Например, Карл Маркс начинал с заявления, что все религии – это обман с целью угнетения людей, и призывал сторонников исследовать истинную природу мирового порядка. В последующие десятилетия из-за тягот революции и войны марксизм утратил гибкость, и уже при Сталине официальная линия Коммунистической партии СССР изменилась: мировой порядок слишком сложен для понимания обычного человека, и поэтому лучше всегда доверять мудрости партии и следовать ее указаниям, даже если она репрессирует и убивает десятки миллионов невинных людей. Да, это отвратительно, но партийные идеологи не уставали объяснять, что революция не пикник и что нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Следует ли считать Сталина светским руководителем? Ответ зависит от нашего определения секуляризма. Если мы используем минималистское негативное определение – «светские люди не верят в Бога» – то Сталин, вне всякого сомнения, был светским человеком. А согласно позитивному определению («светские люди отвергают все ненаучные догмы и ценят истину, сострадание и свободу»), Маркс был светским деятелем, а Сталин – нет. Сталин был пророком безбожной, но в высшей степени догматичной религии – сталинизма. И таких примеров множество. Перенесемся на противоположный край политического спектра. Капитализм также начинался как непредвзятая научная теория, но постепенно превратился в догму. Многие капиталисты все еще повторяют мантру о свободном рынке и экономическом росте, не обращая внимания на реальный мир. К каким бы ужасным последствиям ни приводили модернизация, индустриализация или приватизация, адепты капитализма списывают эти последствия на «болезни роста» и обещают, что дальнейший экономический подъем все исправит. Либеральные демократы с умеренными взглядами хранили верность светским идеалам сострадания и поиска истины – но даже они порой отрекались от них ради удобных догм. Так, при столкновении с жестокими диктатурами и несостоятельными государствами либералы часто превращают свою непоколебимую веру в свободу в священный ритуал всеобщих выборов. Они начинают войны и тратят миллиарды долларов в Ираке, Афганистане и Конго, будучи твердо убеждены, что проведение всеобщих выборов волшебным образом превратит эти страны в нечто вроде Дании, только с более теплым климатом. И все это – несмотря на постоянные неудачи и тот факт, что даже в странах с устоявшейся традицией всеобщих выборов эти ритуалы время от времени приводят к власти популистов, и результатом становится диктатура большинства. Если вы попытаетесь усомниться в предполагаемой мудрости всеобщих выборов, вас не отправят в исправительный лагерь, но холодного душа догматических оскорблений вам, скорее всего, не избежать. Конечно, не все догмы одинаково вредны. Совершенно очевидно, что некоторые религиозные убеждения принесли человечеству пользу, и то же относится к некоторым светским догмам. В частности, это справедливо для доктрины прав человека. Права существуют только в историях, которые люди придумывают и рассказывают друг другу. Эти истории бережно хранились как самоочевидная догма в эпоху борьбы с религиозным фанатизмом и автократическими правительствами. Люди не обладают естественным правом на жизнь и свободу, но вера в эту историю помогала ограничить власть авторитарных режимов, защищала меньшинства и оберегала миллионы людей от худших последствий бедности и насилия. То есть эта вера способствовала счастью и благополучию человечества в большей степени, чем любая другая доктрина в истории. Тем не менее это догма. Так, статья 19 Декларации прав человека, принятой ООН, гласит: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и свободное выражение их». Если мы рассматриваем эту фразу как политическое требование («каждый должен иметь право на свободу убеждений и свободное выражение их»), это абсолютно разумный подход. Но если мы станем утверждать, что каждый сапиенс наделен естественным «правом на свободу убеждений», а потому цензура нарушает закон природы, то создадим неверное представление о человечестве. Считая себя «индивидом, который обладает неотъемлемыми естественными правами», вы не поймете, кто вы на самом деле, и не разберетесь в исторических процессах, которые сформировали ваше общество и ваше мышление (в том числе веру в «естественные права»). Подобное заблуждение, вероятно, не имело большого значения в XX веке, когда люди были заняты борьбой с Гитлером и Сталиным. Однако оно может стать фатальным в XXI веке, потому что теперь биотехнологии и искусственный интеллект готовы изменить саму суть человечества. Если мы верим в право на жизнь, означает ли это, что мы должны использовать биотехнологии для преодоления смерти? Если мы верим в право на свободу, должны ли мы давать власть алгоритмам, которые расшифровывают и исполняют наши тайные желания? Если у всех людей равные права, должны ли суперлюди получить