Все-все-все. Туннель — черная дыра наконец-то исчезает, погребенный под книгами и письмами. А вместе с ним исчезает и силуэт Снежной Мики, так и не решившейся выйти на свет. Тень тени Птицелова исчезает тоже, теперь можно перевести дух. Рано. Мучения еще не кончились, и книжные страницы, секунду назад казавшиеся прочнее кирпичей и бетона, опадают как пожухлые листья. Их остатки слетаются к ногам Снежной Мики. Вот она и появилась, и зря Габриель рассчитывал, что она скроется во тьме, — что-то здесь не так. Она появилась, но не вышла на свет — она привела мрак за собой! Он покачивается за спиной Снежной Мики, он лежит у нее на плечах. И сама Мика — она просто ужасна!.. Она голая, и это еще не все — Она — мертвая! Бурые пятна, прежде испещрявшие лишь ее руки, растеклись по всему телу, затронув лицо и шею. Да и сама шея — она кажется отделенной от туловища тонкой черной полосой. Такие же полосы отсекают обе руки и обе ноги, и не только — полос множество, в их хаотичной геометрии ясно просматривается какая-то система. У Габриеля была возможность прикоснуться к этой геометрии (географии, черчению) — двадцать лет назад, когда Фэл впервые привела его сюда, на улицу Ферран. Помещение было заброшенным, но кое-что здесь все же имелось. Кое-что, развешанное на стенах: налепленные друг на друга этикетки от кофе, фотография каравана, бредущего по пустыне. Засохшая ветка какого-то растения со сморщенным, темно-лиловым плодом и внушительных размеров картинка из жести. На картинке изображена корова, вернее — кипа советов начинающему мяснику: как разделать коровью тушу с наименьшими трудностями, затратами и напряжением сил. Как сделать это, чтобы и специалист уровня сеньоры Молины остался доволен работой. Сравнение тела Снежной Мики с коровьей тушей не выглядит особенно поэтическим, но разделано оно так же грамотно. Непонятно только, почему куски плоти все еще лепятся друг к другу, а не распались и не рухнули на пол бесформенной массой. Мику поддерживает мрак. Чернильные сгустки, до последнего мгновения укутывавшие плечи, сползают на грудь, трансформируются — вместе с этой трансформацией меняется и общая картина. Теперь мертвая девушка держит на руках котенка. Того самого, о спасении которого Габриель тщетно молился в детстве. Господи ты боже мой, привидится же такое!.. Ну конечно, это всего лишь обыкновенный кошмар. Сон наяву. Страшное видение. Оно исчезает так же внезапно, как и появилось. Нет никакой черной дыры, никакого тоннеля. Мертвой голой девушки тоже нет. Есть абсолютно живая Снежная Мика — миловидная, с хорошей фигурой. Она стоит намного дальше от входа и намного ближе к Габриелю, она улыбается ему. С интерьером «Фиделя и Че» все в полном порядке, знакомые полки с книгами, знакомый прилавок, ффу-у, привидится же такое! — Что с вами, Габриель? — участливо спрашивает Мика. — Вы так побледнели… Вам нехорошо? — Все в порядке. Проклятые «8-9-8», Габриель грешит именно на них. Они пролежали в хьюмидоре не меньше двадцати, а то и тридцати лет, и черт знает, что произошло с ними за такой длительный срок. Самое логичное объяснение — сигары испортились, растеряли свои обычные вкусовые качества, зато приобрели новые. По воздействию их можно сравнить с каким-нибудь тяжелым наркотиком. Осторожный Габриель всегда избегал наркотиков, но для того, чтобы быть в курсе дела, совершенно не обязательно сидеть на игле — достаточно документальных и художественных свидетельств Уильяма Берроуза[38], Хантера Томпсона[39], Аллена Гинзберга[40] и Тимоти Лири. К Тимоти Лири Габриель относится с особой теплотой, все дело в сигарах, ни в чем больше. Стоило Габриелю вынуть сигару изо рта, перестать заглатывать дым и выпускать его наружу, как все встало на свои места. Чтобы закрепить эффект, он максимально дистанцируется от сигары и, вопреки правилам, с остервенением тушит ее в пепельнице. — На чем мы остановились? — спрашивает Габриель. — Мы говорили о бриссаго. — Это вы говорили о бриссаго. Сигары, да? — Марка сигар. Странно, что вы не знаете. У вас, я смотрю, можно купить и сигары. — У меня лучший выбор кубинских сигар в городе. Поставки непосредственно от производителя. — А бриссаго нет, — грустно произносит Мика. — Скорее всего, ваши бриссаго — не кубинские сигары. Но, поверьте, ничего лучше «habanos» человечество не придумало. У меня есть эксклюзивные варианты. «Cohiba», например, — именно тот сорт, который курит Кастро. Хотите? Теперь уже Габриель выступает в роли навязчивого торгового агента, ему почему-то важно занять Снежную Мику разговором и посредством этого сблизиться с ней. — Нет, спасибо. Я ведь спросила про бриссаго просто