Письмо я писал три дня. Продумывал всю информацию, вспоминал, старался дать такие детали, прочитав о которых гэбэшники просто схватятся за голову. Сейчас их не может знать НИКТО, кроме тех, кто непосредственно допущен к определенному заданию, и соответственно их руководители. Например – тот же Андропов. И Андропов не сможет проигнорировать мое письмо, если им займется сам Брежнев. В этом году наш «всесоюзный дедушка» еще бодр, энергичен и хорошо соображает. Еще не успели отравить его мозг мощными транквилизаторами. Кстати сказать, я встречал и такую информацию, в которой сообщалось, что огромное, если не главное участие в отравлении Брежнева принял сам Андропов. Во время его руководства КГБ за рубежом создавались офшорные компании, в которые закачивались сотни миллионов, если только не миллиарды долларов. Из этих денег поддерживалась работа агентуры за рубежом, деятельность разведки. Я не особо верю в то, что Андропов целенаправленно травил Брежнева, чтобы занять его место. Но вот тот факт, что при умственно ослабленном, полусонном Брежневе сильный, энергичный глава КГБ мог иметь гораздо большую, практически неограниченную власть, – это без всякого сомнения. А спецслужбам я никогда не верил и не верю. Их задача – «цель любыми средствами». И плевать на людей, плевать на все, что касается гуманизма и порядочности. Важна только цель. И это касается не только советских спецслужб, вообще всех спецслужб всех стран мира. Так было и будет всегда. И потому мне следует их опасаться. Забавно, вспомнилось: на ЦРУ в восьмидесятые годы работал один крупный инженер, нанесший СССР огромный ущерб. Как потом подсчитали в США – порядка десяти миллиардов долларов. Он продал им ценные секреты, касающиеся военных изобретений. И вот когда КГБ взял его «под колпак» и он запросил помощи у американцев, они в виде помощи прислали ему ампулу с ядом. Мрази, ей-ей! Кстати сказать, я не склонен преувеличивать умение ЦРУ работать с разведкой. Мне запомнился случай, как ЦРУ потеряло своего ценного агента. Из посольства на его домашний адрес прислали письмо от тамошнего резидента и плату за очередную порцию предательства! И смешнее придумать нельзя – как на грех, этого человека перед тем заподозрили, и теперь только и искали подтверждения его предательской работы. И вот на тебе! Получите! У меня даже были мысли, что это сделано нарочно. Надоел агент, толку от него нет – вот и списали. Чтобы не болтался рядом с посольством и не канючил. Но скорее всего, это лишь идиотизм одного из исполнителей, в который даже трудно поверить. Такое бывает. Люди, они такие… люди! Написав письма, я их аккуратно запечатал, с таким расчетом, чтобы вызвать особый к ним интерес. Чтобы обязательно дошли до адресата. Чтобы не потерялись на уровне мелких «отсеивателей». Кстати сказать, очень хотелось, чтобы в дело включился сам Брежнев. Мне представляется, что он – хороший человек. И действительно радеет за свою страну. А вот к Андропову у меня огромное недоверие. Вообще-то Горбачева в Москву вытянул именно он. А значит, он и виноват в том, что натворил этот Меченый. Мне представляется, Горбачев – агент влияния спецслужб. Не на жалованье, нет! Ему нужна была слава, ему нужно было мировое признание, и он упивался властью и тем, что она дает. Он искренне считал, что народ его обожает. «Лучший немец года» – такое звание ему дали немецкие власти, когда Горбачев без всяких условий взял да и позволил разрушить Берлинскую стену. И затем вывел наши войска из Германии. Фактически сдал страну американцам. И потом немцы говорили, что он мог потребовать для СССР за объединение Германий огромные деньги, сотни миллиардов долларов! И они готовы были их дать! Но ему дороже оказалась медалька от конгресса США и звание – «лучший немец года». И, мне думается, это доказывает, что Горбачев являлся агентом влияния. Его крепко держали в руках – скорее всего, на каком-то компромате. А может, и банальные деньги… он ведь и в 2018 году никак не бедствует. Фонд свой имеет! Все было готово, но отправить письма я собирался позже, когда поеду в Москву подписывать договор с издательством. В том, что я его подпишу, вернее, в том, что мне предложат его