– Наказывал? – Полушёпотом переспрашиваю я. – Да, я знаю, что такое боль от плетей. Знаю, что такое стоять на горохе по три-четыре часа. Я так тренировал свою силу воли, выдержку и желание идти только вперёд. Понимаешь, крошка, если я себе причиняю боль, то это возвращает меня в прошлое и тогда… ты не можешь себе представить, как силён страх превратиться в моего отца. И этот же страх помогает быть ещё твёрже и увереннее в своих действиях. Ни разу не оступиться и предугадать события раньше, чем они наступят. – И часто ты… ох, себя наказывал? – Первое время да, очень часто, когда понял, что я могу, и какие возможности у меня могут быть, если начну работать над собой. А сейчас мне этого не требуется, как и последние несколько лет. Это привычка, которая уже срослась со мной, – Ник спокойно допивает бокал вина, подзывая официанта, а я обдумываю сказанные им слова. Как можно этого человека не любить? Как можно им не гордиться и не хвалить его? Ведь он невероятный мужчина. С каждой секундой я всё отчётливей понимаю, что его мир будет всегда в нём, потому, что он помогает ему быть тем, кого я вижу перед собой. Но ведь есть возможность слить воедино наши миры, хотя разве это ещё требуется? Я полностью его, но не готова узнать в его обличье монстра. На это тоже требуется время и полное осознание самой себя. – А почему нельзя было просто принять эту ошибку без наказаний? Закрыть страницу и научиться на оплошности? Зачем тебе требовалось приносить физическую боль? – Интересуясь, делаю глоток вина для храбрости, чтобы продолжать слушать его. Ведь даже сама мысль о том, что ему больно, заставляет меня похолодеть изнутри, а кожу покрыться мурашками страха. – Агрессия, – незамедлительно отвечает он. – Агрессия – мой врождённый порок, который я так контролирую. В тематический вечер я могу направить её в нужное русло, но когда нет такой возможности или же опасаюсь за последствия, то остаюсь только я. – Каждый в этом мире может быть агрессивен. Множество людей вспыльчивы, но это чувство не живёт постоянно в них. Оно проявляется редко. И сейчас ты нормальный, – замечая, смотрю в его глубокие глаза. – Агрессия и вспыльчивость – разные вещи, Мишель. Вспыльчивость – это халатное отношение к самому себе. Это распущенность характера и личности. Таким был мой отец. Он позволял себе всё это, потому что не хотел останавливаться, не хотел чего-то большего. Только унижения своих близких. Вспыльчивость можно контролировать, если захотеть. Это фривольность самого себя. А вот агрессия… это тяжело объяснять. Она заполняет тебя всего, она как цунами, сначала медленно бурлит, но итог всегда один. Она накрывает с головой, и это у меня наследственное от отца. Гены. Мне достались не самые лучшие, и как бы я ни пробовал избавиться от этого, у меня не выходит. Потому что моё прошлое… в нём есть те моменты, которые я вижу сейчас и тогда возвращаюсь туда. Это затмевает разум, как в тот вечер, когда увидел на тебе порезы. Реальность мутнеет, и ты отдаёшься полностью той тёмной натуре, которая в тебе. – Но ты остановился, и получается это можно прервать. – Остановился, но до этого я отшвырнул тебя, как пустую куклу. Тебе повезло, что ты не сильно ушиблась. Ты упала удачно. А могла упасть с последствиями. Понимаешь, почему я так колеблюсь, и мои решения постоянно меняются? – Ник, придвигаясь ближе, накрывает своей рукой мою, лежащую на ножке бокала. А я, всматриваясь в него, ищу подходящие слова, но только одна фраза, гуляет в голове. – Я боюсь в этот момент навредить тебе, потому что сейчас у меня другой этап жизни. Незнакомый, странный и пока для меня чужой. «Дай мне возможность любить тебя», – проносится в голове. Но я никогда не произнесу это вслух, а только грустно улыбнусь и скажу иное: – Ты боишься причинить мне не ту боль, которую практикуешь. Ты боишься за меня и в то же время хочешь меня. Я тоже боюсь за тебя, но ни капли не