суперправа? Светским людям будет трудно ответить на подобные вопросы, если они верят в догму «прав человека». Догма прав человека сформировалась в предшествующие столетия как оружие против инквизиции, Старого режима, нацистов и ку-клукс-клана. Она не предназначена для взаимодействия с суперлюдьми, киборгами и компьютерами с суперинтеллектом. Движения за права человека собрали впечатляющий арсенал аргументов и средств защиты от религиозных предрассудков и тиранов, но этот арсенал едва ли защитит нас от эксцессов консьюмеризма или технологических утопий. Признавая свою тень Секуляризм не следует приравнивать к сталинистскому догматизму или к горьким плодам западного империализма и безудержной индустриализации. Но и полностью снять с него ответственность тоже не получится. Светские движения и научные институции заворожили миллиарды людей обещаниями усовершенствовать человечество и обратить изобилие планеты Земля на пользу нашему виду. Эти обещания стали результатом победы не только над эпидемиями и голодом, но и над исправительными лагерями и таянием полярных шапок. Вы можете возразить, что во всем виноваты люди, неверно понимавшие и искажавшие главные светские идеалы и научные факты. И будете абсолютно правы. Но это общая проблема для всех влиятельных движений. Например, христианство несет ответственность за ужасные злодеяния, в частности за инквизицию, Крестовые походы, уничтожение местных культур по всему миру и бесправие женщин. Но христианин обидится на такое обвинение и возразит, что все это было результатом неверного понимания христианства. Иисус проповедовал только любовь, а инквизиция непозволительным образом исказила его учение. Мы можем с сочувствием отнестись к этим оправданиям, но было бы ошибкой позволить христианству так легко уйти от ответственности. Христиане, шокированные инквизицией и Крестовыми походами, не могут просто умыть руки и объявить себя непричастными к этим зверствам. Полезнее было бы задать себе несколько неприятных вопросов. Как получилось, что их «религия любви» позволила до такой степени исказить себя, причем не один раз, а многократно? Протестантам, которые пытаются свалить все на фанатизм католиков, стоит прочесть книгу о поведении протестантских колонистов в Ирландии или Северной Америке. Точно так же марксисты должны спросить себя, что такого содержит учение Маркса, что оно проложило дорогу к ГУЛАГу? Ученым следует задуматься, почему наука с такой легкостью нарушила экологическое равновесие на нашей планете, а генетикам полезно помнить, как нацисты использовали теорию Дарвина. Каждая религия, идеология или догма отбрасывает тень, и какой бы доктрины вы ни придерживались, важно признать существование этой тени и воздержаться от наивных заверений вроде «с нами этого не случится». Светская наука обладает по крайней мере одним существенным преимуществом перед традиционными религиями: она не боится своей тени и по определению готова признавать ошибки и пробелы в знаниях. Если вы верите в абсолютную истину, которую открывает людям сверхъестественная сила, но не можете позволить себе признать ошибку – это обесценивает всю вашу историю. Но если вы верите, что истину могут искать и несовершенные люди, признание ошибок становится неотъемлемой частью процесса. Это еще одна причина, по которой недогматические светские движения обычно сдержанны в обещаниях. Осознавая свое несовершенство, они рассчитывают на постепенные изменения – поднять минимальную заработную плату на несколько долларов или снизить детскую смертность на несколько процентных пунктов. Характерная особенность догматических идеологий заключается в том, что из-за излишней самоуверенности они все время сулят невозможное. Их лидеры слишком легко рассуждают о «вечности», «чистоте» и «искуплении», как будто одним своим действием – изданием закона, строительством храма или завоеванием территории – могут спасти мир. Когда речь заходит о самых важных в истории решениях, лично я больше верю людям, которые признают свое незнание, чем тем, кто считает себя непогрешимым. Если вы претендуете на то, чтобы ваша религия, идеология или мировоззрение стали главными в мире, мой первый вопрос будет таким: «Какую самую большую ошибку совершила ваша религия, идеология или мировоззрение?» И если вы не сумеете ответить что-нибудь серьезное, я не стану вам верить. Часть IV Истина Если вас пугают опасности, с которыми сталкивается мир, и вы не знаете, что делать, – значит, вы на верном пути. Глобальные процессы стали слишком сложными, чтобы в них мог разобраться один человек. Но как в таком случае распознать истину и не стать жертвой пропаганды и дезинформации? 