— Да. В ожидании заказа они молчат. Видно, что в поисках ответов на ключевые вопросы своего нынешнего существования Рекуэрда потратил изрядное количество сил и мобилизовал весь словарный запас — слов больше не осталось. Молчание не тягостное, но Габриель предпочел бы, чтоб его скрасили шахматы. Партия в маджонг с Кимом и Ваном, patio, клетчатые скатерти, веснушчатая орхидея, манекен в кресле. Ничего этого под рукой нет, а Рекуэрда откинулся на стуле и смежил веки. Делает вид, что дремлет. Делает вид, что углублен в собственные мысли. В другой обстановке и сам Габриель с удовольствием предался бы собственным мыслям, которые, при ближайшем рассмотрении, всегда принадлежат другим. Знаменитым писателям, знаменитым алхимикам, первооткрывателям земель, Федерико Гарсиа Лорке, великому поэту, и Кнуту Гамсуну. А также — безвестным составителям справочников, путеводителей, самоучителей и словарей, включая монументальный «Nouveau petit LA ROUSSE illustr?». Ничего не поделаешь, таков удел всех, кто помешан на текстах разной степени ценности, кто ни дня не проводит без строчки, кто (по выражению Рекуэрды) «торгует книжонками». Лишь одна мысль является собственностью Габриеля — от первой до последней буквы — Лучше не думать о ней, не предаваться несбыточным мечтам. Но как раз ее Габриелю хочется изъять из головы, разрубить на части и растворить в соляной кислоте, — чтобы она больше не беспокоила его. Никогда. Эта мысль связана с какой-то опасной догадкой по поводу самого Габриеля, она свидетельствует о чем-то в его незамутненном и безоблачном прошлом — но о чем?… Зал «Троицкого моста» набит битком, за соседним столиком расположились две пары — молодая и постарше: семейный ужин с тестем и тещей (свекром и свекровью), отношения между всеми четырьмя — самые непринужденные, а тихая беседа то и дело прерывается взрывами смеха. Семейный ужин, у молодых (если все пойдет, как обычно) скоро появятся дети, и тогда придется заказывать столик побольше, уже не на четверых, а на шестерых. Время семейных ужинов закончилось для Габриеля лет двадцать назад, да и тогда они проходили совсем в другой атмосфере и совсем в другом составе. А ведь было бы неплохо посидеть вот так — с любимой девушкой, которая согласилась выйти за тебя, и ее родителями, прекрасными, добрыми и понимающими людьми. Семейный ужин — элементарная во всех отношениях вещь, но как же она греет сердце!.. Лучше не думать о нем, не предаваться несбыточным мечтам. Стоп-стоп. Опять эта проклятая мысль! Габриель выгнал ее в дверь, а она влезла в окно; слегка видоизменилась и прикинулась, что появилась здесь по другому поводу, невинному, — ровно настолько, насколько невинным может быть семейный ужин! Габриеля не проведешь. И он не позволит, чтобы какая-то дрянная фраза терзала его; все, что можно сделать в данной ситуации, — переключиться на что-нибудь иное, переключиться на внешние раздражители. Переключиться на Рекуэрду, томящегося в ожидании перемены блюд; уставиться на барную стойку (обычно за ней стоит манекен Васко, но сегодня его место занял Алехандро). Еще лучше — обратить свой взгляд к улице, благо, они с Рекуэрдой сидят у окна. Улица, несомненно, подойдет. Она не слишком хорошо освещена, но по ней все так же движется народ, пусть и не с той интенсивностью, что днем. «Сonfiteria»[44] справа, лавка керамических изразцов — еще правее. Слева — агентство по недвижимости и контора, торгующая мебелью из ротанга и винтажными аксессуарами для кабинетов (винтаж клепают на месте, мебель завозят из Таиланда). А прямо посередине — «Фидель и Че». Габриель ни разу не наблюдал за своим магазином со стороны, а между тем это весьма занятно. Верхний свет в магазине погашен (в целях экономии электроэнергии), горит лишь тусклая аварийная лампочка. Но и с этой несуразной лампочкой внутренности «Фиделя и Че» выглядят прекрасно. Это и не магазин даже, а волшебная пещера, до краев наполненная сокровищами, — сим-сим, откройся! Драгоценные тома сверкают на полках, как сапфиры, рубины и алмазы, путеводители и карты с вертушек блестят, подобно слиткам золота. Странно только, что дверь в подсобку приоткрыта, а ведь Габриель хорошо помнит, что закрывал ее, когда уходил. Или только подумал, что надо бы ее закрыть? Аварийная лампочка мигает (давно пора вкрутить новую!), полки с книгами на секунду погружаются во тьму — и тут же вспыхивают еще более ярким, ослепительным светом: к сапфирам, рубинам и алмазам прибавились топаз, изумруд, оникс, турмалин, кошачий глаз. До чего же захватывающее зрелище! — а лампочка все мигает и мигает. Из-за этого