так. Совсем не просто так, ей хочется говорить об этих неведомых Габриелю сигарах — снова и снова. Жаль только, что он не в состоянии поддержать тему. — Я мог бы заказать несколько штук — специально для вас. Э-э… по-соседски. Нужно только назвать страну-производителя. — Я ничего об этом не знаю. Допускаю, что существует некий городишко по имени Бриссаго. А в нем — табачная фабрика… — Если хотите, я могу поискать в Сети. — Габриель подмигивает Мике. — Интернет нам обязательно поможет. — Того, кто мог бы помочь по-настоящему, давно нет в живых. В устах любого другого человека такие слова выглядели бы излишне пафосно, но Снежная Мика — не обычный человек, не «любой другой». Она — русская. — Вы ведь приехали из России? — Да. Решили с сестрой перебраться сюда. — У вас есть сестра? — Младшая. Она очень мне помогает. — У меня тоже есть сестра, Мария-Христина. Она писательница. Габриель вспоминает о Марии-Христине не так уж часто — как правило, в день ее приезда в Город, краткосрочные визиты связаны с презентацией очередного беллетристического хлама и очередного любовника. С каждым годом любовники становятся все моложе. — Писательница? Это, должно быть, потрясающе — быть писателем. Я бы хотела когда-нибудь познакомиться с настоящим писателем… — Вам это удалось, — неожиданно для себя произносит Габриель. — В каком смысле? — Ну-у… Я ведь тоже почти писатель. Работаю сейчас над своей первой книгой. Вранье нельзя назвать только что родившимся, оно давно вызрело в глубинах Габриелевой души и обкатано на очаровашке Тане Салседо. Это вранье — уже не младенец, оно крепко стоит на ногах, умеет само зашнуровывать ботинки и открывать ключом любую дверь, ему можно смело доверить спички и поход в магазин за продуктами первой необходимости. Сдачи, правда, от него не дождешься, обязательно заныкает пару-тройку монет, но на то оно и вранье, что тут поделаешь! — Что-то такое я предполагала, — задумчиво говорит Снежная Мика. — Правда? — У вас необычное лицо. Лицо человека, живущего напряженной духовной жизнью. Лицо поэта. — Вообще-то я пишу прозу. — Не важно. А когда вы закончите свою книгу? — Думаю, что через несколько месяцев. — И она будет издана? — С этим могут возникнуть некоторые трудности. Книжный рынок сейчас переполнен. Кризис перепроизводства, так сказать. Но я надеюсь на лучшее. — Еще бы. К тому же у вас есть сестра-писательница. Она обязательно поможет, родные люди всегда принимают посильное участие в судьбе друг друга. Голос Снежной Мики звучит не слишком уверенно: ей бы хотелось думать, что дела с родными людьми обстоят именно так, но она совсем в этом не убеждена. — Это очень деликатный вопрос, Мика. Вдруг книга получится не очень хорошей? — Такого не бывает. — Не бывает? — Не бывает в принципе. Если она понадобится хотя бы одному человеку — ее уже нельзя будет назвать плохой. Но людей, которые думают так же, как и ты, обычно гораздо больше… О чем вы пишете, Габриель? О любви, мог бы сказать он. И Мике, как симпатичной девушке, понравилось бы то, что он сказал. Нет ничего универсальнее этого ответа, все в мире сводится к любви, так учат великие. Любовь — перекормленное и пухлое созданье, размер ее одежды XXXXXL, в голом виде она похожа на борца сумо, она занимает слишком много места, слишком. Ее видно отовсюду, она неделикатна, она может отдавить ногу или раздавить вовсе — и даже не заметит этого, не извинится. Самолеты, в которые садится любовь, разбиваются на взлете; поезда, на которые любовь берет билет, терпят крушение; яхты, груженые любовью, налетают на скалы, то же происходит с паромами, круизными судами, сухогрузами и танкерами — обязательно откроется течь или вспыхнет пожар в машинном отделении с последующим взрывом парового котла. Лучше не связываться с этим заплывшим жиром сумотори, Чемпионом Чемпионов, — эксцентричная Фэл так и сделала, и прожила жизнь в относительном покое. Опыт Габриеля говорит ему о том же самом — от любви одни неприятности. Куда безопаснее сосредоточиться на более невинных вещах — праздновании Рождества, поездках на экскурсионных автобусах в соседний, знаменитый на весь мир, высокогорный монастырь, сборке мотоцикла, ловле креветок, кормежке горилл в зоопарке, коллекционировании пивных кружек, коллекционировании хлыстов, бандажей и прочих атрибутов садомазохизма, я пишу исследование о садомазохизме, дорогая Мика, руководствуясь личным опытом и свидетельствами очевидцев. Если Габриель это произнесет — какой будет ее реакция? Он не хочет рисковать. — …Я пишу о жизни за окном. — За этим окном? — Снежная Мика по-прежнему не уверена в своем вполне сносном испанском, потому и переспрашивает.