Значит, Суве все-таки удалось кое-что вытянуть из Акикавы. Миками все больше склонялся к тому, что им придется раскрыть репортерам имя женщины – виновницы происшествия. Но вначале он должен был сходить к Исии и узнать, что думает обо всем Акама. – Ладно, на время забудьте о «Тоё». Теперь вам придется разделиться. Попробуйте до вечера переубедить остальных. Пусть согласятся оставить протест у нас; если не хотят у нас, пусть отнесут в секретариат, к Исии. Пока неизвестно, каков будет ответ Акамы, они должны по-прежнему стараться окончить дело миром. Если представители нескольких изданий пойдут на уступки, впоследствии им легче будет надавить на «Тоё». Пресс-клуб не был монолитным. Там то и дело заключались и разрушались союзы, зависевшие от сложных взаимоотношений между разными изданиями, а также от общей обстановки. В таких условиях, как сейчас, предсказать последствия было еще труднее. Наверное, заранее можно было предсказать лишь позицию радиостанции «Кэнмин-FM», которая входила в прессклуб на правах ассоциированного члена. Радиостанция полностью финансировалась на средства префектуры и потому не имела права выступать против муниципальных инициатив. Оставалось двенадцать изданий. Интересно, кого из них сумеет переубедить Сува? Миками достал записную книжку, принялся листать страницы. «Местное отделение «Тоё». Главный редактор – Микио Адзуса. Университет Т. 46 лет. Энергичный. Любит прихвастнуть. В целом неплохо относится к полиции». Миками помнил смуглое лицо редактора, его узкий лоб. Он видел его на круглом столе, который проводился раз в месяц. На нем присутствовали главные редакторы изданий и руководство полиции префектуры. Адзуса однажды замещал там директора местного отделения, который свалился с простудой. Миками, велев себе не забыть об Адзусе, набрал номер приемной Исии. Положение не терпело отлагательств; нельзя сидеть и ждать, пока Исии соизволит связаться с ним сам. Он должен дать пресс-клубу официальный ответ в четыре часа. Кроме того, нужно срочно все уладить с Ёсио Амэмией. К телефону подошла Аико Тода. Она сказала, что Исии в кабинете Акамы. Миками попросил ее передать Исии, чтобы тот перезвонил, когда вернется. Затем он подошел к информационному щиту на стене. Пробежал глазами последнюю сводку. Три дорожных происшествия за прошлую ночь и утро. Пожар на кухне частного дома. Арест мошенника, который пытался сбежать из ресторана не заплатив. В общем, судя по всему, ночь в префектуре прошла спокойно. Зазвонил телефон, и Миками одним прыжком очутился у стола. – Миками, пожалуйста, зайдите в кабинет Акамы. – Не дожидаясь ответа, Исии нажал отбой. Голос его звучал мрачно. Через три минуты Миками уже стучал в дверь Акамы. Директор был в кабинете один. Он сидел не за столом, а на диване; Миками он сесть не предложил. – Миками, похоже, вы не справляетесь со своими обязанностями! Как вы допустили, что ситуация вышла из-под контроля? – резко начал Акама. Миками понимал, почему Акама злится, догадывался, что Исии тянул с сообщением до последнего. И все же… – Подчиняясь вашим указаниям, я отказался выполнить их требование и раскрыть персональные данные виновницы ДТП. К сожалению, мой отказ разозлил их больше, чем можно было ожидать. Сейчас мы всеми силами пытаемся спасти положение, но переговоры проходят с трудом. У них накопилось недовольство, и они хотят дать ему выход. – Миками по-прежнему стоял, потому что Акама так и не предложил ему сесть. Миками понимал, что таким образом его наказывают или «воспитывают». – Ваши отговорки меня не интересуют. Вы напрасно тратите мое время! Миками с трудом подавил желание возразить: «Думаете, у меня есть время стоять здесь и выслушивать ваши колкости?» – По их словам, они сразу же отзовут протест, если мы сообщим имя виновницы ДТП. – Исии мне уже обо всем доложил. Ваше предложение сказать им обо всем как бы между прочим, как бы «рассуждая вслух», кажется мне крайне нерациональным. Нерациональным?! Миками посмотрел Акаме в глаза: – В таком случае мы ничем не рискуем. Если обмолвимся о ней как бы случайно, никаких официальных документов не будет. – Я против, – холодно сказал Акама. Он поднял брови. – Ни при каких обстоятельствах мы не имеем права раскрывать ее имя! Его ответ показался Миками странным. Он невольно вспомнил мошенника, дело которого он расследовал несколько лет назад. Этот мошенник упорно отказывался рассказывать о своих прошлых подвигах, несмотря на то что ему явно хотелось похвастаться. Просто он считал ниже своего