подписать, у меня сомнений не было. Все-таки пишу я хорошо, без ложной скромности, и в этой книге выложился по полной. Не хуже Стругацких пишу, а может, даже получше. Первые книги Стругацких вообще читать невозможно – сплошные шпионы и противоборства с американцами. Стандартный набор советского писателя-фантаста. В то время фантасты писали или о мальчиках-пионерах, пробирающихся зайцем в космический корабль, или о шпионах, мешающих советскому человеку строить коммунизм, – все как полагается. А вот на «Трудно быть богом» я вырос. И мне казалось, лучшей книги и быть не может. А потом начал сравнивать и понял – многие из моих коллег (и я сам в их числе) давно уже превзошли Стругацких по уровню написания книг. Устарели они, эти Стругацкие (да закидают меня дерьмом злобные хейтеры!). В их время они были лучшими, возможно, потому, что других-то по большому счету и не было. А уж когда из «Трудно быть богом» сделали гимн либеральной общественности, я совсем затосковал. Дошли до того, что из этой книги создали мерзейший во всех отношениях фильм, некий мозговой выкидыш режиссера-либерала, который показал, как он видит окружающую действительность. И жил он, как оказалось, среди людей-уродов, ползающих в грязи, и только главный герой, слегка ненормальный, – весь в белом. И только этот герой заботится о Правде, осаждаемый прислужниками режима и подлыми фашистами. Отвратительно! Это на самом деле отвратительно! После этого фильма уважения к Стругацким у меня сильно поубавилось – будто глаза раскрылись. Я увидел, что именно они имели в виду. А режиссер только это все утрировал в угоду своей психической неуравновешенности. «Трудно быть богом» – это история о том, как некто вдруг посчитал, что другие люди живут НЕПРАВИЛЬНО, что у них нет демократии и надо внедрить в их среду специальных людей, продвигающих человеколюбие и демократию. И если ради этого надо финансировать боевиков, строить заговоры, так это все для благой цели. Ради людей. «Потому что мы не можем иначе! Демократия должна восторжествовать во всем мире! Пусть даже прольется немножко крови недемократичных народов. Таково наше бремя! Мы исключительная нация!» С годами переосмысливаешь многое, в том числе и книги. Некогда для меня было откровением, когда я читал книгу Сергея Лукьяненко, в которой он великолепно показал НАСТОЯЩИЙ «Мир полдня». Мастерски, великолепно показал, так, что мороз по коже пошел. Интернаты для детей, которых Наставники заставляют делать то, учиться тому, что они, Наставники, считают нужным. И не важно, что у ребенка нет выбора, что он страдает и психика его может сломаться. Это ОБЩЕСТВУ нужно, и потому маленький человечек должен быть растоптан. Он ничего не значит. Муравейник – все, человек – ничто. И этот мир страшен. Нечеловечен. На самом же деле это сублимация коммунистических идей. Увы, нежизнеспособных. Эдакий «город Солнца» на современный манер. И мне стало горько – ведь мы выросли на всем этом! Это Я – Румата, который освобождает народ, угнетенный злой недемократичной властью! Это все МЫ! Были. А теперь такими себя считают штатовцы. И ощущение, будто они взяли книгу Стругацких как инструкцию к действию. Увы. Закончив «кляузу» на злых предателей, я снова занялся написанием книги – второй книги из серии про Найденыша. Что-то не припомню, чтобы в советское время фантасты делали серии из трех-шести книг. Буду первым! Народ любит серии, и он получит серию! *** После того как с Зинаидой Михайловной случился тот казус с оргазмом в больнице, она дала себе зарок не думать о Михаиле. Не думать, да и все тут! Вот только забыла старую притчу о желтой обезьяне. Это когда Ходжа Насреддин лечил одного жадного ростовщика и велел во время лечения его многочисленной и не менее жадной родне не думать о желтой, противной обезьяне, о ее красной заднице, об ее ужимках и прыжках, о тонком, противном хвосте, которым она цепляется за ветки и скачет по ним, как демон! Не думать о ней, иначе лечение не получится! Ну и само собой – ничего не получилось, и Насреддин обвинил в этом родню ростовщика, которая так и не смогла не думать об обезьяне, а сам ушел, слушая, как они поносят друг друга, виня в том, что