Опера переглянулись, и Кузовлев, пожав плечами, сказал: – Что скажешь, Семен? Летим мы, как фанера над Парижем? Рыльский помолчал и через минуту прогудел: – Как меня все уже достало! Может, уволиться? Пойти сторожем работать – сутки дежуришь, двое дома! И на рыбалку можно сходить! Я лет десять на рыбалке не был! Как думаешь, Карпов, может мне уволиться? – Роли решили поменять? – усмехнулся я. – Парни, у меня к вам ничего личного, ей-богу. Но я буду сопротивляться до последнего, и ваше дело в суде точно развалится. И кстати – сейчас вы работаете на дьявола. Вам самим это не претит? – Это как это? На дьявола? – якобы не понял Рыльский, глянув на напарника. – Он имеет в виду, что побитые им люди – очень нехорошие. И что, отлупив их, он оказал нам услугу! – задумчиво покусывая травинку, ответил Кузовлев. – И что ему надо орден дать, за то, что он их всех отдубасил. – Вон оно как, – задумчиво протянул Рыльский. – Орден ему! Кстати, откуда у тебя огнестрельные и ножевые ранения, будущий орденоносец? Я не ожидал такого вопроса, замешкался с ответом, потом пожал плечами: – Не знаю. Я же ничего не помню! Вы же знаете мою биографию! – Мутный ты, писатель… ох и мутный! Не верю я тебе! – взгляд Рыльского из-под выпирающих надбровных дуг был острым и умным. – Врешь ты! Все ты помнишь! А вот почему говорить не хочешь – это уже другое дело. И не числишься ты нигде. Совсем нигде! Так не бывает. Чую – не все с тобой просто! Но да ладно. Хошь не хошь – а мы постараемся навесить на тебя побои мажорам. На нас напирают сверху – один из мажориков – это сынок какой-то шишки из Министерства легкой промышленности. Папа у него крутой говнюк. Сынок – просто говнюк. Они желают крови. В ближайшие недели тебя вызовут к следователю – вроде как собираются возбудить уголовное дело по «хулиганке». Наше дело телячье – обосрался, и стой! Мы нашли преступника, он не сознался – пусть следак решает, что с тобой делать. Мой совет – не позже, чем через неделю, свали отсюда куда подальше и не отсвечивай. Для суда ты не будешь Робин Гудом и юным помощником милиции. Ты хулиган, который ни за что побил хороших мальчиков. Ищи концы, чтобы прикрыть задницу, – скоро ее прижарят по полной. Он помолчал, усмехнулся, снова заговорил: – А каким приемом ты меня в воду кинул? Это дзюдо, что ли? – Не знаю, – тоже усмехнулся я. – Откуда я могу знать, если не помню? Ну что, я могу идти или вы меня арестовывать будете? – Ага, один попробовал! – с сарказмом заявил Кузовлев и покосился на напарника. – Идите! А мы тут посидим. Уж больно хорошо на природе! Сто лет за город не выезжал! Если бы не вы, сейчас бы парился в Москве! Слушай, Семен, а давай на станции пивка купим, воблы и посидим на травке? Что-то меня тоже все достало! Имеем мы право на отдых или нет? Я побежал по дорожке к Дому творчества – мимо дач, вдоль заборов, все удаляясь и удаляясь от странной парочки. Честно сказать – так их и не понял. Если они действительно хотели меня задержать – почему не задержали? А если не хотели – зачем приехали да еще и в такую рань? И как нашли меня? Впрочем – как нашли, выяснилось быстро. Приехали они на «Москвиче» (я видел его возле речки), спросили, где моя комната, им сказали, что я убежал на пробежку, и показали – куда именно. Они туда и поехали. Мое фото на каждой книжке, так что узнать меня несложно. Ну вот, вроде бы и все. Чего теперь ждать – не знаю. Если меня действительно закроют либо на подписку о невыезде – плакала моя поездка в Америку. Столько труда, столько сил затрачено… и все впустую. Впрочем – я ни о чем не жалел. Только сейчас понял – не жалею, и все тут! Я хотел сводить красивую девушку в ресторан, – я это сделал! Ее обидели, оскорбили, – я наказал обидчиков. И если бы