достоинства признаваться в чем-либо новичку-детективу. Миками решил, что тут нужно копнуть поглубже. – Насколько мне известно, решение о сокрытии ее персональных данных принимали лично вы. – Совершенно верно. Мне позвонил Саканива из округа И., чтобы обсудить детали. – Позвольте все же просить вас изменить решение. В противном случае журналисты ни за что не пойдут на уступки. А поскольку до визита комиссара осталось совсем мало времени, прошу вас сделать исключение… ведь положение у нас чрезвычайное… – Миками, не пытайтесь давить на меня! Забудьте о своей нелепой затее и придумайте что-нибудь новое. – Тон его был, впрочем, не таким язвительным, как слова. Акаму по-прежнему раздирали противоречия. Миками чувствовал: причина в чем-то другом. Его тревогу усугубляло то, что в деле замешан Саканива, бывший подчиненный Акамы… – Позвольте узнать… Что еще мешает нам раскрыть ее имя, помимо того, что она ждет ребенка? – Разумеется, – с поразительной открытостью ответил Акама. Он как будто ждал вопроса Миками. – Ее персональные данные – вопрос политический… Политический?! – Насколько я понимаю, вы в курсе того, что в правительстве сейчас рассматривается два законопроекта. Один касается частной жизни, а другой – защиты прав личности. – Да, я в курсе. Действительно, представители прессы часто возмущались по поводу ограничений. Они считали, что новые законопроекты ограничивают свободу прессы. – Законопроекты подвергаются резкой критике со стороны журналистов, но к их принятию привели их собственные действия. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь! Всякий раз, как случается громкое дело, они налетают всей сворой и часто сильно вредят пострадавшим. В то же время они замалчивают те дела, которые выставляют их самих в неприглядном свете. У них просто нет совести! То и дело переваливают вину на нас, а себя изображают единственными борцами за мир! – Акама сделал паузу, во время которой намазал губы бальзамом. – Оба законопроекта рано или поздно будут приняты, получат статус законов. Тогда-то мы и поднимем вопрос о персональных данных. Мы намерены внести предложение о создании надзорного комитета, который будет рассматривать отношение к пострадавшим и жертвам преступлений. Мы добьемся, что нам предоставят решающий голос в вопросе о том, какие персональные данные можно предавать огласке. Конечно, вначале речь будет идти только о жертвах преступлений. Но, как только кабинет министров одобрит наше предложение, мы сумеем интерпретировать закон в наших интересах. И тогда мы будем руководить процессом с начала и до конца. Мы, и только мы сможем разрабатывать тексты пресс-релизов. Миками наконец понял, почему Акама был сторонником столь жесткого подхода. Сокрытие персональных данных стало делом престижа для НПА. Или, может быть, для самого Акамы. Судя по тому, как напыщенно он рассуждал о кабинете министров и надзорном комитете, возможно, именно такой кабинет рассчитывал возглавить Акама по возвращении в Токио. Миками уже осознал, что Акама вряд ли изменит свое решение, однако он ничего не мог с собой поделать: надо было дать выход накопившейся досаде. Кроме того, его предложение «рассуждать вслух» нисколько не противоречило токийским интригам. Как правило, к неофициальным сведениям, «не для протокола», как и к секретным операциям, в полиции относились так, словно их и не было. – Если мы с вами поняли друг друга, вы можете идти. – Это единственная причина? – не раздумывая, выпалил Миками, и ему показалось, что Акама потрясен. Но тут же заметил, что в глазах Акамы блеснули любопытные огоньки. – Миками, на что вы намекаете? – То, о чем вы говорили, – единственная причина, почему вы против раскрытия ее имени? – спросил Миками, возвращаясь к роли детектива. Он прекрасно понимал, что Акама по-прежнему что-то утаивает. – Раз уж вы спросили… пожалуй, поделюсь с вами. – Акама расплылся в улыбке. – По правде говоря, женщина, о которой идет речь, – дочь Такудзо Като. Миками чуть не присвистнул. Такудзо Като! Исполняющий обязанности председателя «Кинг цемент»… Кроме того, он уже второй год входит в комитет общественной безопасности префектуры Д. – Это он вас попросил? – ахнул Миками. – Нет, мы сами хотим помочь, – спокойно ответил Акама. В регионах должность члена комитета общественной безопасности считалась почетной и чисто декоративной. Единственная обязанность членов комитета – встречаться раз в месяц за обедом с начальниками участков и беседовать о разных вещах. Комитет общественной безопасности не