15 Невежество Вы знаете меньше, чем вам кажется В предыдущих главах мы рассмотрели некоторые из самых важных проблем и достижений нынешней эпохи, от преувеличенной угрозы терроризма до недооцененной опасности технологической революции. Если у вас по ходу чтения возникло неприятное чувство, что с вас хватит и что вы не в состоянии все это переварить, вы абсолютно правы. Это никому не под силу. В последние несколько веков либеральное мышление глубоко уверовало в рациональность человека. Описывая людей как независимых рациональных агентов, либерализм пришел к выводу, что эти мифические существа и составляют основу современного общества. Демократия базируется на идее, что избиратель знает, что делает; рыночная экономика – на идее, что клиент всегда прав; либеральное образование – на идее, что студенты способны самостоятельно мыслить. Между тем вера в рационального индивида ошибочна. В эпоху постколониализма и феминизма некоторые мыслители обнаружили, что на деле этот «рациональный индивид» – не более чем западная шовинистическая фантазия, прославляющая независимость и власть белых мужчин из высших классов. Как уже отмечалось выше, ученые в области поведенческой экономики и эволюционной психологии доказали, что большинство решений люди принимают под воздействием эмоциональных реакций и эвристических догадок, а не в результате рационального анализа. И если в век кремневых ножей эмоции и эвристика, по всей видимости, помогали нам выживать, то в век кремниевых чипов их, к сожалению, недостаточно. Мифом оказалась не только рациональность, но и индивидуальность мышления. Люди редко думают самостоятельно – нам больше свойственно групповое мышление. Быть членом племени необходимо не только для того, чтобы вырастить ребенка, но и для того, чтобы изобрести новое орудие, разрешить конфликт, исцелить болезнь. Ни один человек не обладает знаниями, достаточными, чтобы возвести собор, создать атомную бомбу или построить самолет. Homo sapiens получили преимущество перед всеми прочими животными и стали хозяевами планеты не благодаря рациональности каждого индивида, а благодаря способности к групповому мышлению[166]. Отдельные люди на удивление мало знают о мире, причем с течением времени этих знаний у них становится все меньше. Охотники и собиратели каменного века умели шить себе одежду, разжигать огонь, охотиться на кроликов, убегать от львов. Нам кажется, что современный человек знает гораздо больше, но на самом деле каждый отдельный представитель Homo sapiens обладает куда меньшим запасом знаний. В удовлетворении почти всех своих потребностей мы опираемся на опыт и знания других. В одном показательном эксперименте людей просили оценить, насколько хорошо они знают, как работает обыкновенная застежка-молния. Большинство уверенно отвечали, что прекрасно понимают принцип ее действия – ведь они пользуются ею каждый день. Но когда их попросили как можно подробнее описать все этапы работы застежки-молнии, большинство не смогли сказать ничего вразумительного[167]. Такое явление Стивен Сломан и Филип Фернбах назвали «иллюзией знания». Нам кажется, что мы много знаем, хотя каждый отдельный человек знает очень мало; дело в том, что мы считаем знания других людей своими собственными. Но это не обязательно плохо. Групповое мышление помогло нам стать хозяевами планеты, а иллюзия знания позволяет жить, не тратя время на непосильную задачу разобраться во всем самостоятельно. С точки зрения эволюции вера в знания других оказалась для Homo sapiens очень полезной. Но иллюзия знания имеет и обратную сторону, подобно другим человеческим качествам, которые играли важную роль в прежние эпохи, но стали помехой в современном мире. Мир усложняется, и люди перестают понимать, насколько ничтожны их знания о происходящем вокруг. В результате те, кто почти ничего не знает о метеорологии или биологии, выступают с политическими инициативами в области климатических изменений или генетически модифицированных зерновых культур или подробно объясняют, что именно нужно сделать на Украине или в Ираке, но не способны показать эти страны на карте. Люди редко сознают свое невежество, поскольку склонны существовать в информационном пузыре, общаясь с друзьями, которые разделяют их взгляды, и читая только те новостные ленты, в которых их убеждения постоянно подкрепляются и редко оспариваются[168]. Даже если предложить людям больше качественной информации, это вряд ли поможет. Ученые надеются избавить людей от заблуждений, улучшая качество образования, а лидеры общественного мнения рассчитывают повлиять на соотечественников, знакомя их с точными фактами и докладами экспертов, например по поводу реформы здравоохранения Обамы или глобального потепления. Надеяться на это – значит не понимать, как устроено человеческое мышление. Наши взгляды во многом сформированы групповым мышлением, а не индивидуальной рациональностью, и мы придерживаемся этих взглядов в силу верности группе. Бомбардировка людей фактами и демонстрация их невежества чаще всего вызывает обратную реакцию. Большинству не нравится изобилие фактов, сбивающее с