— И мы будем предохраняться. Лучше бы он этого не говорил! Мария улыбается, как улыбалась все время, начиная с посиделок на кухне; как улыбалась на фотоснимках со вновь обретенными испанскими родственниками. Но ее четко выписанные брови сходятся к переносице, а глаза моментально становятся влажными — это должно означать крайнюю степень непонимания, обиды и — может быть — гнева. — Зачем же нам предохраняться, дорогой? Все уже решено. Ана бэкэбэк энта, — скороговоркой произносит она. — Что? — Я люблю тебя. Так говорят у нас. Никогда раньше Мария не прибегала к арабскому, довольствуясь вполне сносным испанским и постоянно совершенствуя его. Но самые главные, по ее мнению, слова она произнесла на родном языке — уж не для того ли, чтобы убедить Габриеля в искренности чувств? Или, напротив, скрыть их неискренность? Он не должен думать о Марии плохо. Она не совершила ни одного дурного поступка, все ее усилия направлены на то, чтобы как можно лучше обустроить жизнь близких, окружить их счастьем и покоем. В ней нет двойного дна, и в ее теле нет двойного дна. И нет никаких изъянов, — мысли Габриеля о мутации, о необычном гибриде человека и насекомого, совершенно беспочвенны. У Марии высокая, слегка тяжеловатая грудь, крупные темно-коричневые соски (он не ошибся!), не по-восточному сухие руки, ослепительной красоты живот. Но все эти анатомические подробности, прекрасные сами по себе, — ничто, по сравнению с запахом, который источает ее вырвавшееся на свободу тело. Запах — вот главное. Он не мог быть привнесен извне (Мария не пользуется косметическими отдушками), следовательно — это ее собственный запах. Одуряющий, зовущий, перенасыщенный ферментами и в то же время — рациональный, подчиненный одной-единственной цели — привлечь самца. — А ты? Ты любишь меня?… Габриель издает странный стрекочущий звук. Наверное, это должно означать «да», если понимать любовь как готовность к спариванию и производству потомства. Все произошедшее потом не поддается никакому анализу, почти не сохраняется в памяти и тонет в облаке запаха Марии. Сколько бы ни прокручивал Габриель обстоятельства той ночи, он не может прийти к однозначному выводу — было ли ему хорошо? и принес ли секс удовольствие, сходное с тем, какое он испытывал с Ульрикой или даже — занимаясь самоудовлетворением. Преграда в виде девственной плевы оказалась достаточно хлипкой, не скажи ему Мария о своей девственности, он бы ничего толком и не заметил. Он и так почти ничего не заметил, кроме одного: это все же не было удовольствием, это было зовом. Габриель вошел в Марию целиком, а не какой-то одной своей частью (так, по крайней мере, казалось ему впоследствии) — он как будто видел ее изнутри. Вот я и дома, вот я и дома, стрекотало в мозгу, но это совсем не тот дом, какой рисовало ему воображение Марии, — здесь темно, влажно и полно песка. Или вещества, похожего на песок: твердого, особым образом переработанного и склеенного. В песке прорыты ходы и галереи, и Габриель (такой маленький, не больше термита) может свободно путешествовать по ним — и это радостное путешествие. Единственное, что слегка удручает, — пустынность дома, гулкое одиночество ходов и галерей, но он-то знает — эта пустота ненадолго, он здесь для того, чтобы уничтожить пустоту, оплодотворить ее и наполнить смыслом. Финал действа ослепляет Габриеля — он выжат до самого конца, он отдал все соки, до последней капли, а секундное ощущение торжества и триумфа (его семя упало на самую плодородную из всех почв!) сменяется апатией и абсолютным равнодушием к только что свершившемуся акту. Изменения произошли и в Марии, вернее, в запахе, исходившем от Марии, — его больше нет. Предыдущая девушка Габриеля, Ульрика, хотя бы потела и после секса выглядела так, как будто только приняла душ и забыла вытереться полотенцем. С Марией ничего подобного не произошло, сухость ее кожных покровов поражает, а влага ушла даже из глаз, теперь они кажутся припорошенными песком, который Габриель видел внутри ее тела. Он ничего не мог видеть внутри. Это всего лишь галлюцинации, они не длились долго и вызваны запахом Марии, предназначенным для наивных самцов, крылатых и способных к размножению. Внутри Марии — хорошо оборудованный и готовый к приему постояльцев термитник, и глупо спрашивать ее, получила ли она удовольствие от секса. Но Габриель все же спрашивает: — Тебе понравилось? Тебе было хорошо? — Мне было очень хорошо, — отвечает Мария без всякого выражения. — Повторим это еще раз? Как-нибудь? — Конечно. Мы будем повторять это столько, сколько будет нужно… Нужно для чего? Габриель не видит смысла в уточнениях, и так все понятно. Ему хочется встать, одеться и уйти, в маленькой комнате не продохнуть от навалившейся невесть откуда духоты. К тому же у туалетного столика, где произрастает могучее генеалогическое дерево жизни Марии (прошлой и будущей), слышен шорох, лепет, вздохи и другие неясные звуки — мертвецы и те, кто еще жив, обсуждают случившееся между Габриелем и Марией. Был ли Габриель на высоте? И не разочаровал ли он папу — продавца свежевыжатых соков? И не разочаровал ли он засранца Фелипе? — Надеюсь, у нас все получилось, — говорит Мария, гладя