боюсь за себя, Ник. Мы оба странные, очень странные, но, когда мы вместе, всё становится правильным. Это наша особенность, которая есть у каждой пары. И я согласна на это. Он улыбается, слабо кивая мне, опуская глаза, а затем поднимает взгляд уже потемневший и насыщенный сладостью, от которой я готова получить диатез. – Думаю, сейчас пришло время немного подразнить уток, – неожиданно звонко произносит он и резко встаёт, предлагая мне руку. – Что? – Удивлённо я распахиваю глаза, а он только улыбается, так хитро, так по-ребячески весело и с озорством, что я теряюсь. – Потанцуем, – поясняет Ник, и я киваю, вкладывая свою руку в его, и вставая с места. – Уверен? – Тихо уточняю я. – Более чем. И это будет танец, как ты и заставила меня это признать, а не топтание на месте. Я хочу танцевать, – смеясь так легко и непринуждённо, он выводит меня на пустое пространство, где нет ни единой пары. Потому что остальные слишком держат себя в руках, не позволяя себе ни грамма веселья в этом помпезном месте. А Ник иной, он свободный от этих предрассудков. Его рука скользит по моей талии, и я кладу свою на его плечо, но Ник толкает меня от себя, подхватывая другую руку, и кружит, нагибая к полу. Я откидываю голову от этой неожиданности, моргая, но вижу счастье в его глазах и смеюсь. Он поднимает меня и начинает двигаться, улыбаясь и играя бровями, что я уже не контролирую этой радости, подстраиваясь под его движения. Окружающий мир отходит на второй план снова и снова, как только мы оказываемся вдвоём. Его шаги, и я вторю ему, двигаясь рядом, пока он вновь не отталкивает меня, заставляя обогнуть его, чтобы он поймал меня в кольцо своих рук и прижал теснее к себе. – Боже, – шепча, прячу лицо на его груди. – Нравится? – Он поднимает мой подбородок, и я киваю. – Более чем, – я отхожу на шаг от него, уже играючи танцуя и чувствуя полностью в душе прекрасную музыку, которая льётся от оркестра, начавшего играть громче только для нас. Ник останавливается, удивлённо смотря на меня, а затем раздаётся громкий смех, пока он не ловит меня, чтобы продолжить наслаждаться нашим сумасшествием вместе. Я не знаю, как долго мы так дурачились, но мои ноги на высоких тонких шпильках уже начали дрожать, и я просто положила руки на шею Ника. Музыка намного быстрее, чем мы двигаемся сейчас. Но я смотрю в его глаза, как и он в мои. Мы замедляемся, пока полностью не останавливаемся. – Ник, – шепчу я, всматриваясь в его лицо, такое родное и незабываемое. И мне кажется, что вот он тот момент, когда пришло время раскрыть себя. Все свои секреты и чувства. – Мишель, ты невероятная, – тихо произносит он, проводя рукой по моей спине, и достигает щеки, нежно и чувственно лаская внешней стороной пальцев скулу. – Ник, я… – мой взгляд зачем-то проскальзывает по его губам, и в следующий момент я замолкаю, встречаясь с неожиданным и страшным подтверждением того, как было опасно приходить в этот ресторан. Моё тело моментально холодеет, и я чувствую, что земля просто уползает из-под ног. Но сильные руки крепче обнимают мою талию, не давая рухнуть на пол. По спине прокатывается неприятное ощущение, когда я, замерев, смотрю на отца, остановившегося неподалёку от нас. Его лицо словно маска из злости и беззвучной ярости, я вижу в его глазах безумие. Страх последствий выводит меня из оцепенения, и я сжимаю шею Ника руками, чтобы уберечь, как-то загородить его собой. – Мишель? – Ник удивлённо поворачивает к себе моё испуганное лицо. – Он… отец… позади тебя, – одними губами говорю я. Ник резко оборачивается, уверенно поднимая подбородок на компанию мужчин во главе с моим отцом. – Мистер Пейн, мистер Нитрей, мистер Дорман, добрый вечер, – официально холодно произносит Ник, кивая мужчинам. – Мистер Холд, мисс Пейн, неожиданная встреча, – говорит один из друзей отца, подходя к нам, и с радостью пожимает руку Ника. – Мы рады вас видеть здесь. Не хотите присоединиться? – Вторит