толку, и совершенно точно никто не любит чувствовать себя дураком. Не стоит рассчитывать, что вы убедите сторонников «Движения чаепития» в реальности глобального потепления, предъявив им таблицы со статистическими данными[169]. Сила группового мышления настолько велика, что из его объятий трудно вырваться даже в тех случаях, когда оно поддерживает необоснованные взгляды. Например, правые консерваторы в США уделяют гораздо меньше внимания проблемам загрязнения окружающей среды и исчезновения отдельных видов флоры и фауны, чем левые прогрессисты, и поэтому в Луизиане экологическое законодательство менее строгое, чем в Массачусетсе. Мы привыкли к такому положению вещей и считаем его естественным, хотя следовало бы удивиться. Казалось бы, консерваторы должны заботиться о сохранении прежнего экологического порядка, о защите земель, лесов и рек, которые достались нам от предков. И наоборот: от прогрессистов логично ожидать большего энтузиазма в отношении радикальных перемен в сельской местности, особенно если их цель – ускорить прогресс и улучшить условия жизни людей. Однако после того как в результате каких-то капризов истории сформировалась позиция партии по этим вопросам, консерваторы, не задумываясь, отмахиваются от любых опасений по поводу загрязнения рек и исчезновения птиц, а левые прогрессисты чураются каких бы то ни было нарушений старого экологического порядка[170]. Даже у ученых нет иммунитета против группового мышления. Ученые, которые верят, что факты способны изменить общественное мнение, сами оказываются жертвами группового мышления в науке. Научное сообщество верит в силу фактов, и те, кто хранит верность этому сообществу, продолжают верить в возможность победить в публичной дискуссии с помощью фактов, несмотря на убедительные эмпирические доказательства обратного. Точно так же убеждение либералов в рациональности индивидов само может быть продуктом группового мышления в либеральной среде. В кульминационной сцене фильма «Житие Брайана по Монти Пайтону» огромная толпа восторженных людей принимает Брайана за Мессию. Тот говорит своим «ученикам»: «Вам не нужно следовать за мной! Не нужно вам ни за кем следовать! Вы должны думать сами! Все вы личности! Вы все разные!» Экзальтированная толпа вторит ему в унисон: «Да, да! Мы все личности! Да, да! Мы все разные!» «Монти Пайтон» пародировал догмы контркультуры 1960-х, но эта сатира справедлива и по отношению к вере в рациональный индивидуализм в целом. В современных демократиях толпы скандируют хором: «Да, да, избирателю виднее! Да, да, клиент всегда прав!» Черная дыра власти Проблема группового мышления и индивидуального невежества касается не только обычных избирателей и потребителей, но также президентов и глав компаний. У них может быть огромное число советников и сложные структуры разведки, но это ничего не гарантирует. Очень сложно найти истину, когда вы правите миром. Вы слишком заняты. Большинство политических лидеров и деловых магнатов вечно спешат. Но для глубокого изучения любой проблемы требуется много времени, а главное – возможность свободно распоряжаться этим временем. Вам нужно экспериментировать с неверными идеями, исследовать тупиковые варианты, оставлять место для сомнений и скуки и позволять семенам открытия медленно всходить и превращаться в цветущее растение. Иначе до истины вам не добраться. Хуже того, власть обычно искажает истину. Главная цель власти – не изучение реальности, а ее изменение. Когда у вас в руке молоток, все становится похожим на гвозди, а когда вы обладаете большой властью, все выглядит как приглашение вмешаться. Даже если вы каким-то образом преодолеете это искушение, окружающие всегда будут помнить о гигантском молотке в ваших руках. У всякого, с кем вы разговариваете, есть тайные намерения, сознательные или подсознательные, а потому вы не можете полностью доверять его словам. Ни один султан не верил, что придворные и подданные говорят ему правду. Таким образом, большая власть подобна черной дыре, которая искажает пространство вокруг себя. Чем ближе к ней, тем сильнее искажения. Каждое слово, попадающее в вашу орбиту, обретает вес, и каждый человек, с которым вы общаетесь, старается вам понравиться, польстить вам или что-то от вас получить. Они знают, что вы можете потратить на них не больше пары минут, и, боясь сказать что-то неуместное или непонятное, ограничиваются пустыми лозунгами и банальностями. Пару лет назад меня пригласили на ужин с премьер-министром Израиля Биньямином Нетаньяху. Друзья советовали отказаться, но я не устоял перед искушением. Я подумал, что, быть может, узнаю какие-то большие секреты, которые раскрываются только посвященным. Какое разочарование! На ужине присутствовали почти три десятка гостей, и каждый старался завладеть вниманием Великого Человека, впечатлить его своим остроумием, подольститься к нему или что-то у него