именно тот (или та), и никто иной виноваты в случившейся неприятности. Вот и Зинаида – чем больше она пыталась не думать о Михаиле, чем больше старалась выбросить его из головы, тем крепче он в ней держался, усевшись в душу своим мускулистым задом, на котором, как она видела, не было и жиринки. А мышцы так и ходили, так и перекатывались… мм… Она подглядывала за ним, когда Михаил занимался с гирями, отжимался и просто сидел за столом и печатал, раздевшись по пояс (жарко!). Потом она ложилась в постель и представляла, что это руки Михаила ее ласкают, и засыпала, обняв подушку, будто это был ее, такой желанный, мужчина! Зинаида сходила с ума и понимала это. Лекарство было только одно – убраться подальше и не видеть этого мужчину – никогда больше. Только вот не была уверена, что не побежит за ним и на край света. Впрочем, было и второе лекарство… нет, не алкоголь. Если бы она выпила хоть глоток спиртного, у нее точно бы «сорвало крышу», и тогда… Спиртное растормаживает сознание, и то, что ты не сделаешь в трезвом виде, пьяному кажется не только приемлемым, но и в ранге положенности. Особенно если ты уже давно совсем не пьешь. После войны Зинаида заставила себя полностью отказаться от спиртного. Слишком уж пристрастилась. Спирт есть всегда, и опасность есть всегда – как расслабиться после тяжелого дня? Как снять напряжение? Спирт, сон и мужчина… Отказаться от спиртного было очень трудно. Но она это сделала. Отказаться от мужчин – еще труднее. Но и тут она переломила себя, тем более что с годами сексуальное желание слегка приутихло. Но теперь… нечто странное. Гормональный всплеск? Вероятно, да. Как там сказано в народе? «Сорок пять – баба ягодка опять!» Ей не сорок пять, однако… все так и есть. Бабье лето, да. Это оно. Гормоны, черт их подери! Бунтуют! А Михаил – катализатор процесса. Дней десять она ходила сама не своя – внешне все как обычно, они с Михаилом общались, разговаривали обо всем на свете, строили планы, и никто, в том числе и Михаил, не мог почувствовать неутолимого огня, который сжигал ее изнутри. Она даже похудела, что Михаил тут же заметил, сказав, что Зинаида стала еще интересней, стройней, стала похожа на тургеневскую барышню. Ну вот так он представляет себе тургеневских барышень! Кстати сказать, она восстановила естественный цвет волос – светло-каштановый, почти русый, и, как сказал Миша, теперь выглядела в точности как голливудская звезда будущего. Но только без кудряшек. «Но это ничего, что нет кудряшек! Ты знаешь, что такое самурай без меча? Это все равно, что самурай с мечом – только без меча! Ха-ха-ха!» – Миша иногда выдавал такие странные фразы, которые Зинаида с трудом понимала. И ничего смешного в них как-то и не видела. Возможно ли, чтобы за эти сорок с лишним лет и юмор изменился? Или это у Миши такой специфический юмор? Первое время она очень стеснялась того, что у нее живет мужчина – чужой мужчина. Теперь, чтобы вывесить сушить трусики и лифчики, ей надо было придумать, куда их пристроить, – например, теперь можно было развесить только у себя в комнате. И так она и мучилась бы, развешивая белье по стульям и табуретам, если б Михаил, случайно обнаруживший такое вот дело, напрямую ей не сказал: «Какого черта?! Ты чего?! Я что, женских трусов с лифчиками не видал?! Ты чего от меня их прячешь? И кстати – у тебя очень красивые трусики и лифчики, завлекательные! Особенно вот эти узенькие, бикини! Мне всегда нравились бикини!» После этого Зинаида успокоилась и стала воспринимать ситуацию философски – и правда, какого черта? Что он, за почти пятьдесят лет своей жизни женских трусов не видал или голых женщин? На одиннадцатую ночь после того, как Михаил увидел ее полностью обнаженной, Зинаиде приснился кошмар. Снилось ей, что она идет через поле – гладкое такое, как футбольное, покрытое зеленой травкой. Кожу обжигают лучи солнца, а сама она – голенькая, ну как будто приготовилась лечь в ванну! И вдруг – позади слышится вой. Дикий такой, утробный – вой! Волки. Бегут волки! Огромные, целая стая! Зина пытается бежать, но ее ноги прилипают к земле, еле двигаются, увязают в ставшей липкой цеплючей траве. Зина все-таки вырывает из травы свои босые ноги