ему второй, повторяя движения своего друга. – Нет. Они не хотят. Тем более мистер Холд, не принадлежит нашему кругу, он здесь только благодаря моей дочери, которая уже отправляется домой. Пойдёмте, не будем портить вечер этой неприятной встречей, – с отвращением обрывает всех отец, и я сжимаю зубы от злости. – И, слава богу, мистер Пейн, мне комфортно на своём месте. Я здесь не только благодаря Мишель, моей прекрасной девушке, с которой мы приехали поужинать. Дело в деньгах, мистер Пейн, коих у вас немного. И только благодаря вашей дочери, я с удовольствием оплачу ваш ужин, – незамедлительно отвечает Ник, а я цепляюсь за его руку, чтобы не дать ему врезать моему отцу, хотя я бы так и сделала за такое публичное оскорбление, которое вызвало во мне волну ярости. – Засунь их себе в глотку, Холд, и отравись, – цедит сквозь зубы отец и проходит мимо нас, задевая плечом Ника, но я сильнее хватаюсь за него, жмурясь от этого. Как он мог? Боже, как ужасно. – Мистер Холд, мы приносим извинения за поведение Тревора. У него сейчас проблемы… простите, – лепечет мистер Нитрей, пряча глаза, а второй мужчина просто кивает и сбегает от нас. Мы остаёмся одни, и теперь я слышу, как музыка замолкла, как и разговоры вокруг. Все слышали. Все знают и это самое отвратительное. Ник хватает меня за руку, подводит обратно к столу, где уже стоит горячее. Я опускаюсь на стул, наблюдая, как мой кавалер со злостью встряхивает салфетку и укладывает себе на колени, хватая бокал, и допивая его до дна. – Пожалуйста, Ник, давай уйдём, – молю я, нервно теребя вилку. – Нет. Мы с тобой ужинаем и продолжаем это делать, – сквозь зубы отвечает он. – Ник… он не оставит это просто так, понимаешь? Пожалуйста, прошу тебя, – кусая нижнюю губу, я подаюсь вперёд и хватаю его руку, лежащую на столе. – Пожалуйста. Он отводит взгляд, а затем кивает, подзывая свободной рукой официанта, и просит счёт. Я держу его, и это придаёт силы не вскочить с места и не убежать сейчас же отсюда. Знала, чувствовала, что это плохая идея. Наши открытые отношения – крах нас. И я боюсь, так сильно боюсь сейчас, что кажется время замедлилось, а счёт несут очень долго. Но официант появляется, и Ник расписывается на бумаге. Я уже позволяю себе торопливо встать на ноги, и потащить Ника к выходу. Мы подходим к гардеробной, где я чувствую, насколько Ник сейчас напряжён и зол. Его лицо не выражает ни единой эмоции, но глаза. Мои любимые глаза горят от гнева и желания терзать снова и снова меня. И я готова, но только не здесь, не так близко к ним. Выходим из ресторана, как знакомый голос, леденящий сейчас мою душу и сковавший всё тело, заставил остановиться и замереть. – Холд, немедленно отпусти мою дочь. Ник сильнее сжимает мою руку, продолжая идти, не обращая ни на что внимания. Но сильный захват моего локтя, от которого я вскрикиваю, потому что он принёс мне тупую боль в швах и ранах, едва только успевших затянуться, не даёт мне следовать за моим мужчиной. Я оступаюсь и отпускаю его руку, пятясь назад, пока не наталкиваюсь на препятствие и как мячик не отскакиваю от него. В следующий момент всё происходит настолько быстро, что я не успеваю осознать, что только что произошло, как Ник уже за горло прижимает к стеклянной витрине ресторана моего отца, пытающегося ослабить сжатие. Паника накрывает меня полностью, и я подскакиваю к Нику, пытаясь оттащить от моего отца, но он ещё крепче сжимает его горло, скрипя зубами. – Только попробуй ещё раз тронуть её, причинить ей боль, я убью тебя. Придушу своими же руками. Всё ясно? – Шипит Ник в покрасневшее лицо моего отца. – Ник, отпусти его… прошу… хватит, – шепчу я истерично, бросая взгляд за спину, где уже собираются зеваки, чтобы насладиться новым побоищем. – Я предупредил, – бросает Ник, освобождая отца, который начинает кашлять, растирая горло и сгибаясь пополам. – Папа, прекрати этот цирк. Уходи, оставь нас в