выпросить. Если кто-то из присутствующих и владел большими секретами, у них очень хорошо получалось их скрывать. И это не вина Нетаньяху или кого-то еще. Все дело в гравитации власти. Если вам действительно нужна правда, вы должны отдалиться от черной дыры власти и не жалеть времени на странствия по периферии. Революционное знание редко возникает в центре – ведь центр опирается на общепринятые взгляды. Доступ к центру власти обычно защищают стражи старого порядка, склонные отсекать носителей необычных идей, вызывающих раздражение. Конечно, они отфильтровывают и огромное количество мусора. Тот факт, что вас не пригласили на Всемирный экономический форум в Давосе, еще не говорит о вашей мудрости. Именно поэтому нужно проводить много времени на периферии: там могут найтись блестящие революционные откровения – хотя больше всего там необоснованных догадок, неверных моделей, суеверий, догм и абсурдных конспирологических теорий. Таким образом, любой руководитель оказывается в двойной ловушке. Если он останется в центре власти, его картина мира будет сильно искажена. Отважившись выйти на периферию, он потеряет слишком много драгоценного времени. И эта проблема будет лишь усугубляться. В грядущие десятилетия мир усложнится еще больше. Отдельным людям – не важно, короли они или пешки – будет все труднее разбираться в технологических новинках, экономических тенденциях и политических течениях, которые формируют мир. Как заметил Сократ еще 2000 лет назад, лучшее, что мы можем сделать в таких обстоятельствах, – признать свое невежество. А как же мораль и справедливость? Если мы не в состоянии понять мир, можно ли надеяться, что нам удастся отличить правильное от неправильного, справедливость от несправедливости? 16 Справедливость Возможно, наше чувство справедливости устарело Как и у прочих наших чувств, у чувства справедливости древние эволюционные корни. Человеческая мораль, формировавшаяся на протяжении миллионов лет эволюции, приспособлена для решения социальных и этических проблем, с которыми сталкивались маленькие группы охотников и собирателей. Если мы вместе отправляемся на охоту и я убиваю оленя, а вы возвращаетесь с пустыми руками, должен ли я делиться с вами добычей? Если вы идете собирать грибы и приносите полную корзину, имею ли я право забрать все эти грибы себе только потому, что я физически сильнее? А если я знаю, что вы задумали меня убить, вправе ли я нанести упреждающий удар и ночью перерезать вам горло?[171] С тех пор как мы переселились из африканской саванны в каменные джунгли, на первый взгляд, мало что изменилось. Кажется, что проблемы, с которыми мы сталкиваемся сегодня (гражданская война в Сирии, глобальное неравенство, глобальное потепление), остались теми же – только обрели более серьезный масштаб. Но это иллюзия. Конечно, размер имеет значение, но что касается справедливости (как многого другого), мы плохо приспособлены к миру, в котором живем. И проблема не в ценностях. У живущих в XXI веке людей, как светских, так и религиозных, немало ценностей. Проблема в применении этих ценностей в сложном глобальном мире. Во всем виноваты цифры. У охотников и собирателей чувство справедливости было сформировано таким образом, чтобы разрешать конфликты, возникающие в жизни сотен людей, живущих в непосредственной близости друг от друга. Когда мы пытаемся разобраться во взаимоотношениях миллионов людей на разных континентах, нашего нравственного чувства уже недостаточно. Справедливость требует не только набора абстрактных ценностей, но и понимания конкретных причинно-следственных связей. Если вы собираете грибы, чтобы накормить своих детей, а я силой отнимаю у вас корзину, это значит, что весь ваш труд пошел насмарку, а ваши дети лягут спать голодными – и это несправедливо. Понять это не составляет труда, потому что причинно-следственные связи здесь очевидны. К сожалению, в современном глобальном мире причинно-следственные связи необычайно сложны и запутанны. Я могу мирно жить в своем доме, пальцем никого не трогать, но, по мнению левых активистов, все равно должен полностью разделять ответственность за несправедливые действия израильских солдат и поселенцев на Западном берегу реки Иордан. Социалисты уверены, что комфортную жизнь мне обеспечивает детский труд на жутких фабриках стран третьего мира. Защитники прав животных напоминают мне, что моя жизнь связана с одним из тягчайших преступлений в истории человечества – жестокой эксплуатацией миллионов сельскохозяйственных животных. Обоснованы ли эти обвинения? Трудно сказать. Моя жизнь зависит от невероятно запутанной сети экономических и политических отношений, а поскольку глобальные причинно-следственные связи настолько сложны, мне нелегко ответить даже на самые простые вопросы – откуда взялся мой обед, кто сшил мою футболку и как распоряжается моими деньгами пенсионный фонд[172]. Кража реки