– Что вернемся ни с чем. Ладно, парень уже далеко, и он не из тех, кто попадается дважды за один день. А-а! Проклятье! Они вернулись к девушке, которая находилась в обществе Жака Дудвиля и, похоже, не особенно переживала из-за своего приключения. Назвав себя, господин Ленорман предложил доставить девушку домой и сразу же спросил ее об английском майоре Парбери. Она удивилась: – Он не майор и не англичанин, и зовут его не Парбери. – А как его имя? – Хуан Рибейра, он испанец, его правительство поручило ему изучить работу французских школ. – Хорошо. Его имя и национальность не имеют значения. Он как раз тот, кого мы ищем. Вы давно его знаете? – Недели две. Он слышал разговоры о школе, которую я основала в Гарше, и заинтересовался моей попыткой до такой степени, что предложил мне ежегодную субсидию при одном условии: иметь возможность приходить время от времени, чтобы проверять успехи моих учениц. Я не имела права отказать… – Разумеется, нет, но следовало все-таки поспрашивать людей вокруг… Вы не знакомы с князем Серниным? Это хороший советчик. – О! Я полностью ему доверяю, только сейчас он в отъезде. – У вас нет его адреса? – Нет. И потом, что бы я ему сказала? Этот господин вел себя очень прилично. Только лишь сегодня… Но я не знаю… – Прошу вас, мадемуазель, будьте со мной откровенны… Мне вы тоже можете доверять. – Так вот, сегодня господин Рибейра пришел рано. Он сказал, что его прислала одна французская дама, бывшая проездом в Буживале, и что у этой дамы есть маленькая девочка, воспитание которой она хочет доверить мне, и поэтому просит приехать к ней незамедлительно. Все это показалось мне вполне естественным. И поскольку сегодня выходной, а господин Рибейра арендовал экипаж, дожидавшийся его на дороге, я согласилась с ним поехать. – Но какова же была его истинная цель? Покраснев, она ответила: – Попросту похитить меня. Через полчаса он мне в этом признался. – Вы ничего о нем не знаете? – Нет. – Он живет в Париже? – Я так предполагаю. – Он не писал вам? Нет ли у вас нескольких строчек, написанных его рукой, или какого-нибудь забытого предмета, улики, которая могла бы нам помочь? – Ничего… А впрочем… Но это наверняка не имеет никакого значения… – Говорите!.. Говорите!.. Прошу вас. – Так вот, два дня назад этот господин попросил у меня разрешения воспользоваться моей пишущей машинкой и напечатал – с трудом, поскольку у него не было навыка, – письмо, адрес на котором я случайно увидела. – И этот адрес? – Он писал в «Журналь» и вложил в конверт марок двадцать. – Да, наверняка за маленькое сообщение, – сказал Ленорман. – У меня есть сегодняшний номер, шеф, – заметил Гурель. Развернув газету, господин Ленорман просмотрел восьмую страницу. Через мгновение он вздрогнул, прочитав следующую фразу, составленную с положенными сокращениями: Мы информируем любого знающего г-на Стейнвега, что нам желательно знать, в Париже ли он, и его адрес. Ответ тем же путем. – Стейнвег! – воскликнул Гурель. – Но это же как раз тот тип, которого привел к нам Дьёзи. «Да, да, – сказал про себя господин Ленорман, – это человек, чье письмо Кессельбаху я перехватил, человек, который вывел его на след Пьера Ледюка… Стало быть, и они тоже, тоже нуждаются в сведениях о Пьере Ледюке и о его прошлом… Они тоже, тоже действуют на ощупь…» Он потер руки: Стейнвег был в его распоряжении. Не пройдет и часа, как Стейнвег заговорит. Не пройдет и часа, как пелена мрака, угнетавшая Ленормана и превратившая дело Кессельбаха в самое мучительное и самое непостижимое из дел, которыми он занимался, эта пелена будет разорвана. Господин Ленорман терпит неудачу I В шесть часов вечера господин Ленорман вернулся в свой кабинет в префектуре полиции. Он сразу же вызвал Дьёзи. – Твой человек здесь? – Да. – Что у тебя с ним? – Ничего особенного. Он не говорит ни слова. Я сказал ему, что, согласно новому распоряжению, иностранцы обязаны заявлять в префектуру о своем пребывании, и доставил его сюда, в кабинет вашего секретаря. – Я допрошу его. Но в этот момент появился служащий. – Шеф, одна дама желает немедленно поговорить с вами. – Ее визитная карточка? – Вот она. – Госпожа Кессельбах! Пусть войдет. Он сам пошел навстречу молодой женщине и предложил ей сесть. У нее был все тот же скорбный, болезненный вид и выражение крайней усталости на лице, свидетельствовавшее о крушении надежд всей жизни. Она протянула номер газеты «Журналь», указывая на строчку маленького сообщения, где речь шла о господине Стейнвеге. – Папаша Стейнвег был другом моего мужа, – сказала госпожа Кессельбах, – и я не сомневаюсь, что он много чего знает. – Дьёзи, – сказал Ленорман, – приведи человека, который ждет… Ваш визит, мадам, будет не напрасен. Я только прошу вас, когда появится этот человек, не говорить ни слова. Открылась дверь, и вошел бедно одетый старик с короткой белой бородкой, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, с затравленным видом тех несчастных, что скитаются по миру в поисках ежедневного пропитания. Моргая глазами, он остановился на пороге, взглянул на господина Ленормана и, казалось, смущенный встретившим его молчанием, в замешательстве стал вертеть в руках свою шляпу. Но внезапно глаза его округлились, и он в изумлении пробормотал: – Госпожа… госпожа Кессельбах! Он увидел молодую женщину. И успокоенный, улыбающийся, больше не робея, подошел к ней и со скверным акцентом произнес: – Ах, как я рад… наконец-то!.. Я уж было подумал, что никогда… Я был удивлен… никаких известий… ни телеграммы… А как чувствует себя добрейший Рудольф Кессельбах? Молодая женщина отпрянула, словно получила удар прямо в лицо, и, упав на стул, разрыдалась. – Что такое? В чем дело?.. – спросил Стейнвег. Господин Ленорман сразу вмешался: – Я вижу, сударь, что вы не в курсе некоторых событий, произошедших недавно. Вы, стало быть, давно путешествуете? – Да, три месяца… Я снова поднялся на рудники. Потом вернулся в Кейптаун, откуда написал Рудольфу. Но по дороге я получил работу в Порт-Саиде. Полагаю, Рудольф прочитал мое письмо? – Он отсутствует. Я объясню вам причины этого отсутствия. Но прежде нам хотелось бы получить определенные сведения. Речь идет о человеке, которого вы знали – в своих беседах с господином Кессельбахом вы обозначали его именем Пьер Ледюк. – Пьер Ледюк! Как! Кто вам сказал?