Кроссовки – импортные! Хотя и братской Чехословакии производства. Рубашка – тоже «Монтана»! И тоже висючки, замочки, блестяшки! Я просто витрина западопоклонства! Нет бы надеть ботинки фабрики «Скороход», дедушкины штаны и клетчатую рубашку а-ля фермер, так я вон как вырядился! Настроение у меня сегодня такое. Хорошее. Улыбаться хочется! «Улыбайтесь чаще, это всех раздражает!» – сказал один персонаж. Вот мне и хочется пораздражать – сам не знаю почему. Просто хулиганское настроение. Бывает, чего уж греха таить… В большой, но на удивление уютной зале собралось человек тридцать, большинство мужчины, но я увидел и пяток женщин. Мой новый знакомец, детский писатель Паршин Виктор Семенович, сидел возле стены, у кадки с пальмой, уныло повесив голову и опершись на пустой стул. Он на самом деле держал место для меня, и я испытал ощутимый укол совести – обещал же! Я потихоньку прокрался к Паршину и сел на этот самый пустой стул. Паршин встрепенулся, на лице его расцвела улыбка: – А я думал, что не придете! Спасибо! Выступите? – Да погодите, я хоть послушаю! Хотя бы знать, о чем речь! – Вот этот, что сейчас выступает, пишет о рабочих, о перевыполнении плана и о старых коммунистах, которые направляют и сохраняют. Он говорит о том, что марксистско-ленинская идеология единственно верная и что книги всегда будут нужны и всегда будут важны. Особенно – идеологически выдержанные книги. Ему никто не возражает, все ждали знаменитого фантаста с таинственной судьбой, и всем им до смерти скучно. Сейчас я ему сделаю затыку! Прежде чем я успел остановить Паршина, он встал и, громко прерывая дребезжащий тенорок докладчика, радостно заявил: – Владислав Викторович, мы вас поняли, и спасибо вам за выступление. Тут вот у нас новичок, писатель-фантаст, давайте дадим ему слово и потребуем, от всего коллектива, чтобы он рассказал нам о будущем писательского дела! Просим, просим, Михаил Семенович! Взгляды всех присутствующих уперлись в меня, а поименованный докладчик, отдуваясь, с недовольным лицом сел на свое место и стал вытирать не очень чистым платком начавшую образовываться лысину. Он был очень похож на Ленина и, похоже, об этом знал и старался достигнуть максимального сходства – бородкой, стрижкой. Выглядело такое дело довольно-таки смешно, как ряженые «Ленин» и «Сталин» на Красной площади, позволяющие сфотографироваться с ними любому желающему. – Просим, просим! – захлопали в ладоши и другие слушатели, и мне пришлось подняться и пройти вперед – ну не оборачиваться же всем на меня? Пройдя, я оглянулся в поисках стула – не торчать же на своих двоих? Не люблю я разговаривать стоя, не съезд КПСС, в конце-то концов. Паршин, видимо, меня понял, тут же уцепил стул, подошел и поставил его рядом со мной. Я кивком поблагодарил и сел, положив руки на колени и с легкой улыбкой рассматривая тех, кто сейчас рассматривал меня. Лица, лица, лица – серьезные, насмешливые, хмурые и даже неприязненные. Но ни одного равнодушного лица, а это уже хорошо. Сидят сейчас и думают: «Да что это за хлыщ?! Что мы от него хотим услышать?! Что дельного может нам сказать этот стиляга с физиономией боксера?! И зачем его пригласили… бред какой-то». – Итак, разрешите представиться, – начал я, завершив затянувшуюся паузу. – Я – Михаил Семенович Карпов, писатель-фантаст. Мной написан десяток фантастических книг, которые почему-то полюбили читатели, – сам не знаю почему. – (Улыбки, смешки, недоверчивое покачивание головой.) – Коллега Паршин зачем-то вытащил меня на это собрание – пока я не понял, зачем именно, и вот я перед вами. Терзайте! Мучайте меня! – Да мы слегка! Сильно не замучаем! – это женщина лет пятидесяти с умным лицом и живыми, веселыми глазами. – Раз вы фантаст, вот и отдувайтесь! Расскажите нам, каково будущее нашей профессии? Будут книги в будущем или нет? Или люди совсем перестанут читать? Ну, держитесь! Меня бесы тянут за язык! Щас я вам выдам! «Остапа несло»… – Во-первых, давайте договоримся – что считать книгой? Что ВЫ понимаете под книгой? И о будущем чего пойдет речь – о будущем книг в нынешнем их виде или о писателе как сочинителе интересных историй? – О как завернули! – с уважением кивнула задавшая вопрос женщина. – Я поняла вас! То есть вы говорите о том, что писатели, как источники интересных историй, сохранятся, а книги в нынешнем виде – нет? Тогда позвольте задать вопрос – а КАК будут писаться эти самые интересные истории? И как они будут доходить до читателя? Мы говорим: «писатель» – подразумеваем «книга», мы говорим: «книга» – подразумеваем «писатель», разве не так? – Нет, не так. Сами подумайте, древние люди писали или рисовали, – это тоже своеобразная письменность, – на стенах пещер. Потом на бересте. А кое-кто – на глиняных табличках, клинописью. ЭТО были книги? Можно сказать – были! А еще были книги на папирусе. И на коже – были. И где они, эти книги? В музеях! Их вытеснила бумажная книга! И вы не допускаете такого, что и бумажную книгу может вытеснить какой-то другой носитель информации? Какой? Ну, например… вы слышали про ЭВМ? Электронно-вычислительные машины? Сейчас они огромные, занимают целые залы в научных институтах, но когда-нибудь эти ЭВМ станут размером с книжку! Да, да – обычную книжку! У них будет экран, как у телевизора, и на нем будет та самая книжка. Та, которая когда-то была бумажной. И этих книжек можно будет засунуть в ЭВМ тысячи и тысячи! Можете себе такое представить? – Честно говоря – не очень! – рассмеялась женщина. – Это самая настоящая фантастика! Я видела эти ЭВМ – там каждый шкаф с три холодильника «Саратов», и этих шкафов там несколько десятков, и все, что они умеют, – только печатать нолики и единички! А вы говорите об ЭВМ размером с книжку?! Да не может этого быть! – Когда-то люди считали, что летать могут только птицы. И что звезды на небе – это серебряные гвоздики, которые держат небесный свод (все зашевелились, послышались смешки). С тех пор много чего изменилось, правда? Человек полетел в космос, и гвоздики ему не помешали! (Снова хихиканье.) Так почему же вы не допускаете, что человеческая мысль пойдет дальше и ЭВМ станут такими же повседневными вещами, как чайник, плита или унитаз? Что в каждой семье будем ЭВМ, и не одна! – Сколько же вы даете времени, чтобы так случилось? – скептически помотала головой женщина. – Сто лет? Двести? – Да всего лет тридцать, – пожал плечами я. – Вы сами все увидите и вспомните мои слова. Многие из вас доживут до того времени, когда у каждого человека в кармане будет свой персональный телефон размером с пачку сигарет. Когда над Землей поднимутся спутники, транслирующие телевизионные передачи. Когда все без исключения телевизоры станут цветными, и… много чего еще будет. Человеческую мысль не остановить! – Вот сразу видно фантаста! – весело бросил моложавый мужчина лет сорока справа от женщины. – Такого напридумать! Так вы не сказали – что, писатели не нужны будут? Все станут придумывать машины? – Писатели будут нужны. И писателем сможет стать любой. Любой, кто может мало-мальски связно рассказывать свою историю. Кто-то ведь должен сочинять эти самые истории? А машины, увы… или не увы? – не могут заниматься творчеством. Они делают только то, что им прикажет человек. Тоже, кстати, не навсегда – когда-нибудь машины поумнеют настолько, что смогут делать все, что может человек. Кроме… размножения человеческим способом. Хотя… Тут уже все начали хохотать. – Болтики сломают! – выкрикнул какой-то мужчина. Я поглядел и узнал одного из давешних собеседников – Ивана. После его слов уже успокоившиеся люди снова начали хохотать. «Похоже, что вечер удался, – подумал я. – И вроде как я ничего лишнего и не сказал. Фантастика и фантастика. Фантасты, они все немного «повернутые», иначе как бы они стали писать сказки? Только ненормальный может накрутить ТАКОГО!» – Итак, вы считаете, что бумажная книга отомрет? – не унималась женщина. – Да как же так?! А запах новой