и еще из-за того, что за полуприкрытой дверью подсобки мечутся тени, Габриелю кажется: там кто-то есть. Вздор. Никого там быть не может, он и только он царствует в «Фиделе и Че» безраздельно. Люди, проходящие мимо, ничего об этом не знают. Они не интересуются книгами, но и мебелью из ротанга и керамическими изразцами не интересуются тоже. Иногда они замедляют ход у агентства недвижимости, где вывешены фотографии домов в Таррагоне, Лериде и Камбрильсе с ценами на них, и у «Сonfiteria», дела которой — из-за близости ресторана Снежной Мики — идут все хуже. Ну вот, нашелся кто-то, кто заинтересовался «Фиделем и Че». Этот «кто-то» — темноволосая девушка в шортах и футболке, за спиной у нее — большой рюкзак, не иначе как туристка в поисках хостела. И хотя «Фидель и Че» явно не хостел, девушка подходит к витрине вплотную и даже зачем-то дергает дверь. Хорошо еще, что в сумерках и на расстоянии лица девушки не разглядеть, вдруг она — хорошенькая до невозможности? И тогда Габриель мучался бы, что не оказался на месте и не познакомился с красоткой. Не объяснил, как добраться до ближайшего «Bed & Breakfast» за разумную плату и не предложил заночевать у него, не подумайте дурного, это всего лишь акт христианского милосердия и дружеской помощи. Так было с мерзавками Габи и Габи и, кажется, с Ульрикой. — …А вот и язык! — провозглашает Рекуэрда, встречая официанта с подносом как лучшего друга, как напарника, вместе с которым раскрыто не одно преступление. Официант ставит перед Рекуэрдой тарелку и нераспечатанную бутылку с вином. — Э-э, любезный… Вино мы не заказывали. — Вино — от хозяйки. Суета возле стола, мелькание столовых приборов, хлопок выдавленной из бутылки пробки, вино, льющееся в бокалы, — и Габриель выпустил из виду туристку с рюкзаком, она исчезла так же внезапно, как и появилась. Хорошо все-таки, что он не видел ее лица. — Это знак, — раздув щеки, произносит Рекуэрда. — Какой знак? — Вино — знак. Думаю, она не всякому преподносит бутылку вина. — Вы правы. — Я хочу сделать ей предложение. — Хозяйке? — Хозяйке, да. Что ты знаешь о Ней? Толстяк не перестает удивлять Габриеля. За те неполных полтора часа, что они просидели в большом зале у окна, Рекуэрда успел побывать страдающим и неистовым братом пропавшей сестры, сентиментальным любителем фотографий из бумажника, инструктором по фитнесу, отражением в зеркале, потенциальным валенсийским любовником лягушонка Чус Портильо, бесчувственным поганцем, сдающим кошек в приют, идейным противником «торговцев книжонками», гурманом, птицей ибис с ее насмешливым «ха-да-да!», теперь же он без всяких видимых усилий превратился в того, кем является на самом деле, — в полицейского. Метод ведения допросов, который исповедует Рекуэрда, не назовешь корректным, вышестоящие инстанции завалены жалобами на него, и лишь неплохая раскрываемость преступлений позволяет этому беспредельщику держаться на плаву. Впрочем, можно обойтись и без крайностей, Рекуэрда всегда честно предупреждает: «Мы можем договориться, и я закрою глаза на некоторые из твоих грешков. Но только если ты пошире откроешь рот и расскажешь мне о том, о чем я у тебя спрошу. Я, в общем, хороший парень, при условии, что и ты — хороший парень. А будешь изображать здесь плохого, юлить и изворачиваться, э-э… никто тебе не позавидует, я первый пролью слезы по твоей несчастной судьбе». — …Что ты знаешь о Ней? — переспрашивает Рекуэрда, и Габриель тотчас же чувствует неприятную ломоту в запястьях, как если бы на него были надеты наручники. — Она русская. — Еще? — Ее зовут Мика. — Не совсем так. — Не совсем, точно. Ее зовут Снежная Мика. — Снежная Мика? — Рекуэрда удивленно поднимает брови. — Почему Снежная? — Ну-у… Потому что она русская. А в России сплошной снег. Холодно и снег. А она — русская, значит, снежная. — Ха-да-да! — Ибис-Рекуэрда долбит клювом по тарелке. — Здорово! Ты сам это придумал, умник? — Сам. — И уже сказал ей об этом? — Не успел. — Почему не успел? — Мы редко видимся. — Насколько редко? Это — не разговор, сплошное вытягивание сведений, но чего еще ожидать от полицейского? — Раза два или три. — Включая знакомство? — Включая. — И как же вы познакомились? — Она зашла в магазин. — Зачем? — По-соседски. Ведь мой магазин напротив. А тогда ее ресторан только открылся, и были проблемы с клиентами… Ну, вы понимаете. — То есть Она тебя пригласила? — Можно сказать, что так. Рассказала о скидках и о кухне. — О чем еще Она тебе рассказала? — Что у нее есть сестра и что они перебрались сюда из России, из города Санкт-Петербург. Там, кстати, родился их президент.