это не сделал – сам бы себя перестал уважать. Хотя и не могло быть по-другому, ведь я – это я. Буду жить как жил. Единственно что – надо будет подстраховаться и сообщить Махрову. Он мужик ушлый, чего-нибудь да придумает. Связей у него – выше крыши. Надо будет в город съездить, переговорить. Кстати – и отвезти рукопись последней книги серии «Звереныш». * * * – Хорошо! – Рыльский выпил половину стакана холодной шипучей жидкости и с треском сорвал шкуру с красно-янтарной воблы. – Ты любишь икру? – Какую? Вообще икру? Или в частности – в этой вобле? – Кузовлев вытер пену с губ и аккуратно налил в стакан из трехлитровой банки. – В частности! – Тогда – не очень. Она ляскает, к зубам липнет, потом хрен выковыришь, а еще – горчит после нее пиво. Я лучше спинку погрызу! – Спиногрыз! – фыркнул Рыльский. – Ничего ты не понимаешь в ритуале выпивания пива! – Ритуале? Это как чайная церемония у японцев? – заинтересовался Кузовлев. – Типа – сакральное выпивание пива? – Вот! Ты совершенно приземленный, абсолютно не романтичный тип! Питие пива есть давным-давно установившийся ритуал! Обычно он происходит где-нибудь в прохладном гараже, в который допускаются только посвященные, понимающие толк в пиве. Должны быть вобла и граненые стаканы. Пиво лучше разливное, хотя допускается и бутылочное – при отсутствии вариантов. Мужики рассаживаются, наливают, поднимают тосты и пьют, обсуждая баб и международную политику. И это способствует установлению тесных связей в народе! На этом и держится русский народ! Понял теперь, темнота? – Так вот ты чем занимаешься в свободное от поиска злодеев время! – Кузовлев задумчиво пососал перышко воблы и вдруг неожиданно спросил: – Ну и как он тебе? – Крут! – Рыльский прожевал, отхлебнул пива. – По-настоящему крут. Ты знаешь, он легко мог меня уделать – как бог черепаху. И уделал. А я ведь совсем не дитя. Во мне сто тридцать килограммов, и это не все жир! А ты видел его шрамы? Это ведь пулевые ранения. А еще – осколочные и ножевые. Где он мог получить такие ранения, как думаешь? – Вьетнам? – Может, и Вьетнам. Похоже, что он из Конторы. Только зачем это скрывает? – Второе имя? Легенда? Отставник? Все может быть. Знаешь, я думаю – мы скоро получим подтверждение. Если дело по-быстрому спустят на тормозах, если хода не будет – значит, Контора его кроет. А вообще, он мне нравится. И с черными разобрался, и мажоров на место поставил. Кстати, знаешь, о чем я подумал с самого начала, когда услышал про мажоров? – Знаю. – Рыльский невозмутимо налил себе пива и поднял полный стакан. – Прозит! Отпил, ухмыльнулся: – Я тоже об этом подумал. Надо проверить по сводкам изнасилования группой лиц. А еще – исчезновения девушек. Скорее всего – второе. Эти мажоры мрази еще те! Я бы взял одного из них, да и зажал как следует. Ей-ей – потечет! Пообещать, что ему ничего не будет, что все спишется на подельников – и он их сдаст. Вот чую – сдаст! Ох, хорошо на природе, правда? – Что следаку скажем? Насчет Карпова? – Ищем… что еще сказать. Будем тянуть, сколько сможем. – Татаринцев нас на вилы подымет, сам знаешь. Его дерут и в хвост, и в гриву – за тех ментов. – Твари они были, ты же знаешь. Настоящая банда! И поделом он их завалил. И да, я уверен, что это он, – если меня так легко сделал, то бывшие колхозники-лимита? ему на один зуб. Видел, какой у него взгляд? Это волкодав! Он бы и нас мог убить! Легко! – Не мог. Я знаю – не мог. Помнишь того водилу, что из такси? Что тот ему сказал? Мусора, и все такое. Так вот сразу после этого Карпов приказал ему остановиться, и таксист даже испугался – показалось, что щас в морду ему прилетит! За «мусоров». Не будет он ментов убивать… если только ему не станут угрожать смертью. Ощущение у меня такое. – И