книжки, а шуршащие листы, а красота обложки? Нет, не верю – люди никогда не откажутся от бумажных книг! – А срубленные деревья? А испорченные отравой стока бумажных комбинатов реки и озера? – парировал я. – Бумажные книги умрут не сразу. Пока живы поколения, воспитанные на бумажных книгах, они будут жить. Но постепенно все-таки уйдут. Наши внуки, наши правнуки будут предпочитать книги с экрана ЭВМ книгам бумажным – пачкающимся и горючим. И только так. Это объективный процесс, и ничего тут не поделаешь. Глиняные таблички должны уйти! – А можно спросить вас по вашему творчеству? – неожиданно поинтересовался мужчина, сидящий позади моей собеседницы, и тут же, без паузы, добавил: – А почему вы пишете только фантастику? Потому что за нее денег больше платят? Разве вы не хотите написать настоящую книгу, а не эти… сказочки? Зачем вообще эти сказки, отвлекающие людей от настоящего, жизненного? Вот мы – пишем о народе, о его судьбе, о людях. А вы о каких-то там вымышленных персонажах, живущих в вымышленных странах и мирах! Это ведь неправильно! Вы растрачиваете ваш талант на пустое, меняете его на дензнаки! Вы даже одеты не так, как пристойно для советского писателя, – во все зарубежное, в одежду, которую сделали руки наших потенциальных врагов! Не является ли ваша деятельность, ваше творчество разрушительным, потворствующим буржуазной культуре? Ах ты ж сучонок… и ведь ничего не предвещало! Ах ты ж гад! Ладно, щас мы с тобой пободаемся! Ты против меня еще щенок! И тут сука эта, Боллитра, меня достала! Вечное противостояние Большой Литературы и презираемой, гонимой «икспердами» от литературы – фантастики. Я имел печальный опыт общения с представителями этой самой Боллитры. Даже статью написал по поводу того, как презрительно-хамски самоназванные критики относятся к фантастике и фантастам, где упомянул некую Юдофович, ведущую критикессу на одном из либеральных порталов. Прошелся по ее самоуверенности, наглости, по неспособности сделать логические выводы и откровенному вранью. А еще – написал, что для меня, как и для многих, – премия, полученная книгой из рук представителей Боллитры, является антирекламой. Значит, эту книгу читать невозможно. Значит, это наипоследнейшая дрянь. Они, эти иксперды, вроде как и не заметили меня, но, по эдакому стечению обстоятельств, сразу же после статьи некто из свиты этой Юдофович взял одну из моих книг (если быть точным – «Звереныша») и устроил над ней аутодафе. Мол, отвратительная книга, худшая из худших! Кстати – у меня были гораздо худшие книги – и по стилистике, и по сюжету, но почему-то подручные Юдофович взяли именно «Звереныша», почему – для меня загадка. И понеслось! Боллитра, она такая… мстительная Боллитра. Как и весь либеральный бомонд. Только вспомнить, за что, за какие тексты дают призы в этой самой Боллитре, чем восхищаются «иксперды» от литературы! Волосы дыбом встают! «Нищета фистуляла утиными шажками в кожаных поршнях, от ношения которых пятки растаптывались вширь, как неподкованные копыта, а вросшие в дикое мясо ногти толщиной в пятак люди приучались терпеть до последнего, пока хромота не заставляла расщедриться на полушку для мучителя-лекаря, что вырывал ногти в темной каморке на базаре с громким хеканьем малыми копытными щипцами». А вот еще, хорошо, что память абсолютная! Или наоборот – плохо? Такую дичь теперь помнить всю жизнь! «Слеза, сочившаяся из-под воспаленных век, попав на конец сигареты, шипела и фыркала, как кошка, получившая щелбан по носу, а трескучая искра, соскочив с сигаретного кончика, норовила впиявиться в штаны и добраться, прожигая в слежавшейся вате тлеющую змеиную дорожку, до интимной глубины и жестоко укусить еще не отмершие вконец тайные уды страдальца». «И эти люди запрещают нам ковыряться в носу!» – только и скажешь… И эта книга получила премию «Русский Букер»! – А с чего вы решили, что мои книги никого ничему не учат? – с улыбкой удава Каа спросил я. – И почему вы вдруг уверились, что ВАШИ книги чему-то учат? (Смешки.) Все мои романы – это наша жизнь, переложенная в текст на фоне сказочного антуража. Все мои книги учат добру, бичуют предательство, подлость, зло! А ваши книги чему учат? – Его книги учат, как правильно осуществлять социалистическое соревнование! – с постным лицом ответил за собеседника Иван. – Комсомольцы на собраниях обсуждают, как лучше поднять производительность труда и не упасть в грязь лицом перед коллективом соседнего цеха. Замечательные книги! Идеологически выдержанные! – Да! – с багровым лицом ответил мой оппонент – именно так! И я за то получил премию Ленинского комсомола! А вы что получили за ваши детские книжки? – Путевку в этот Дом творчества, – так же нарочито скучно, под смех окружающих заключил Иван. – По крайней мере, как и над книгами Михаила, над моими книгами не засыпают, и они не пылятся на полках книжных магазинов. А это тоже достижение! И вообще – мы пригласили Михаила поговорить о будущем, а вы тут, похоже, намерены устроить судилище? Так я понимаю? – Ничего, ничего! – Я остановил Ивана. – Давайте поговорим и об этом. Почему-то в литературных кругах принято считать фантастику литературой вторичной, неважной, можно сказать, – бросовой. Я не знаю, откуда взялось, как установилось такое мнение, но вы все знаете – это мнение имеет место быть. Вот и подтверждение – товарищ, можно сказать, сконцентрировал претензии представителей «Большой Литературы» – в кавычках. А мне кажется, это просто зависть (смешки, хохотки, возмущенные возгласы). Да, да – банальная, ничем не прикрытая зависть! Зависть к востребованным читателями писателям, зависть к тем, кто умеет завладеть вниманием читателя, которого не надо подгонять плеткой, чтобы он купил фантастический роман. Некоторые представители «Большой Литературы» чувствуют свою ущербность, несостоятельность как писателя, и тогда рождается чувство черной зависти: почему ему все, а мне ничего?! Почему мои книги пылятся, а его книги продают в букинистических магазинах втридорога или покупаются по блату?! Это же неправильно! Так не должно быть! И сам, если человек не совсем уж глуп, понимает: его книги скучны, тусклы, неинтересны. И если бы не идеологическая составляющая, если бы не указания свыше – их никогда бы не напечатали. Вот представьте себе мир, зарубежный мир, где нет государственных заказов на книги, где книгоиздание предоставлено само себе и выживает только за счет продажи книг, за счет прибыли, маржи, которую накручивают на книгу издатели, а потом и книжные магазины. Представили? Трудно, правда? Мы живем в другом обществе, и в нем деньги тратятся совсем не так, как в «мире чистогана». Так вот, все писатели, книги которых неинтересны читателям, – просто бы умерли с голоду. Или пошли искать нормальную работу – например, комбайнером. Комбайнеры за полевой сезон себе на машину зарабатывают, чем не работа! (Хохотки, но лица у многих напряженные. Это ведь и по ним удар!) Мое мнение, писатель в первую очередь должен думать о том – интересна его книга читателю или нет. Будут ее покупать или нет. – Это конъюнктурщина! – крикнул полный мужчина, сидевший с краю. – Это не наш, не советский метод! – Вот как? – сощурил я глаза и расплылся в улыбке. – То есть вы считаете, что не нужно прислушиваться к мнению народа? Вы считаете, что писатели должны наплевать на наш, советский народ? Разве мы работаем не для народа? Тогда к чему ваши обвинения в конъюнктурщине? Вы вот для кого пишете? Для самого себя? Получить гонорар, съездить на встречу с читателями, посидеть на банкете и с чистой совестью отправиться домой? Так я понимаю? – Да я не то имел в виду! – покраснел мужчина. – Читателя нужно приучать к хорошей литературе! А вы ему подсовываете суррогат! – А может, это ВЫ подсовываете ему суррогат? – вкрадчиво осведомился я. – Почему вы считаете наш, советский народ дураком? Почему вы считаете, что советский народ настолько глуп, что не может отличить хорошую