– Ты не знаешь моего адреса. – Напротив. Князь быстро выхватил торчавшую из кармана Альтенхайма газету, на которой еще сохранился почтовый штемпель, и сказал: – Двадцать девять, вилла Дюпон. – Ловко, ничего не скажешь, – заметил тот. – Значит, завтра у меня. – До завтра, у тебя. В котором часу? – В час дня. – Я буду. Мое почтение. Они почти расстались, когда Альтенхайм вдруг остановил Сернина. – Еще одно слово, князь. Прихвати свое оружие. – Зачем? – У меня четверо слуг, а ты будешь один. – У меня мои кулаки, – отвечал Сернин, – условия будут равные. Он повернулся, было, спиной к барону, потом вдруг вспомнил: – Вот что. Найми еще четверо слуг. – Зачем? – Я передумал. Возьму с собой свой стек. II Ровно в час всадник миновал ограду виллы Дюпон, спокойной провинциальной улочки, единственный выход с которой смотрит на улицу Перголези, в двух шагах от проспекта дю Буа. По сторонам улицы – сады и красивые особняки, а в самом конце ее замыкал своего рода маленький парк, где возвышался большой старый дом, возле которого проходит железная дорога Большого кольца. Именно там, в доме номер 29 и проживал барон. Сернин бросил поводья своего коня выездному лакею, которого прислал заранее, сказав ему: – Приведешь его обратно в половине третьего. Он позвонил. Калитка сада была открыта, и князь направился к крыльцу, где его ожидали два рослых молодца в ливреях. Они проводили гостя в огромный каменный вестибюль, холодный и безо всяких украшений. Дверь за ним закрылась с глухим стуком, и, несмотря на всю его неукротимую храбрость, у князя возникло тягостное чувство от ощущения того, что он один в этой уединенной тюрьме, в окружении врагов. – Доложите о князе Сернине. Гостиная находилась рядом. Его провели туда незамедлительно. – А-а, вот и вы, дорогой князь, – сказал барон, выходя ему навстречу. – Что ж, представьте себе… Доминик, обед через двадцать минут… До тех пор нас не беспокоить. Так вот, представьте себе, дорогой князь, я не очень верил в ваш визит. – И почему же? – Ну как же! Ваше объявление войны сегодня утром было столь очевидно, что всякая встреча кажется бесполезной. – Мое объявление войны? Барон развернул номер газеты «Гранд Журналь» и показал пальцем на заметку в рубрике «Сообщения». «Исчезновение господина Ленормана не оставило безучастным Арсена Люпена. После предварительного расследования и в продолжение его намерения разобраться в деле Кессельбаха Арсен Люпен принял решение найти господина Ленормана живым или мертвым и передать правосудию виновника или виновников гнусной серии злодеяний». – Это ведь ваше сообщение, дорогой князь. – Действительно, мое. – Следовательно, я прав, это война. – Да. Альтенхайм пригласил Сернина сесть, сел сам и обратился к нему примирительным тоном: – Ну нет, я не могу с этим согласиться, невозможно, чтобы два таких человека, как мы, сражались, принося друг другу вред. Надо лишь объясниться и найти взаимопонимание: мы созданы, чтобы ладить между собой. – Напротив, я думаю, что два таких человека, как мы, не созданы, чтобы поладить. Барон, сдержав нетерпеливый жест, продолжал: – Послушай, Люпен… Кстати, ты согласен, чтобы я называл тебя Люпеном? – А как мне называть тебя? Альтенхайм, Рибейра или Парбери?.. – О! О! Я вижу, что ты осведомлен еще больше, чем я думал! Да ты силен, черт возьми… Еще одна причина, чтобы нам объединиться. И, наклонившись к нему, он добавил: – Послушай, Люпен, подумай хорошенько над моими словами, ведь нет ни одного, которое бы я здраво не взвесил. Так вот… Мы оба сильны… Ты улыбаешься? Напрасно… Не исключено, что ты обладаешь возможностями, которых нет у меня, но у меня есть возможности, о которых не знаешь ты. К тому же, как тебе известно, я не слишком щепетилен… зато ловок… и обладаю способностью менять свою личность, которую такой мастер, как ты, должен оценить. Словом, два противника стоят друг друга. Однако остается вопрос: почему мы противники? Мы преследуем одну и ту же цель, скажешь ты. Ну и что? Известно ли тебе, к чему приведет наше соперничество? Каждый из нас станет мешать действиям другого и уничтожать плоды его работы, и в результате оба мы не достигнем цели! Кто от этого выиграет? Какой-нибудь Ленорман или какой-то третий мошенник… Это слишком глупо. – Действительно, слишком глупо, – согласился Сернин, – но есть одно средство. – Какое? – Отступись. – Не шути. Это серьезно. Предложение, которое я хочу тебе сделать, из тех, что не отбрасывают, не изучив хорошенько. Короче, в двух словах: давай объединимся. – О! О! – Разумеется, мы будем свободны, каждый со своей стороны, во всем, что нас касается. Но в отношении дела, о котором идет речь, мы объединим наши усилия. Тебе это подходит? Рука об руку, и все пополам. – Твой вклад? – Мой? – Да. Ты знаешь, чего я стою, я свое доказал. В союзе, который ты предлагаешь, тебе известна, так сказать, сумма моего вклада… Какова твоя? – Стейнвег. – Этого мало. – Это очень много. От Стейнвега мы узнаем правду о Пьере Ледюке. От Стейнвега мы узнаем, что такое знаменитый проект Кессельбаха. Сернин рассмеялся. – И для этого ты нуждаешься во мне? – Что ты имеешь в виду? – Послушай, мой милый, твое предложение несерьезно. Если Стейнвег у тебя в руках, а ты ищешь моего сотрудничества, это означает, что тебе не удалось заставить его заговорить. Иначе ты обошелся бы без моих услуг. – И что? – А то, что я отказываюсь. Оба мужчины снова встали, решительные и непримиримые. – Я отказываюсь, – четко произнес Сернин. – Чтобы действовать, Люпен ни в ком не нуждается. Я из тех, кто шагает в одиночку. Если бы ты был равен мне, то мысль о сообществе никогда не пришла бы тебе в голову. Если ты настоящий командир, командуешь ты. Объединиться, значит, подчиниться. Я не подчиняюсь! – Ты отказываешься? Отказываешься? – повторил Альтенхайм, побледнев от обиды. – Все, что я могу сделать для тебя, мой милый, это предложить тебе место в моем отряде. Для начала простым солдатом. Под моим руководством ты увидишь, как генерал выигрывает битву… и как он один получает добычу, причем для себя одного. Такое тебя устраивает, новобранец? Вне себя Альтенхайм заскрипел зубами, процедив: