— Да, — соврал Габриель, втайне надеясь, что американские перспективы — дело отдаленного будущего, которое может и не случиться. — Мы кого попало не берем, и зря Осито проболтался… Ну, он за это уже получил… — Я — не кто попало. — Это еще надо доказать. Габриель ничем не отличается от всех остальных мальчишек, от всех остальных людей: стоит только появиться тени запрета, как он тотчас же начинает страстно желать запретного, — хотя еще минуту назад ни о чем таком не помышлял. — Разве я не делал все то, что нужно? Не помогал вам? Какие еще нужны доказательства? — Идем… …Это была окраина парка — достаточно глухая, тоскливая и неприятная. Сюда редко забредают посетители, они предпочитают центральную часть с более-менее ухоженными дорожками; они вообще предпочитают другие парки. Те, что находятся в центре Города и ближе к морю; те, что полны туристов, мороженщиков, смотровых площадок, родителей с детьми и табличек, указывающих на тот или иной архитектурный памятник. А от этой пыльной зелени и куска обвалившейся ограды ничего хорошего ждать не приходится. Габриель и не ждал, он молча сидел между Кинтеро и медвежонком — Мончо и Начо куда-то исчезли. А когда появились, то несли в руках наглухо завязанный мешок: тот шевелился и мяукал, и сердце Габриеля на секунду замерло в недоумении, а потом забилось часто-часто. — Это еще что такое? — спросил он у Кинтеро. — Это? — Кинтеро сплюнул и ухмыльнулся. — Это твое испытание. Когда они успели набрать столько камней? Небольшая горка — перед медвежонком, чуть побольше — перед его братом, даже у вновь прибывших Мончо и Начо в руках по булыжнику. — Давайте! — командует Кинтеро, и Мончо становится единственным обладателем мешка. Отделившись от Начо, он подходит к ограде, присаживается возле нее на корточки и развязывает тугой узел. Котенок. Совсем малыш, темно-рыжий, с белой полоской вдоль спины, с белым пятнышком на груди, с белыми носками на передних лапах. Котенок щурится от внезапного яркого света, делает несколько шагов и заваливается на бок. «Какой потешный», — думает Габриель, вот бы Мария-Христина обрадовалась! У его непробиваемой старшей сестры есть одна слабость (за исключением Хавьера) — такие вот кошки. Комната Марии-Христины переполнена кошками, они живут на обоях и портьерах, на наволочках и покрывале, как пить дать — Мария-Христина была бы счастлива без меры. Котенку не место в мешке и не место у ограды. Он замечательно устроился бы в комнате сестры, и блюдце с молоком его, несомненно бы, обрадовало. — Ты с нами? — спрашивает Кинтеро. — Конечно. — Габриель не понимает, к чему клонит Кинтеро, но, на всякий случай, произносит именно это слово. Камень, пущенный Осито, падает рядом с темно-рыжим малышом, не задев его. — Раззява! Косые руки!.. — Кинтеро совершенно наплевать, что котенок перепугался насмерть, жалобно открывает рот и пищит. — Теперь ты, Мончо! Мончо много точнее, чем увалень Осито. Его булыжник угодил малышу в живот, и малыш перевернулся в воздухе и отлетел к ограде. Начо метнул камень без всякой команды и тоже попал в котенка. Все происходит как в замедленной съемке: снова Осито, и снова Мончо, и опять Начо, два попадания из трех; неизвестно, что лучше — круглые тяжелые булыжники или острые маленькие камешки. Маленькие камешки могут поцарапать и ранить котенка, а булыжники наверняка повредят ему внутренности. Котенок почти перестал двигаться, он больше не пищит — вместо него попискивает Габриель: попискивает, всхлипывает и закрывает лицо руками. Белые шляпы, черные костюмы, фишки из казино, которые можно обменять на