литературу от плохой? Вы оскорбляете народ страны! Вы унижаете его, говоря, что люди не знают, что такое хорошо и что такое плохо! Люди все видят, и сколько бы вы им ни говорили: «Халва! Халва!» – во рту у них слаще не станет. Вообще, понятие «хорошая литература» абсолютно субъективно. И оперировать такими понятиями нужно с большой осторожностью. Здесь больше подходит определение «нравится» или «не нравится», понимаете? Мне, например, возможно, не понравятся ваши книги. Но это не означает, что они плохи. Просто они мне неинтересны, как и большинству читателей. Нет-нет, не обижайтесь – простите, но я не знаю, кто вы, я не читал ваших книг, возможно, они на самом деле гениальны! И останутся в веках как лучшие образцы литературного творчества! Возможно, вы новый Пушкин или Лермонтов! Но ведь и книги великих писателей могут не нравиться! – Даа? – оживилась моложавая дама, сидевшая прямо напротив меня и поджимавшая губы так, будто я говорил о чем-то неприличном. – И какие классики вам не нравятся? – Если я вам сейчас скажу, вы меня вообще на вилы подымете, – усмехнулся я, – и назовете наглым графоманом! (Кстати, уже было, и не раз, – в другом времени.) – Ну, все-таки! – не унималась дама. – Может, вам Максим Горький не нравится? Или Пушкин? Или тот же Лермонтов? Кого из мертвых львов попинаете? – Мне Достоевский не нравится, – усмехнулся я, – а скорее не нравится, как воспринимают его иностранцы. – А как они его воспринимают? – женщина победно оглянулась на присутствующих. – Как еще его можно воспринимать, кроме как великого писателя, классика литературы?! – Иностранцы взяли себе на вооружение книги Достоевского и на основании их делают вывод, что из себя представляет русский человек. А каков русский человек в этих книгах? Вот то-то же… Мне лично неприятно, когда иностранец может меня воспринять как алкоголика, бессмысленного бунтаря и вообще не совсем адекватного человека. А еще мне не нравится Толстой с его «Войной и миром»! Да, да, не делайте такие глаза! Тяжелый, суконный язык, тяжелый для чтения текст. Сам Толстой писал, что считает «Войну и мир» не очень удачным своим творением. Вернее, даже – совсем неудачным. А как я могу спорить с классиком? А вот Пушкин и Лермонтов, вернее, их книги – мне нравятся. А сами писатели-поэты – нет! Оба были в жизни неприятными личностями и получили по заслугам. Скромнее надо было быть, не оскорблять людей, не вызывать их на дуэль по любому, даже глупому, поводу. Тот же Пушкин – у него было сорок дуэлей! Уж когда-то его должны были убить! А Лермонтов? Маленький желчный горбун, который говорил гадости, писал злые эпиграммы – его обязательно должны были убить! Гений ты словесности или не гений – веди себя прилично! Я бы на месте противника Лермонтова тоже бы ни на секунду не задумался – всадил бы в него пулю! – Да как вы можете?! – задохнулась от возмущения дама. – Да вот как-то… могу! – мило улыбнулся я ей. – Еще у кого-то есть вопросы? Только давайте все-таки о литературе, а не о моей личности. Да, я писатель, который пишет сказки, и эти сказки нравятся людям. Они погружаются в них, уходя от быта, от серой действительности, от домашних забот, – и разве это плохо? Люди должны отдыхать! Ну не все же время им работать! Кстати, в чем и есть причина неуспеха многих «рабочих» романов. Ну на кой черт вы грузите людей проблемами производства еще и в книгах? Они на работе устали от этих проблем! А вы им работу еще и домой даете! Как рабам! А как сказано? Мы не рабы, рабы не мы! Вы что, пишете свои романы для рабов? Советский человек имеет свободное время, в которое он хочет отдыхать. А вы хотите его закабалить своими производственными романами! Своим негативом! Люди в комнате зашумели, кто-то замотал головой, не соглашаясь с моими словами, мужчина из заднего ряда засмеялся, показал большой палец и подмигнул – он откровенно веселился. А потом крикнул: – Браво, Михаил! Давно у нас не было такого бурления страстей! А