Габриеля по голове. — Я высчитала дни… У нас обязательно родится девочка. Как ты хотел… — Это замечательно. Еще замечательнее было бы, если бы Мария вдруг взяла и исчезла, вместе с фотографиями своих родственников, подлинных и мнимых; вместе с этой комнатой и этой кроватью. Чтобы на месте многоквартирного дома невестки Магдалены образовалась воронка или просто улица, вымощенная булыжником. Прямо сейчас, сию секунду. А перспектива оказаться голым посреди улицы пугает Габриеля в тысячу раз меньше, чем перспектива жизни с Марией. Вот если бы… мечтает Габриель, прекрасно зная, что эта мечта никогда не осуществится. И он ничего не скажет Марии, ни сейчас, ни потом. Он будет проводить с ней ночь за ночью, влекомый запахом. Промежутки между ночами произвольны, в зависимости от воли и желания Марии они могут сокращаться, а могут увеличиваться, но присутствие в них Габриеля обязательно. Со временем он окончательно превратится в термита с грызущим ротовым органом, обломанными крыльями и атрофированными глазами, то-то будет радости!.. Но и отказаться от Марии невозможно, с сегодняшней ночи она приобрела окончательную власть над Габриелем, вот гадина!.. Габриель вполуха слушает Марию и сомнамбулически кивает: необходимо все же что-то решать с твоим книжным магазином, дорогой… Да. — Я уже связалась с людьми из Мекнеса и Ксар-эль-Кебира. Теми, что поставляли брату товар. Они согласны возобновить поставки, но для этого нужно съездить в Марокко. Да. — Ненадолго и только для того, чтобы подписать договор. В Марокко поеду я. Я знаю страну, я там родилась, и мне легче будет общаться с местными, они ведь такие пройдохи!.. Да. — А ты в мое отсутствие подыщи клиентов, которые смогли бы перекупить у тебя бизнес или — на худой конец — помещение. Место ведь отличное, и проходимость там высокая, наверняка от покупателей не будет отбоя… Да. — Ну, не кисни! Все, что я делаю, — я делаю для нас. Вот увидишь, как все прекрасно устроится!.. Да. Единственное преимущество термита перед Габриелем — срок жизни. Термиты не живут долго, вернее, живут много меньше, чем человек. Если бы он и вправду был термитом, то ужас совместной жизни с Марией ограничился небольшим временным промежутком, после чего Габриель со спокойной совестью отдал бы Богу душу. Но в его (человеческом) случае терпеть придется еще очень и очень долго. …Спустя несколько дней Габриель провожает Марию в аэропорт. Они приезжают за полчаса до начала регистрации, пьют кофе в кафе, дважды фотографируются в автомате моментальной фотографии (одну полоску со снимками забирает Мария, другую — Габриель), покупают журнал «Disecoyinterior»[24] для Марии и журнал «Readers Digest» для Габриеля, но самую потрясающую новость Мария приберегает на финал. — Я чувствую, что главное произошло, — шепчет она ему на ухо возле регистрационной стойки. — Что такого могло произойти? — недоумевает Габриель. — Там, внутри меня. — Внутри? — Какой же ты непонятливый! Там, внутри, завязалась новая жизнь. То, о чем мы мечтали… — Но ведь прошло-то всего ничего… Ты не можешь знать этого наверняка. — Поверь, все так и есть. — Ну что ты такое говоришь, Мария?! Этого ни один медицинский прибор не определит… Во всяком случае, сейчас. — Не нужны мне никакие приборы. — Мария явно огорчена реакцией Габриеля. — Я просто чувствую это. Ощущаю каждой клеткой. Есть вещи, которые недоступны мужчинам, вот они и придумали — приборы, тесты, медицинские исследования. А все и так понятно… Она еще забыла добавить, что является дипломированной медсестрой. — Я буду отсутствовать недолго. Присмотри за Магдаленой и Фелипе. И веди себя поласковее с малышом. В его возрасте дети очень хорошо чувствуют любовь. И нелюбовь тоже. Ты обещаешь быть внимательным к ним? — Да. — И все остальное, о чем мы говорили… Насчет магазина. — Я помню… — Я позвоню тебе, когда доберусь до места, и сообщу время и день обратного рейса. До встречи, дорогой. — Береги себя. Поцелуй на прощание не выглядит страстным, но Мария никогда и не прикидывалась страстной. Не старалась казаться более влюбленной, чем есть на самом деле. Но она выбрала именно Габриеля — по каким-то соображениям высшего порядка — и выбор оказался точным, точнее не придумаешь. Мария изначально знала — он поведется. Подчинится. Примет все как есть, не взбрыкнет, не повысит голоса, не пошлет ее подальше с ее вымороченными семейными ценностями. И кому какое дело, что творится у него в душе и хочет ли он прожить жизнь так, как диктуют ему посторонние? Марии уж точно никакого дела нет. Все это чистая химия, обреченно думает Габриель, наблюдая, как Мария смешивается с толпой у эскалатора, ведущего на второй этаж, к терминалу, то, что она проделывает со мной, — чистая химия, никакого другого объяснения нет. Жаль, что химия никогда не была его коньком, и жаль, что он снова забыл спросить Марию о содержимом кувшина. — …Ты чего такой грустный? — у таксиста, везущего Габриеля в Город, чудовищный арабский акцент, карикатурная внешность террориста-смертника и при этом — открытая дружелюбная улыбка. Достаточно ли одной улыбки, чтобы влиться в колонию термитов? — Грустный? Я проводил девушку. — Свою девушку или девушку просто так?