Кристиан качает головой; либо не знает, либо не собирается посвящать меня в это. Ох. – Хайд заявился прошлой ночью с намерением похитить тебя. – Кристиан цепенеет, лицо застыло от напряжения. А я вспоминаю ленту в кармане Джека, и меня передергивает, хотя для меня эта новость и не нова. – Вот черт. – Именно, – натянуто отзывается Кристиан. Я пытаюсь вспомнить Джека в офисе. Всегда ли он был психом? И как он, интересно, собирался это провернуть? То есть, конечно, он тот еще слизняк, но чтобы настолько ненормальный? – Я не понимаю зачем, – бормочу я. – Нелепость какая-то. – Знаю. Полиция копает глубже, и Уэлч тоже. Но мы думаем, что это как-то связано с Детройтом. – С Детройтом? – Я озадаченно смотрю на него. – Да. Что-то там есть. – Все равно не понимаю. Кристиан приподнимает голову и смотрит на меня бесстрастно. – Ана, я родился в Детройте. Глава 12 – Я думала, ты родом отсюда, из Сиэтла, – говорю я. В голове – полный сумбур. Какое отношение это имеет к Джеку? Кристиан убирает руку с лица, протягивает ее назад и хватает одну из подушек. Кладет себе под голову, откидывается на спину и смотрит на меня настороженно. Через минуту качает головой. – Нет. Нас с Элиотом усыновили в Детройте. Мы переехали сюда вскоре после моего усыновления. Грейс хотела жить на Западном побережье, подальше от востока с его стремительной урбанизацией. Она получила работу в Северо-западной больнице. Я плохо помню то время. Миа удочерили уже здесь. – Так Джек из Детройта? – Да. Ой… – А откуда ты знаешь? – Я изучил его анкетные данные, когда ты пошла работать на него. Кто бы сомневался. – Значит, у тебя и на него есть досье? – усмехаюсь я. – Этакая папочка… Кристиан кривит рот, скрывая улыбку. – Думаю, она светло-голубая. – Он продолжает теребить мои волосы. Мне приятно и комфортно. – И что же в этой папке? Кристиан моргает. Протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке. – Ты действительно хочешь знать? – Неужели все настолько плохо? Он пожимает плечами. – Бывало и похуже, – шепчет он. Нет! Неужели он имеет в виду себя? Перед глазами – маленький Кристиан, грязный, напуганный и потерянный. Я обнимаю его, прижимаюсь крепче, натягиваю на него простыню и ложусь щекой ему на грудь. – Что? – спрашивает он, озадаченный моей реакцией. – Ничего. – Нет уж. Давай признавайся, в чем дело? Я поднимаю глаза, оцениваю его встревоженное выражение и, вновь прильнув щекой к груди, решаю рассказать. – Иногда я представляю тебя ребенком… до того, как ты стал жить с Греями. Кристиан застывает. – Я говорил не о себе. Я не хочу твоей жалости, Анастейша. С тем периодом моей жизни давно покончено. – Это не жалость, – потрясенно шепчу я. – Это сочувствие и сожаление – сожаление о том, что кто-то способен сделать такое с ребенком. – Я перевожу дух: живот как будто перекручивает, слезы вновь подступают к глазам. – С тем периодом твоей жизни не покончено, Кристиан, как ты можешь так говорить? Ты каждый день живешь со своим прошлым. Ты же сам мне сказал: пятьдесят оттенков, помнишь? – Мой голос едва слышен. Кристиан фыркает и свободной рукой гладит меня по волосам, но молчит, и напряжение остается при нем. – Я знаю, что именно поэтому ты испытываешь потребность контролировать меня. Чтобы со мной ничего не случилось. – И, однако же, ты предпочитаешь бунтовать, – озадаченно ворчит он, продолжая гладить меня по голове. Я хмурюсь. Вот черт! Неужели я делаю это намеренно? Мое подсознание снимает свои очки-половинки, покусывает дужку, поджимает губы и кивает. Я не обращаю на него внимания. Ерунда какая-то. Я ведь его жена, не его саба, не какая-нибудь случайная знакомая. И не шлюха-наркоманка, какой была его мать… черт. Нет, не надо мне так думать. Вспоминаю слова доктора Флинна: «Просто продолжайте делать то, что делаете. Кристиан по уши влюблен… это так приятно видеть». Вот оно. Я просто делаю то, что делала всегда. Разве не это в первую очередь привлекло Кристиана? Сколько же в нем противоречий! – Доктор Флинн сказал, что я должна тебе верить. Мне кажется, я верю… не знаю. Возможно, это мой способ вытащить тебя в настоящее, увести подальше от твоего прошлого, – шепчу я. – Не знаю. Наверное, я просто никак не могу привыкнуть к твоей чересчур бурной реакции на все. Он с минуту молчит. – Чертов Флинн, – ворчит себе под нос. – Он сказал, что мне следует и дальше вести себя так, как я всегда вела себя с тобой. – Неужели? – сухо отзывается Кристиан. Ладно, была не была. – Кристиан, я знаю, ты любил свою маму, и ты не мог спасти ее. Тебе это было не по силам. Но я не она. Он снова цепенеет. – Не надо. – Нет, послушай. Пожалуйста. – Я поднимаю голову и заглядываю в серые глаза, сейчас парализованные страхом. Он затаил дыхание. Ох, Кристиан… У меня сжимается сердце. – Я не она. Я гораздо сильнее. У меня есть ты. Ты теперь намного сильнее, и я знаю, что ты любишь меня. Я тоже люблю тебя. Между бровей у него появляется морщинка, словно мои слова – не то, чего он ожидал. – Ты все еще любишь меня? – спрашивает он. – Конечно, люблю. Кристиан, я всегда буду любить тебя. Что бы ты со мной ни сделал. – То ли это заверение, которое ему нужно? Он выдыхает, закрывает глаза, но в то же время крепче обнимает меня. – Не прячься. – Приподнявшись, я беру его руку и убираю с его лица. – Ты всю жизнь прятался. Пожалуйста, не надо больше, не от меня. Он недоверчиво смотрит на меня и хмурится. – Прятался? – Да. Он неожиданно переворачивается на бок и подвигает меня так, что я лежу рядом с ним. Протягивает руку, убирает волосы с моего лица и заправляет за ухо.