и бежит – все быстрее, быстрее, быстрее! А волки все ближе! А волки клацают зубами, того и гляди вырвут кусок задницы! И мысль бьется в голове: «Они меня изуродуют! И я даже сидеть на заднице не смогу! И Миша меня не полюбит. Он должен меня спасти! Обязательно спасет!» И Зинаида кричит – громко, во всю мощь, насколько может – чтобы перекричать вой зверюг, чтобы Миша услышал, пришел, спас: «Миша! Миша-а-а!» Проснулась она от того, что кто-то ее тряс. Открыла глаза – задыхаясь, в испарине, оплетенная скомкавшейся в жгут простыней, – это был Миша. Он стоял над ней, гладил ее по голове и приговаривал: – Ну, ты чего… все хорошо… все будет хорошо! Это просто сон! – Мне приснилось, что меня настигают волки! – не выдержала Зинаида, тяжело дыша и мотая головой из стороны в сторону. – Ты не представляешь, как это было страшно! Глаза горят! Лапы с кривыми когтями! Ужас! Они хотели меня загрызть! – Это у тебя не волки, а просто драконы какие-то! С кривыми когтями! – улыбнулся Миша и убрал руку с ее лба. Она даже не заметила, что он так и держит ладонь у нее на голове. Ладонь была тяжелой, шершавой, мозолистой, видимо от гирь, и такой успокаивающей, такой родной, что Зинаиде захотелось, чтобы его рука вернулась на прежнее место. Михаил вдруг наклонился над Зинаидой, так что до ее лица осталось сантиметров двадцать, и подул ей в лоб. Зинаида невольно вздохнула, будто хотела дышать тем воздухом, каким дышал он, а Миша улыбнулся и тихо, тепло сказал: – Вот и все. Прогнал я твоих волков. Это просто проблемы у тебя накопились, переживаешь, и эти проблемы оформились в виде кошмара. Ха! Вот же ты вопила! «Миша! Миша!» Я даже перепугался – неужели, думаю, на тебя напали американские шпионы! И требуют рассказать военную тайну! Ну я и побежал на помощь, я чутко сплю. Ладно, ты спи, давай я тебя накрою. Он потянул из-под Зинаиды скрученную в жгут простыню и при этом старательно отводил глаза в сторону – ее ночная рубашка задралась на живот, и Зинаида лежала теперь наполовину обнаженной (она всегда спала без трусиков, чтобы тело отдыхало). И не делала попытки прикрыться, только смотрела ему в лицо и молчала. Накрыв ее простыней, Михаил буркнул что-то насчет кондиционера, который давно пора завести, ибо летом жарко, как в заднице у папуаса с Новой Гвинеи, повернулся к двери, чтобы выйти, пожелал спокойной ночи, но Зинаида его остановила: – Останься. Ляг со мной. Мне так будет спокойней. Иначе я не усну. Мне тревожно… Михаил остановился… лицо его окаменело, губы слегка поджались. Он не двигался. Думал. Зинаида ждала. Сердце ее бухало в грудную клетку как молот. А что, если сейчас скажет: «Нет, извини… у меня есть подруга… молодая подруга. А ты… ты просто друг. И в постель с другом не ложатся! Да и старовата ты для меня! Разве ты можешь сравниться с Олей?» И что тогда делать? Как она будет жить с ним после этого унижения? Вообще – жить?! Но Михаил ничего такого не сказал. Он осторожно сел на край кровати, Зинаида подвинулась к стене – кровать была широкой, супружеской, – и тогда Михаил лег рядом, молча, глядя в потолок. Минут пять они лежали так, не двигаясь, не издавая ни звука. Слышалось только дыхание – спокойное, размеренное Михаила, учащенное, неровное Зинаиды. Из-за приоткрытой портьеры окна на потолок падал желтый свет уличного фонаря, отражался от безупречно белой побелки и разлетался по спальне ровным сиянием, в котором можно было рассмотреть и небрежно брошенную на стул у кровати блузку, которую нужно стирать только вручную и потому она не отправилась в стиральную машинку, и бумаги на большом письменном столе у окна, и лица людей, лежащих рядом в постели, будто опасающихся коснуться друг друга. Сам воздух в спальне вдруг стал каким-то странным, нереальным, как перед грозой, – в нем чувствовалось напряжение, и это было напряжение не электрическое… По улице пронеслась машина, и блеск ее фар осветил лица, нескромно выхватив все подробности, мгновенно нарисовав картинку: вот женщина смотрит на профиль мужчины, покусывая губу и страдальчески морща нос, вот мужчина – холодный, как статуя, лежит, сцепив пальцы в замок, глядит в потолок. А потом мужчина заговорил: – Ты же знаешь, у