у меня – такое. Только вот закона это не отменяет. Закрыть могут просто на раз! Давай займемся мажорами? Хачики заявление подавать не будут, точно он сказал. А вот мажоры… это уже проблема. Выцепим этого хлюпика, что за рулем был, – он их и сдаст! – Ты чо? Это и есть папенькин сынок, этого… из Легпрома! Он ему тачку на день рождения подогнал! Надо другого крутить. Помнишь, мордастый один, выежистый такой? Вот, сдается, его надо крутить. Чем выежистей, тем кишка тоньше. Закрыть его… например, за то, что попытался напасть на сотрудника милиции, – подпишем парочку из доверенных лиц, типа они видели – ну и покрутим его по их художествам! Что-нибудь да выплывет. А там уже и пойдет как по маслу! И раскрытие будет! Зайди сегодня к Мишину Вадьке, в отдел по розыску пропавших людей, и узнай – сколько девок в последний год в розыске и что по ним есть. Чую – будет раскрытие! – И я чую. – Рыльский порылся в сумке и достал еще одну воблу – жирную, просвечивающую на солнце куском янтаря. – Гля, какая красота! Пока я не сожру ее и не допью пиво – хрен куда поеду! Пусть хоть весь мир рухнет! Достало все, ей-ей, достало! И они принялись с наслаждением пить из стаканов. Солнце светило, майский ветерок обдувал разгоряченные плечи, одуряюще пахла весенняя трава, и было так хорошо, так славно, что Кузовлев вдруг серьезно задумался – а может, и правда хватит?! Господи, какая красота мимо проходит! Жизнь уходит, занятая… чем?! Грязью! Рожами злодеев! Вонючими притонами и ссаными алкашами! Разве в этом жизнь?! Разве ТАК надо жить?! И тут же пришла следующая мысль: если не мы, то кто?! Кто-то же должен убирать дерьмо из этого мира! Чтобы солнце светило, чтобы весна приходила! Иначе мир превратится в абсолютную клоаку! Только вот почему – именно мы? Мы что, хуже других? Иэхх! И он налил себе свежего пива в стакан. * * * В город отправился сразу после завтрака. Вернее, так: позвонил после завтрака Петру Семеновичу – тому, что возил нас на своей «Волге ГАЗ-21», тот через сорок минут ко мне и прикатил. Довольный и веселый. Понравилось ему, как мы катались в прошлый раз, ага. Считай – вообще не катались, а деньги получил сполна. Сегодня о цене не договаривались – мне только до издательства, потом заеду домой – посмотрю, как там и что, и сразу в Дом творчества. Само собой, Нину в город брать не стал. Во-первых, она на работе – зачем привлекать внимание и просить администрацию ее отпустить? А во-вторых и самое главное – зачем? Ну не в ресторан же идти! Если только за компанию, посидеть в машине? И что будем делать в машине? Целоваться под пристальным взором водилы? И так небось уже разговоров – по всей округе! От нашего народа ничего не скроешь! То-то Паршин сегодня так довольно улыбался, тонко намекая на толстые отношения… мол, хорошая девочка Нина, правда? Красавица, каких мало! Я спустил это на тормозах, но посыл понял – знают, поганцы! Все они знают! Да и пусть. Ну и знают, и что? Ну что они сделают? Аморалку мне припишут? Хе-хе… да мне плевать! Я что, какой-то чиновник? Партийный босс, чтобы бояться огласки? Вообще-то официально я неженатый мужчина и могу делать все, что хочу, – в пределах закона, конечно. И если мне нравится какая-то женщина и ей уже восемнадцать – кто может запретить нам встречаться? Идите лесом, моралисты хреновы! Тьфу на вас! Махрову я заранее позвонил, он сказал, что будет на месте до самого вечера и что ждет меня с нетерпением – с новой рукописью. И сказал, что поставит мне памятник в виде курицы, из которой летят золотые яйца. Я не согласился, сказал, что женский образ меня не прельщает, потому – идет он со своим памятником в то место, куда только проктолог заглядывает, и то с отвращением. В общем, поржали, хотя мне особо