покое, – дрожащим голосом произношу я, притягивая Ника к себе и пытаясь скрыться как можно быстрее. – Цирк? Это ты, неблагодарная тварь, устроила цирк там! Что ты творишь? Как ты могла так поступить со мной? – Яростно говорит отец, полностью отдышавшись и, видимо, снова осмелев без физического воздействия. Он наступает на меня, но Ник толкает меня за свою спину, сжимая кулаки. – Мистер Пейн, прошу вас следить за языком, иначе мне придётся применить силу. Мы не хотим с вами обсуждать ничего в данный момент. Поэтому, чтобы никто не пострадал, лучше вам извиниться, и мы распрощаемся, – голос Ника спокоен и даже, на первый взгляд, очень добродушен, но я знаю… уже слышала этот тембр. По нему я могу с точностью сказать, что он сейчас едва держится, но подчиняет себе свою агрессию. И причиной вновь стала я. – А ты только и умеешь, что пугать и запугивать. Её тоже запугал? Или так хорошо оттрахал, что она сошла с ума? Извиняться? Перед кем? Перед сосунком, который знает единственное, как манипулировать людьми и обкрадывать их? Ты хоть знаешь, кто он? Он никто, дура! Он нищий, пускающий всем пыль в глаза! Благодаря Вуду его морду терпят везде, но я всем расскажу, что он за урод на самом деле! Его мать шлюха, которая скрывается ото всех, чтобы клиенты не узнали, как и этот ублюдок! Ник уже с рыком бросается на отца, заваливая его на землю спиной, но от удара, который уже готов был сделать Ник, моего отца спасает Майкл, вовремя подскочивший к нам и оттащивший Ника от мужчины на земле. – Папа! Хватит! Хватит оскорблять его! – Кричу я, закрывая рот рукой, а по щеке скатывается слеза. Меня нещадно трясёт от адреналина и страха внутри. – Быстро, Мишель, в машину! Быстро я тебе сказал! И я прощу тебя! Ты хоть подумала о матери и сестре? Каково им из-за твоих поступков? Нет, ты думала только о себе и об этом ублюдке, который использует тебя, чтобы навредить мне! Думаешь, ты ему нужна? Нет! Ни капли! – Орёт отец, поднимаясь с земли, тяжело дыша и яростно плюясь слюной. – Папа… – Заткнись, я сказал в машину, или устрою этому уроду такую гласность, ты и представить не можешь! Вон сколько людей, так пусть все знают, что Николас Холд – ублюдок… – Майкл, отпусти меня! Я уволю тебя! – Сквозь шум толпы я слышу обозлённый голос Ника, и в голове вспыхивает мысль, которая сможет помочь мне прекратить это. – Хватит! Хватит, я пойду, только хватит, – плачу я, бросая взгляд на Ника, ещё минуту назад пытающегося вырваться из рук Майкла, а теперь застывшего и смотрящего на меня. Он переводит взгляд на торжествующего отца, даже не пытающегося скрыть свои чувства, а затем на меня… и я вижу такую глубокую боль и разочарование, что задыхаюсь от давления в груди. Но что я могу? Что я могу ещё сделать, как не поехать с отцом, чтобы защитить Ника? Я даже не представляю, что он знает. И боюсь этого. Боюсь за Ника, только за него, в голове даже нет мыслей о себе. – Видишь, Холд. Моя дочь умная девушка, не зря я вложил в её образование крупные инвестиции, она всегда будет выбирать семью, а не подонка, который никогда не знал этого и никогда не узнает. Быстро пошли от тебя несёт гнилью, Мишель, – отец хватает меня за руку, таща за собой, но до меня доносится голос Ника, такой холодный и режущий во мне всё, что я упираюсь ногами. – Каждый учится на своих ошибках. Видимо, я никогда не научусь. Меня словно ударяют по затылку, когда в голове на перемотке крутятся эти слова, являя быстро меняющиеся картинки всего, что я знаю о Нике. И только сейчас я немного понимаю своим лихорадочно испуганным мозгом, что натворила. – Мишель, стерва, быстро пошли, – отец тянет меня за собой, но я вырываю руку, бросая взгляд за спину, где вижу, как человек, который стал для меня самым важным в жизни, уходит из неё. Тихо, не борясь за меня, ведь я первая отпустила руку. И это открывает глаза, сбрасывая с них пелену пережитого страха и шоу, устроенного моим отцом.