обладал особой властью над административным департаментом. Зато с точки зрения организационной структуры картина складывалась совершенно иная. Официально полицейское управление префектуры подчинялось трем членам комитета общественной безопасности. Не потому ли они так стремились помочь? Нет, скорее отказ выдать персональные данные стал жестом доброй воли; тем самым полицейское управление делало своим должником одного из самых влиятельных финансовых авторитетов префектуры. Теперь он до конца своих дней будет считать себя обязанным полиции. – Его дочь в самом деле беременна. Вначале Саканива просил вообще замять дело, но… ДТП было серьезным. Если бы родственники пострадавшего подняли шум, все стало бы еще хуже. Вот почему я принял решение скрыть ее персональные данные… Надеюсь, теперь мы с вами достигли полного взаимопонимания по данному вопросу. Миками не знал, что ответить. Как только прошло первое потрясение, его охватил гнев. Ханако Кикуниси, дочь члена комитета общественной безопасности… Он – директор по связям с прессой, почему его не поставили в известность?! – Я уже говорил вам, Миками. – Акама изобразил изумление. – Ваша работа подразумевает непосредственные переговоры с представителями прессы. У меня не было гарантии, что вы не выдадите что-нибудь косым взглядом или какими-либо своими действиями, если узнаете правду. Гораздо проще настаивать на своем, если ничего не знаешь! Миками показалось, что он проваливается в глубокую яму; не сразу ему удалось собраться с мыслями для ответа. «Гораздо проще настаивать на своем, если ничего не знаешь!» Он и настаивал на своем, держался напористо, даже агрессивно. И все потому, что Акама, оказывается, нарочно держал его в неведении! Миками невольно вспомнил слова Ямасины: «…когда кто-то упорно что-то скрывает, невольно задаешься вопросами. Может быть, виновница происшествия – дочь какой-нибудь большой шишки». Он ведь в самом деле наорал на Ямасину, считая, что тот возводит на них напраслину… И в результате оказался в дураках! Миками опустил голову. Лицо у него пылало, и внутри тоже разгоралось пламя. Он возражал журналистам, а его использовали. Он мог бы сказать, что просто исполнял свой долг. Однако понимал, он служит не только рупором, который транслирует распоряжения Акамы. Правомерно ли отдавать беременную женщину на суд представителей прессы? Миками во многом разделял позицию полицейского управления префектуры. Вот почему он заговорил, вот почему он долго думал о том, как положить конец бесконечной борьбе. Но оказалось, что доводы руководства – фальшивка. Полное притворство. Миками зажмурился. Акама прав. Он ведь уже говорил Миками о своих взглядах. «А вот если вы не будете в курсе дела, вы ничего не сможете сказать… Верно?» Он дурак, что забыл! И ведь нечто подобное уже случалось. Разве Акама всегда, с самого начала, не пытался сделать из него марионетку? – Да, кстати. Что там с Амэмией? Дал он свое согласие? Миками не ответил. Он снова открыл глаза, но не мог себя заставить посмотреть Акаме в лицо. – Какие-то трудности? Говорите! Миками по-прежнему хранил молчание. Акама приподнялся с дивана. Он сухо хлопнул в ладоши, как борец сумо, который готовится к атаке. – Посмотрите на меня! Миками вытаращил глаза. Ему стало немного страшно. Перед ним снова возникло лицо Аюми; оно мерцало, словно мираж, и постепенно таяло. Акама медленно оглядел его с головы до ног, оценивая его реакцию. Потом его губы растянулись в улыбке. – Недоразумения не в наших интересах, поэтому позвольте говорить начистоту. С вашей стороны неразумно полагать, что, если вас уволят с поста директора по связям с прессой, вы сумеете вернуться в уголовный розыск. Перед глазами Миками возникло письмо с приказом об отставке. В ту секунду он утратил контроль над своими эмоциями. «Вот оно! Мне конец. Сегодняшняя встреча – последняя. Так какого дьявола я должен лизать ботинки этому садисту, изображающему из себя начальника?» Образ Аюми исчез. Его сменил другой. Перед его мысленным взором появилась Минако; в ее глазах отчаяние и мрак. Она смотрела на него с мольбой… У Миками закружилась голова. Он вспомнил, как плясали на свету снежинки. Белая простыня, серое лицо начальника окружного участка, смертельно-бледное, безжизненное лицо молодой утопленницы… картинки мелькали, быстро сменяя друг друга. Минако возлагала надежды на его сослуживцев. На двести шестьдесят тысяч полицейских… Она рассчитывала на их глаза и уши. – Что там с Амэмией? – послышался чей-то голос издалека.