смеяться-то и не хотелось. Леонид сидел у себя в кабинете и работал, а конкретно – орал на молодую девчонку, редактора из редакторского отдела. Из всего фонтана слов и слюней я вычленил две составляющие претензий главного редактора. Первое – это умственная отсталость девушки, которая, несмотря на свое филологическое образование, не знает простейших, известных любому филологу выражений. Каких именно – я не особо вникал. Второе – это то, что она ничему не хочет учиться, вследствие вышеперечисленной умственной отсталости. И, скорее всего, с ней придется расстаться. Вообще, с редакторами книг – беда, что в этом времени, что в моем. Некогда одна из моих книг, космофантастика о попаданце к инопланетянам, подверглась такой дикой редактуре, что я был просто в ужасе. Например – эта редакторша не знала выражения «Большой брат за тобой следит», она посчитала, что это брат такой… крупный родственник. Толстый. И он подглядывает. Ага, смешно, если бы не было так печально! Я как наложил на свой текст правки этого редактора, как глянул… у меня и глаза на лоб полезли! Она испохабила все, что могла! До чего дотянулась! Я тут же по скайпу набрал главреда издательства и примерно полчаса орал, да так, что у меня чуть пена изо рта не пошла, – рассказывал ему на пальцах и примерах, что эта дура вытворила и почему ее надо забить словарем Ожегова! В общем, с редакторами у меня отношения достаточно натянутые. Нет – есть, конечно, отличные редакторы! И без редактора вообще трудно – как бы ты ни редактировал свои тексты, а все равно глаз замыливается и пропускаешь «очепятку», но как их мало, хороших редакторов! Просто на вес золота! И, кстати, – лучшие редакторы – это твои коллеги, писатели. Издательства экономят на всем, привлекают к редактированию не вполне компетентных людей, даже студентов-филологов, считая, что раз филолог, то он и в книгах разбирается, как орнитолог в птицах. И получается пшик. А вот опытный писатель – он сразу видит огрехи наметанным глазом. Насколько я знаю, некоторые маститые писатели вообще не подпускают к своим текстам издательских редакторов – какой есть текст, такой пусть в печать и идет! Только корректор, где надо, запятые расставит, и все! Наверное, это все-таки самый продуктивный подход к делу. Правильный подход. Наконец девушка-редактор была отправлена восвояси зализывать душевные раны и проклинать злого главреда, и мы с Махровым остались наедине. Он с минуту еще отдувался, вытирал лоб салфеткой, оставшейся, наверное, еще с представительского обеда, потом пил воду из графина, запрокидывая голову и отфыркиваясь, как боевой конь, и наконец излил свою досаду и злость мне: – Видал?! Вот как с ними работать?! И не выгонишь так просто, не частная лавочка! Молодые специалисты, мать их перемать! Обязан принять! Обязан учить! А какого черта она в институте не училась?! Почему я должен ее учить?! Превратили предприятия в какие-то богадельни! Бесплатное образование, понимаешь ли! Вот если бы, как на Западе, платила за обучение бешеные деньги, тогда бы и училась как следует! Тогда бы и выходила из вуза с багажом знаний, а не дура дурой! Я не стал говорить Махрову, что дуры и дураки выходят из вузов вне зависимости от того, платят они за обучение или нет. В 2018 году. Родители оплачивают, а отпрыски не учатся, и плевать им на то, что за их обучение выкинули огромные деньги! На все им плевать, кроме своих дурацких соцсетей и лайков под фоточками. Поколение ЕГЭ, двумя словами… Видел я все это, видел… – Ну что, принес рукопись? – закончил свои стенания Махров. – О мой гусь с золотыми яйцами! О антилопа моя золотая! – Тьфу на тебя, – возмутился я, – почему все эпитеты у тебя женского рода?! Возмутительно! И попахивает дурно! Вот, держи!