двадцать. С минометом. Двое наших уже убиты. Ты лежи тут и не высовывайся, мы сами разберемся. Сейчас ребята развернут пулемет и им мало не покажется… В подтверждение его слов позади раздалась длинная очередь. Патронов не жалели поливая склон смертельным градом пуль. Василий еще что-то сказал, но его слова утонули в шуме стрельбы и раскатах грома. Махнул рукой и скрылся в темноте. Вскоре все затихло – видимо противники оценивали ситуацию. Но, тишина была мимолетна – протяжный свист и метрах в двадцати расцвел яркий цветок взрыва. Затем еще и еще один ближе. Осыпало землей, в ушах зазвенело. Пора было покидать позицию и найти более безопасное убежище. Снова застрекотал пулемет позади. Снова свист мины, взрыв. Пулемет замолчал. Иван сделал два выстрела и начал отползать в направлении лагеря. Впереди на спине лежало чье-то тело с зажатой в руках на уровне груди винтовкой. Часовой. Первый из тех, кто погиб. Обогнув его по дуге, Наумов устремился дальше. Пулемет все еще молчал – видимо расчет накрыло минометным огнем. То тут, то там слышались одиночные хлопки Мосинок и глухие трели автоматных очередей. Показалось, что он слышал отрывочные команды на немецком языке, но снова прислушавшись, так ничего и не разобрал. Гроза набирала силу. Молнии засверкали все ближе и все чаще. Когда он в темноте не без труда нашел пулеметную точку, то обнаружил, что его опасения подтвердились. Расчет был убит минометным обстрелом. Они так и лежали рядом присыпанные землей, побитые градом осколков. Первым делом Иван проверил исправность пулемета. MG-42 – «швейная машинка Гитлера». В этот поход его взяли из-за относительной легкости и убойности. Ствол и ствольная коробка были в полной сохранности. Лента заправлена и израсходована процентов на сорок. Он оттащил мертвые тела в стороны и, заняв позицию за пулеметом, стал ждать, когда впереди появятся фигуры немецких десантников. Стрельба немного поутихла. В отличие от грозы. Грозовой циклон набрал силу, проливая на головы шквал воды. Треск молний оглушал. Временами становилось страшно, что одна из них попадет в пулемет и испепелит в прах. Спустя минут десять, когда руки заныли от напряжения, на склоне появилось несколько фигур. – Давайте сюда, здесь все мертвы! – крикнул Наумов по-немецки. Одна фигура поднялась в полный рост, следом вторая. И тогда он открыл шквальный огонь. Фигуры упали, подкошенные, а он все жал на курок, пока пулемет не замолчал. В ответ вокруг взметнулись фонтаны брызг из воды, грязи и мелких камней. Нужно было уходить, иначе и его накроют минометным огнем. Он уже развернулся, чтобы ползти вниз, в сторону лагеря, когда протяжный свист, переходящий в зловещее шипение словно парализовал, заставил замереть и вжаться в землю. Одновременно с этим – яркая вспышка молнии ударила в землю метрах в двух. Взрыв, треск, огонь, боль – все смешалось в невообразимом коктейле и погасло. Наступила темнота… Что-то мокрое касается лица. Дождь. Это точно дождь. Он все еще идет, капает на лицо и он его чувствует. Значит живой. Никакой боли нет, только жажда и чувство невесомости. Она кружит и кружит, от этого подкатывает тошнота. Он открывает рот, подставляя под капли, но они падают мимо – на лицо и немного на губы. Боже, как хочется пить… «Доктор, он очнулся» – Словно сквозь ватную пелену слышит он женский голос, похожий на голос матери. «Мама, мамочка!» – Что есть мочи кричит он, но голос удаляется, пропадая в дали… Он открыл глаза, и вместо темного грозового неба увидел белый потолок с обвалившейся местами побелкой. Было тихо, только изредка чирикали птицы и шумели порывы ветра. Зажмурился на пару секунд, но перед глазами был все тот же обшарпанный потолок. Повернул голову чуть вправо – деревянная рама окна, наполовину прикрытая белой занавеской, на подоконнике одинокий глиняный горшок с кактусом. Послышался звук отворяемой двери, и чей-то голос бодро спросил: – Ну что, больной, очнулись? Иван повернулся на звук. Рядом с койкой стоял человек в белом халате, средних лет, в очках в толстой оправе и с картонной папкой в руках. – Кто вы? – тихо спросил он. – Я ваш лечащий врач – Сергей Иванович Панарин. – Где я? – В Ростовском военном госпитале, – ответил тот, раскрыв папку. – Тяжелая контузия, черепно-мозговая травма, осколочное ранение обоих ног. Два месяца в коме. Мы уже думали не выкарабкаешься, а ты – гляди молодец какой. Помнишь, как зовут то тебя? – Наумов Иван… – Вот и хорошо, – улыбнулся доктор. – Значит, голова работает. Ну, отдыхай пока. Сейчас пришлю медсестру, принесет тебе водички. – Постойте, – попросил Иван. – А какой сейчас год? Сергей Иванович замер, приспустил очки на нос и уставившись на него подозрительно, спросил: – А ты как думаешь? – Тысяча девятьсот девяносто четвертый… Он одобрительно кивнул и молча вышел из палаты. конец