миллион, — все это не имеет никакой ценности для Габриеля. Он должен поставить в известность Кинтеро. Сейчас же, пока не случилось самое ужасное. Сейчас же. Сейчас. Только что делать с языком, закатившимся в горло? — Твоя очередь!.. Совершенно непонятно, кто вложил в руку Габриеля камень: кто-то из тех, кто мечтает о Большом Ограблении Банков, но только не Кинтеро. Кинтеро, как обычно, раздает команды. Ничуть не изменившимся ровным голосом. Сволочь. — Твоя очередь, слабак! Ну!.. Камень сидит в пальцах, как приклеенный. Чтобы избавиться от него, стряхнуть с рук, нужны определенные усилия. Кажется, у него получилось!.. Но Габриель радуется недолго — ровно до той секунды, когда камень снова опускают ему на ладонь: это сделал дурак Мончо. А дурак Начо больно толкнул его в плечо. А дурак Осито наступил на ногу. И только Кинтеро ничего не предпринимает, он — самый умный из всех. — Ты как будто не хочешь напрячься? — ласково спрашивает Кинтеро у Габриеля. — Отпустите меня, — шепчет Габриель. — Смотрите-ка, он расклеился, — в голосе Кинтеро слышны торжествующие нотки: «ну, что я вам говорил!» — Разнюнился! — подхватывает Мончо. — Распустил сопли, дерьмовая башка! — подхватывает Начо. Осито давит на ногу Габриеля сильнее и сильнее. — Давай, сделай это!.. Давай, давай, давай!.. — гулом отдается в голове. — Если не сделаешь — придется тебя убить. Такие у нас правила. Кто не с нами — не проживет и дня. Кто не с нами — пусть сушит кишки на солнце. Вряд ли Кинтеро сам придумал столь напыщенную фразу. Подобные фразы выпускают на волю плохие парни из американских фильмов — и впору ответить ему такой же, подслушанной. Габриель заучил их не меньше десятка, и все они принадлежат не плохим, а хорошим парням, а хорошие парни всегда побеждают. Он не может вспомнить ничего подходящего случаю. Это из-за котенка, его тельце темнеет у ограды, и непонятно — жив он или нет. Это из-за котенка, из-за жалости к нему; от жалости голова Габриеля распухла и вот-вот треснет, она отказывается соображать. И лишь одна мысль перекатывается в ней, как засохшее семечко в тыкве, — что если Кинтеро и вправду приведет угрозу в исполнение? Что если котенку уже не помочь, и Габриель пострадает напрасно? Обмануть Кинтеро. Не такой уж он крутой, он и книжек не читал, а Габриель — читал, и он не в пример умнее щербатой гадины, так неужели у него не получится обмануть Кинтеро? Получится, еще как. Всего-то и надо, что бросить камень. Размахнуться и бросить, но не в темного-рыжего пушистого малыша, а в сторону ограды. Ничего страшного в этом нет, вот и Осито не попал в котенка ни разу, — а старался. Габриель не будет стараться, он даже глаза закроет, а руку отведет подальше, пустит камень в небо, в белый свет, — и все разом закончится. Это — хорошая мысль. Счастливая, хоть и похожа на семечко в тыкве, еще одно. Один плюс один — будет два, их двое — Габриель и котенок, не волнуйся, малыш, все будет хорошо. Почти счастливый Габриель что есть силы смежает веки, отводит руку далеко за спину и швыряет камень. И наступает тишина. А потом, откуда-то издали, с края этой бездонной, подернутой мутной пленкой тишины, раздается голос Мончо: — Он попал!.. — Попал! — Голос Начо намного ближе, чем голос Мончо. — Попал! — Голос Осито еще ближе. А самый близкий — голос Кинтеро. Он вполз в ухо Габриеля и забился там, как муха между стеклами. Огромная навозная муха, на такую даже смотреть неприятно, сразу возникает приступ тошноты. — Ты попал, слышишь, — жужжит муха. — Хоть и дерьмовая башка, а меткий. — Нет, — Габриель едва шевелит губами. — Я не попал.