то сидят, спят, да чушь всякую несут! А тут… всколыхнули! Браво! Собрание (или как его еще назвать?) продлилось еще около получаса. Мне задали несколько вопросов о планах, и я понял, что все это мероприятие плавно перетекло в творческую встречу писателя Карпова со своими читателями. Как оказалось – большинство из присутствующих, как ни странно, мои книги читали. Скорее всего, просто потому, что любому автору хочется знать – в чем причина успеха твоего коллеги-конкурента. А каким образом это узнать, кроме как прочитав его книги? Вот и прочитали. Уже в коридоре, когда вышел из комнаты и направлялся в свой номер люкс, меня поймали Паршин и два друга – Иван и Семен. Честно сказать, мне не очень хотелось сейчас что-либо обсуждать, я был выжат как лимон – что ни говори, а привычки к публичным выступлениям у меня нет. Но и быть невежливым совсем не хотелось. Тем более что мужики поддерживали меня на этой встрече как могли. – Вы молодец! – Паршин крепко пожал мне руку. – Как их отбрили! Любо-дорого было смотреть! – Ага! – Иван дружески похлопал меня по плечу. – Особенно понравилось, как вы этих динозавров били их же оружием! Я ржал – у меня аж слезы потекли! «Вы против советского народа? Вы считаете советский народ дураками?!» – они аж чуть в штаны не наделали от возмущения, а сказать что-то побоялись! Кстати, очень интересно было про будущее литературы. Вы в самом деле думаете, что бумажная книга умрет? Мне очень хотелось сказать, что я не просто так думаю, я ЗНАЮ! Но, конечно же, ничего такого не сказал. Еще сочтут сумасшедшим. Хотя… для фантаста легкая сумасшедшинка только на пользу. Но даже в моем времени еще не все осознают тот факт, что «бумага» умерла. Даже писатели, которые уж должны были на своей шкуре прочувствовать снижение тиражей, повышение цен на бумажные книги, повальную миграцию авторов в сетевые магазины электронных книг. Но нет! Большинство людей все еще пребывает в эдакой розовой дымке – все хорошо, прекрасная маркиза! А уже ничего не хорошо. Уже все сгорело. И пройдет не так уж много времени, и вместо издательств останутся только конторы, управляющие электронными магазинами, торгующими электронными и аудиокнигами. И я уверен, что все это произошло бы еще при моей жизни. – Да, я так думаю, – только и сказал я, и мои собеседники недоверчиво замотали головами. И я их понимаю. Если бы не интернет – бумажные книги так бы и жили. Если бы… Мы минут пять поговорили ни о чем, так, треп на тему сегодняшнего «сабантуя», а потом я пошел к себе в номер. Там уселся в кресло и замер, прикрыв глаза, снова и снова переживая сегодняшний разговор с коллегами. Честно сказать, ничего нового я из этого разговора не вынес. Впрочем, как, вероятно, и они. «Нет пророков в своем Отечестве». Да и что я мог им сказать, о чем предупредить? О будущем? О том, что практически сто процентов из них будут забыты, а книжки их сданы в утиль? Что написанное ими и ломаного гроша не стоит? Нет, я не настолько жесток и не настолько глуп. Каждый писатель – продукт своего времени. И пишут они то, что востребовано в своем времени. Пусть не читателем, пусть лишь государством, но востребовано. Это я – «коммерческий» писатель, книги которого ориентированы не на государственную идеологию, а напрямую к читателю. Я – продукт своего времени, в котором тот автор, который не умеет писать интересные книги, обречен на прозябание. И полную творческую смерть. Вдруг очень захотел есть. Ну просто очень! Вроде недавно ужинал, и вот… пить хочется. И что делать? Магазинчика здесь я не заметил… где прикупить еды? И тут же в голову стукнуло: дурак! Какие магазинчики?! В этом-то времени! Тут все магазины работают максимум до шести! Если только это не какой-нибудь «Елисеевский». И вообще – я где сейчас? В Доме творчества! И что мне было сказано? Чай и бутерброды в любую минуту! Так какого черта я стесняюсь? Поднимаю трубку телефона. Идут гудки, потом женский голос: – Слушаю вас, Михаил Семенович!