меня есть подруга… я не хочу метаться между вами, пинаемый с обеих сторон. Я знаю, ты в меня влюблена. Но ты же понимаешь, что у нас… – Молчи! – Зинаида вдруг протянула руку и накрыла ею рот мужчины. – Только дурак в постели с женщиной, которая в него влюблена, рассказывает о том, что у него с ней ничего не получится. Я знаю, что не получится. Хотя… смотря что под этим понимать! Она убрала руку с губ Михаила и медленно переложила ее ему на грудь, оставив лежать на правом соске. А потом шевельнулась и, приникнув к мужчине, закинула на него левую ногу: – Хватит слов! Я хочу тебя! Ну! Да будь ты мужчиной, черт тебя подери! Пожалей меня! Ничего мы не скажем твоей Оленьке! И не убудет от тебя, не сотрешься, чтоб тебя черти взяли, – откуда ты на мою голову свалился?! Возьми меня, дундук ты чертов, ну! И «дундук» взял. И это было именно так, как представляла себе Зинаида. И даже лучше. Гораздо лучше! А потом они лежали – тихие, усталые, потные. Зинаида лежала на плече своего мужчины, крепко-накрепко к нему прижавшись, и вдыхала его запах – терпкий запах мужчины, с которым только что занималась любовью. Именно любовью, а не просто сексом, потому что именно в этот момент она вдруг поняла, что любит его всеми уголками своей измученной одиночеством души. И пусть это всего лишь «бабье лето», всплеск гормональной деятельности, пусть оно долго не продлится, но… сколько дней, месяцев или лет будет продолжаться – все они ее. Она знала, что как женщина ну совсем уж не может конкурировать с молоденькой девицей. Но ей было наплевать. Хоть час, да мой! А что будет дальше – да какая разница?! Жить этим днем, этой минутой, этой секундой – и будь что будет! А потом она нетерпеливо потребовала ЕЩЕ. Еще любви, еще секса… и они, как завзятые молодожены, уснули только под самое утро, уже после того как Зинаида высосала силы Михаила досуха. Он со смехом признался, что если в таком темпе будет заниматься сексом каждую ночь, то скорее всего сдохнет или станет инвалидом. И еще добавил, что это была одна из лучших ночей, которые были у него в жизни. Больше они ни о чем особенно в эту ночь и не говорили. Объятия, стоны, всхлипы и поцелуи говорили больше, чем это можно было сказать словами. Когда Зинаида проснулась, Михаила рядом не было. На подушке остался лишь отпечаток его головы, пахнущий одеколоном «Шипр» (он протирал им щеки после бритья). Зина перекатилась к этому отпечатку, привстала на локте, наклонилась и вдохнула запах «Шипра», запах мужчины. Потом села, потянулась – сладко, с зевком, и… снова упала на постель, вспомнив, что сегодня суббота и никуда идти не надо. Выходной! Можно валяться, и… не просто валяться. Ну почему бы и нет? Ее не беспокоили угрызения совести. А какого черта они будут ее беспокоить? Она что, украла мужика у этой девчонки? Он и в самом деле не сотрется, а Миша Оле ничего не скажет – если не дурак, конечно. Но Зина уже убедилась, и не раз, – не дурак. Потому – пусть пару раз в неделю ходит к своей Оленьке, а пока живет у Зинаиды, будет… в общем, все нормально будет. Только бы удержать его подле себя как можно дольше. А то ведь сбежит к своей подружке. Ведь он вообще-то и у нее запросто может жить! А как удержать? Во-первых, создать ему максимально комфортные условия. Вкусную еду готовить, пироги, например, – он как-то говорил про вкусные бабушкины пироги. Вот и наделать этих самых пирогов! И блинов с дырочками – толстых, какие его бабушка делала. Колбасы сырокопченой купить – пусть она для него и не диковина, в его светлом будущем, но здесь-то она совсем другая! Настоящая! А не такая, как он рассказывал: купишь – есть невозможно! Одежду ему хорошую достать – модную, нарядную. Джинсы купить. Он говорит, джинсами у них там все завалено, это совсем не дефицит. Впрочем, у них там ничего не дефицит – лишь бы деньги были. Хм… вообще-то, как и здесь. Или на рынке можно купить, или по блату, по настоящей цене. Что еще? Машину! Вот! Машину ему! «Волгу»! И пусть ездит! Пока с ней живет… А она «Жигули» купит. Деньги есть! Девяносто тысяч на сберкнижках! На пяти книжках. И пятнадцать – дома, на всякий случай. Вдруг срочно понадобятся – ну не в сберкассу же бежать, снимать.